Клин клином - Хмелевская Иоанна - Страница 26

Смысла во всей этой фантасмагории ни на грош. Банда преступников обрывает мне провода, навязывает сведения о какой-то дурацкой операции и требует указаний. Не иначе я удостоилась большой чести — заделалась у них атаманшей. Операция, конечно, нелегальная, никакое легальное учреждение не будет действовать столь глупо.

«…художественные коллективы занимаются преступной деятельностью”. Тут я опомнилась, забила иксами “преступной” и стала печатать дальше, одновременно пытаясь мыслить логически. Что он имел в виду, сказав “спускаемся”? Откуда можно спуститься, учитывая, что дело происходит в Варшаве? С корабля? Отпадает, ещё не сезон, горных вершин в Варшаве не имеется. Лестниц, конечно, навалом, могли спускаться, например, с какого-нибудь чердака, где они укрывались. “…раздвижные стенки расширяют возможности синхронизации помещений…»

Какая, к лешему, “синхронизация”, тут должно стоять “использование”. Или я отказываюсь от одного из двух занятий, или у меня сейчас ум за разум зайдёт. Подумав, я отказалась от перепечатки. Дело такое, что не терпит отлагательств. Хватит с меня одной неразгаданной загадки, другой я не переживу. Да и чем черт не шутит, а вдруг повезёт — раскрою преступление века и благодарная отчизна будет воздавать мне почести до гробовой доски?

Первым делом я взялась за то, за что полагается в таких случаях браться. Составила реестр имеющихся в моем распоряжении сведений. Запечатлённые чёрным по белому, они приобрели неслыханно дурацкий вид, полный абсурд, ничего больше. Единственное, что удалось из записи извлечь, так это некие разрозненные домыслы.

Помнится, я пустила в ход слово “позиции”, а мой собеседник воспринял его как должное. Напрашивается вывод, что спускались они не просто с лестницы, а с какой-то позиции. Позиции расположены в районе. Что такое район? В общем это некое место, а в частности оно может быть и участком улицы, и городским кварталом, и лесом, полем, лугом в любой точке страны. Воздушный бассейн я в расчёт не брала, тогда бы они, как в планеризме, упоминали и о погоде.

Банда, похоже, немалочисленная — во-первых, голоса все время разные, а во-вторых, говорят о себе во множественном числе. Есть у них какой-то шеф. Шеф…

Тут меня что-то насторожило, но что… Я думала-думала, но ничего не надумала и оставила шефа в покое.

Избыток всякой аббревиатуры, на которую они не скупятся, может означать что угодно, начиная от строительных материалов и кончая кличками агентов империализма. Откровенно говоря, я предпочла бы скорее агентов, чем ворованные кирпичи. Надо будет составить список всех подходящих слов на К, на А и на В и поломать над ним голову…

Единственная точная информация — это время. Я знаю, когда это происходит, но не знаю, что именно и где. У меня даже мелькнула мысль, не обзвонить ли все милицейские участки в Польше — на предмет каких-нибудь совпадающих во времени инцидентов. Но я от неё отказалась. Незачем пороть горячку, настанет черёд и милиции, не соваться же к ней с пустыми руками.

Ну и самое главное: какого черта они названивают именно мне?!

Чутьё подсказывало, что я должна это знать, тут надо только вспомнить, тут ключ ко всей загадке. Шевели мозгами, сонная тетеря Сделав последнее над собой усилие — увы, бесплодное, — я решила дать своей натруженной голове передышку. Буду держать руку на пульсе событий, копить, елико возможно, информацию, но сначала надо наконец завязать с этими садистскими домами культуры…

Садисты, однако, не собирались выпускать мою грешную душу на свободу и всеми потусторонними силами продлевали свою власть. Той ночью я, конечно, статью допечатать не успела, от непосильных умствований меня сморил сон, и вечером следующего дня пришлось снова сесть за машинку. Как и следовало ожидать, затренькал телефон.

— Это ты? — возбуждённо заорала мне в ухо лучшая подруга. — Слушай, я такое видела! Обалдеешь!

Меня её звонок разозлил — я ждала Скорбута и держала на этот случай свой интеллект в боевой готовности. А кроме того, обалдеть я уж никак не могла, поскольку пребывала в этом состоянии перманентно.

