Опасный возраст - Хмелевская Иоанна - Страница 22

Ну и о чем же я рассказываю… ведь собиралась в рамках хронологии.

Спала я в ту славную пору два-три часа в сутки, мое лошадиное здоровье выдержало. И хахаль был, почему бы нет. В общем, постоянный. И опять не скажу кто. Приобретенная благодаря Петру вертикально-стоячая позиция оказалась устойчивой, и вопреки всем жизненным трудностям я сохраняла некоторую безмятежность духа и веселое настроение. Неожиданно расцвели во мне все одиннадцать лет, подмятые замужеством, теперь начинала жить сама, а не в качестве приложения к мужу. Такой процесс мне импонировал, окружающих я, как можно судить из последующего, в высшей степени развлекала. Витек Пясецкий, сперва зам Гарлинского, а после руководитель мастерской, однажды высказался весьма разумно:

— Кабы ты спала со всеми, кого тебе приписывают, не имела бы возможности даже забежать на работу. А посему разреши не поверить ни в одного вообще.

Да, Витек единственный мыслил логически. Я просто с удовольствием валяла дурака — наконец-то могла это себе позволить.

Мебель у меня дома была самая необыкновенная. Столик, за которым я просидела в качестве жертвы судьбы две недели, состоял из четырех ног и древесноволокнистой плиты, соорудила его собственными силами, правда, не собственным рукомеслом. Кресло рядом того же происхождения, только сработано малость набекрень. На стройке водопроводчики снабдили меня трубой, трубу свернули кольцом, а к ней дружественный спец приварил соответственно выгнутые арматурные стержни. Увы, в самый ответственный момент спец напился пьян и приварил их наоборот, вверх ногами. Пришлось ноги поотрывать и снова варить, и вышло нечто замысловатое — кресло превратилось в ловушку. Садишься в него, уютно расслабляешься, а после никак не можешь встать — кресло оказалось в самый раз субъектам выше двух с половиной метров ростом. Я элегантно оплела его выкрашенным оранжевой краской шнуром и добилась колористического эффекта. У столика ножки были в порядке, а вот столешница лежала на них свободно, и всякий, кто опирался на нее рукой или локтем, провоцировал катастрофу.

На стройке обзавелась я и гладильной доской, описанной в "Тайне";обструганная цельная двухдюймовая доска пришлась весьма кстати моим сыновьям. Когда я запретила дырявить входную дверь, они оттачивали на ней свое мастерство по метанию ножа. Снизу вся доска истыкана и исколота, но служит мне и сейчас.

Возвращаясь к балансу хандры от тринадцатого сентября, я вовсе не так уж бездумно сваливаю все в одну кучу, ибо перипетии бурлили то все разом, то без передыху догоняли одна другую, а я планировала всякие будущие ужасы, с одной стороны, дабы подготовиться психически, а с другой, — в надежде, что удастся их заурочить: ведь жизнь распоряжается всегда по-своему, не так, как человек придумает. Разработала я таким манером целую серию всевозможных катаклизмов, фантазии моей не хватило лишь на поджог квартиры моим сыном.

В смысле здоровья мальчики поменялись местами: Ежи лежал дома с простудой, а Роберт поджег кухню у моей матери. Он долго щелчками отправлял в окно зажженные спички, пока семейство не спохватилось: что-то давненько в доме наступила тишина и спокойствие. В общем, истлели занавески и половина верхней части буфета. Вторая половина уцелела, стоит и посейчас. Уже у себя дома я услышала разговорчик моих деток.

— Ты свинья! — возмущался Ежи. — Тоже мне, не мог подождать, поджег сейчас, когда я тут валяюсь, так ничего и не увидел!..

— Да ты не беспокойся, — утешал братец. — Вот поправишься, я снова подожгу!

— Ну тогда ладно…

В домашней жизни мамуля дополнительно доставала меня с помощью угля. Уголь получали по наряду, кроме того, покупали краденый, потому как по наряду хватало до января, и ни на день дольше. В подвале оставалось немного крошки, и я пребывала в спокойствии: и по наряду и воровские трофеи одним махом закуплю в октябре. Мамуля начинала пилёж с августа. Изо дня в день донимала меня на разные лады и, откровенно говоря, оказала громадную услугу: из-за этого проклятущего угля вдруг выскочило дело Столярека.