— Твои видения начинают мне действовать на нервы, — раздражённо заявила я. — Что там ещё?

— Я его видела, в двойном экземпляре! Кого она видела, я поняла сразу, вот только с чего у неё стало двоиться в глазах, где и по какому поводу она так нализалась?

— На именинах была? — осторожно поинтересовалась я.

— На чьих?

— Какая разница. После именин много чего начинает двоиться. Бывает, в целые стада размножается. В стаде он не гулял?

— Идиотка! При чем туг стадо? Я не про быка, а про того типа. Представляешь, видела их двоих, сплошь одинаковых, — средь бела дня, на Замковой площади.

— Ты уверена, что у тебя в глазах не двоилось?

— Кончай валять дурочку, слушай дальше, я и сама уже озадачена не на шутку. Поднялась я, значит, по лестнице, вышла на площадь, народу там почти не было, и они мне сразу бросились в глаза. Одинакового роста, обознаться ничего не стоит!

Со скрипом, преодолевая сопротивление, внедрялась неожиданная сенсация в моё сознание. Главное — не терять голову, а ещё лучше — сохранить её трезвой.

— И что же они делали? — спросила я по возможности без экзальтации, с умеренным любопытством.

— Расходились.

— То есть?

— Ну, шли так, как будто только что простились и расстаются, расходятся в разные стороны. Один совсем ушёл, а другой остался.

— Как остался, где остался? Уселся на площади, решил покормить голубей?

— Нет, пошёл к цветочному киоску покупать цветы. Я, конечно, следом, пристроилась рядышком, сделала вид, что тоже интересуюсь цветами, а сама, натурально, глаз с него не спускаю. Ещё немного, и на всю жизнь косой бы осталась!

— Он тебя заметил?

— Ещё как! Ни капельки не поверил в мой интерес к цветам, зыркал на меня с большим подозрением. И знаешь, на этот раз почти мне понравился…

— С чего бы это?

— Сама не знаю. Совсем другое выражение лица… Улыбка такая, будто бы в душе забавляется. Явное, понимаешь, чувство юмора!

Чур меня! Как я ни гнала от себя настырное видение, перед глазами всплыла знакомая улыбка — чуть ироничная, но такая милая и обаятельная! Улыбка человека, который на самом деле не существует… Я с трудом стряхнула с себя наваждение.

— Может, он разговаривал с тем своим мифическим другом? — предположила я. — С тем, который звонил мне от его имени?

— Тоже двухметровым?!

— Ну и что, нельзя заводить себе двухметровых друзей?

— Заводить, но не подбирать же по росту! Это он, чтоб я сдохла! Твой таинственный незнакомец!

— А дальше? — спросила я, сдавая позиции. — Что дальше? Ведь не торчит же он до сих пор у киоска!

— Сел в машину и укатил.

— В какую машину?

— Не знаю.

— Как, ты не разглядела даже марку? Ослепла или сомлела?

— А что, тут и сомлеть недолго, могла себе позволить. Большая машина. Серая.

— И на четырех колёсах. Большая редкость. Одна на всю Варшаву. — Какого черта ты мне не позвонила?

— Не успела! А ты как себе представляешь, подхожу я к нему и заявляю: “Не торопитесь, погодите, сейчас я позвоню своей подруге”?

— Надо было за ним ехать!

— На чем?

— На такси!

— Не смеши меня! Какое ещё такси на Старом Мясте, в полдень?

— Короче, шанс для опознания объекта мы проворонили! В следующий раз, как наткнёшься, сразу звони мне и бегом за ним, только помечай дорогу. Чем придётся: клочками бумаги, печеньем…

— Придумала! Бумажек везде навалом, а печенье сожрут голуби.

— Тогда пивными банками, пробками…

— Ума палата…

Я положила трубку, слегка встревоженная. Неужели тайна, на которой я поставила крест, снова всплыла на свет божий, снова даёт о себе знать? Кто он, этот человек, на которого Янка то и дело натыкается? Надо все-таки разобраться, а то не видать мне покоя. Только как? Занять дежурство на Замковой площади и отстоять там пару недель Симеоном Столпником? Симеону Столпнику пришлось, кажется, отстоять дольше.. Почему он вечно попадается на глаза Янке, а мне так ни разу? А ещё говорят, мир тесен!