В сентябре у меня уже не хватило терпежу все это слушать, и я почти перестала бывать на Аллее Неподлеглости. Почти — значит заходила каждый второй или третий день. Ежи возвращался домой сам, а Роберт там оставался. Дабы возместить упущенные возможности, мамуля регулярно присылала ко мне отца осведомиться насчет угля. У отца преобладали человеческие чувства, и он лишь вскользь намекал про уголь. Вполне учитывая такой оборот, мамуля пришпиливала ему на лацкан пиджака бумажку с соответствующим текстом. В конце концов я просто взбесилась: не по злому умыслу не покупала угля — денег не было, к тому же краденый уголь стоил дороже; короче, я ждала премии. Да и с доставкой угля эмоций хватало: приходилось торчать на стреме, пока весь не перенесут в подвал, и все равно умудрялись надуть. К тому же угольщики, обманывая, еще и норовили похлопать меня по заду. Не знаю уж почему, но я пользовалась у них бешеным успехом. Материнского давления не выдержала — психическую сопротивляемость приходилось беречь для работы, не растрачивать же ее в домашних баталиях. И я решилась занять денег на топливо, денег ни у кого не случилось, спас меня Столярек, если это можно назвать спасением.

Он постоянно проворачивал какие-то таинственные гешефты, отчасти выявленные в "Подозреваются все!"(выше напоминала — прочитайте сперва эту книгу, ничего не поделаешь — таки надо!). Гешефт обделывался следующим образом: некто покупал что-нибудь за наличные, в нашем случае покупатель решился приобрести телевизор «Изумруд». Столярек, отведя меня в сторонку, таинственным шепотом оповестил: «Вы купили изумруд…» Я опешила — рехнулся, делать мне больше нечего, только обзаводиться драгоценностями… Конечно, тут же спохватилась, что речь о телевизоре. Некто заплатил наличными, а официально покупка была оформлена в кредит; наличные мы забрали, поделившись с кем надо. Из этих денег Столярек собирался взять взаймы полторы тысячи, а взял три с половиной, вернул из них пятьсот злотых, остальные мне так и не удалось с него содрать. Весь долг за кредит, ясное дело, выплатила я. Вот по этой-то причине в книге я его и убила.

Уголь все же закупила, на некоторое время в семействе воцарился мир.

Приблизительно в ту же пору мне удалось найти приходящую домработницу, Геню, женщину не первой молодости, опытную хозяйку, уж конечно, по-опытнее меня. Она приходила два раза в неделю, топила печи, прибиралась, иногда стирала.

Стирка явно не моя стихия. С прачечными тогда происходили какие-то катаклизмы, Марыся, моя золовка, просто брезговала сдавать белье и убедила меня. Я решила стирать сама облегченным советским способом — кипячением: в бачок закладывается сухое белье, естественно, с мылом и порошком, кипятится два часа, полощется. По желанию крахмалится, но я заранее отказалась от крахмала и от катания. Поглажу, и хватит.

Рецепт применила на практике, убрала выстиранное на место, вскоре пришла Геня. Присела у шкафчика и принялась разбирать.

— А почему вы грязные вещи сложили вместе с чистыми? — удивилась она.

Я возмутилась:

— Какие грязные? Пани Геня, все выстирано!

Геня достала наволочку, разложила и осмотрела:

— И это выстирано?..

— Конечно… По русскому способу.

Геня ничего не сказала. Покачала головой, странно посмотрела на меня, рассортировала белье и все мои трудовые достижения забрала с собой к дочери, которая как раз затеяла большую стирку. Принесенное потом Геней белье и в самом деле явно побелело…

Уголь из подвала носил Ежи. Правильно ли я решила, чтоб двенадцатилетний мальчишка носил тяжести на четвертый этаж, не знаю, другого выхода не было. Кстати, много позже оказалось, что у него прекрасно развилась мускулатура спины и рук, благодаря чему у нас не возникало никаких неприятностей с позвоночником. И до сих пор нет. Разумеется, Ежи вовсе не пылал энтузиазмом — уголь вменялся ему в постоянную обязанность, равно как и бутылка под молоко, которую каждый вечер надлежало не забыть выставить за дверь. Про бутылку он не забывал после того, как однажды в два часа ночи я извлекла его из постели, чтобы выполнил свой долг. А уголь давал поводы для обучения мальчика искусству логического мышления.