Огненная дорога - Бенсон Энн - Страница 25

— Давай-ка я просвещу тебя насчет того, как рыцари, даже самые что ни на есть истинные, ведут себя в наши дни, — продолжал француз. — Они шатаются по всей Франции, не подчиняясь никому. Их лорды предпочитают жиреть на дармовых хлебах при дворе Эдуарда, хотя фактически они его заложники. И если вдруг у какого-то из них хватит глупости предпочесть свободу роскошной жизни при английском дворе и вернуться во Францию, где царит хаос, у его вассалов нет средств, чтобы содержать его. Сейчас рыцари готовы стать вассалами кого угодно. Эти «герои» воруют все, что плохо лежит, в том числе и женщин, которых используют в свое удовольствие, а потом выбрасывают за ненадобностью.

— Я не верю тебе! Не могут все они быть такими извергами…

— Прости, — с иронией ответил он. — Я преувеличиваю. Один-другой пришли к нам. Есть и такие, для кого Бог превыше короля, они не участвуют в осквернении Франции. Зато остальных тебе следует опасаться. Если ты будешь одна.

Как она могла оправдать свое неведение, всю глубину которого начала понимать только сейчас? Надо было придумать хоть какое-то правдоподобное объяснение.

— Я много времени уделяла изучению… м-м… искусства исцеления.

— Что толку от твоих занятий, если ты будешь лежать мертвая на краю дороги, растерзанная каким-нибудь якобы «благородным» рыцарем? Если хочешь принести своим умением пользу людям, нужно постараться уцелеть. От тебя может быть большая помощь нашему делу — если то, что ты говоришь, правда. — Он с вызовом посмотрел на нее. — Поехали со мной, сама все увидишь.

Он пришпорил коня и поскакал прочь. И вопреки всему, что казалось ей осмысленным, она последовала за ним.

На этот раз Гильом не оставил ее дожидаться снаружи. На пороге маленького, ветхого каменного дома их встретила женщина с мрачным лицом, тонкими, как веточки, руками и заметно выступающим животом. Судя по впалым щекам, дитя высасывало из матери все соки, мало что оставляя ей.

«Дай Бог, чтобы я никогда не знала такой нужды», — мысленно взмолилась Кэт, удивленно разглядывая женщину.

Хозяйка, в свою очередь, с великим подозрением смотрела на Кэт, но Каль поручился за нее, и только после этого их пригласили в дом.

Мебель в доме имелась только самая простейшая; за отсутствием свечей внутри было полутемно и за отсутствием огня в камине — холодно. В воздухе ощущался влажный запах болезни.

— Bonjour, madame,[11] — сказала Кэт и вежливо кивнула.

К ее удивлению, истощенная женщина слегка присела и с надеждой посмотрела на Гильома.

— Ну, как твой муж? — спросил он.

Хозяйка сделала жест в сторону набитого соломой тюфяка у остывшего камина. Ее муж лежал там — молча, неподвижно, тощий, как ветка, бледный, как луна.

— Он встает, только чтобы облегчиться, — сказала женщина. — И слава богу, что пока у него хватает сил на это, потому что мне его теперь не поднять. Все, что ни съест, тут же выходит из него грязной водой. Хотя он и не ест почти ничего.

— А что малыш? — спросил Гильом, оглядываясь.

Женщина сделала жест в сторону темного угла. Оттуда пустыми, ничего не выражающими глазами на них глядел маленький мальчик, который не думал ни о чем, кроме еды.

— Он не заболел, слава тебе, Господи, но ничуть не подрос с позапрошлого лета. И больше не разговаривает, — с болью в голосе ответила женщина. — Боюсь, у него в голове помутилось.

Кэт оглянулась, но больше никого не увидела.

— Есть и еще дети? — спросила она.

Женщина прижала к груди тонкие руки и разрыдалась:

— Был один, да его чума взяла!

Кэт и Гильом обменялись взглядами.

— Что, тут есть чума? — спросил Гильом.

Женщина сказала сквозь слезы:

— Она то и дело возвращается и каждый раз забирает кого-нибудь, прежде чем снова убраться в свою нору.

Кэт подошла к женщине и положила руку ей на плечо; возникло ощущение, что под рваной одеждой лишь кости, покрытые тонкой кожей.

— Когда умер ваш ребенок?

— Одну луну назад.

— И вы похоронили его?

— Как смогла… Вырыла неглубокую яму на западном краю поля, положила его туда и засыпала камнями, молясь, чтобы звери не добрались до него.

— Мадам, у вас тут много крыс?

Взгляд запавших глаз женщины был прикован к лицу Кэт.

— Зачем вам это?

— Я спрашиваю, потому что лекари думают, что чуму разносят крысы.

— Значит, мы все умрем, потому что вынуждены есть их.

Кэт чуть не стошнило.

— А ваш умерший сын? Он ел крыс?

— Наверное. Точно не могу сказать. Он был в том возрасте, когда сам мог охотиться. И мы уже до того дошли, что не всегда делились друг с другом тем, что сумели поймать. — Женщина быстро перекрестилась. — Может, мальчик был так голоден, что поймал крысу и съел ее сам, не принес домой. Но точно я не знаю.

«Даже не сварив», — подумала Кэт.

— Нельзя есть крыс, — твердо сказала она. — Это почти верная смерть.

— Мы все равно все умрем, — безнадежно ответила женщина.

На это Кэт нечего было сказать. Отчаянное положение обитателей дома ужасало ее. Она отдала женщине последнее яблоко и внезапно устыдилась своей здоровой, цветущей плоти.

— У вас хоть хлеб есть? — спросила она.

— Откуда? Плуг забрали, поэтому нет пшеницы и, значит, муки. И копать землю муж не в состоянии, нам не удалось вырастить даже репу. А весь наш скот отобрал Наварра!

Женщина яростно сплюнула на пыльный пол и снова заплакала. Тут из темного угла вышел мальчик и вцепился в ее юбку.

— Как мы дошли до этого? — рыдала женщина. — Ведь у нас было и что есть, и что продать, а теперь не осталось ничего!

Гильом наклонился к Кэт и прошептал ей на ухо:

— Можешь что-нибудь сделать для ее мужа, целительница?

Она испуганно, неуверенно взглянула на него, однако подошла к тюфяку крестьянина, истощенного, с бледно-желтой кожей, и склонилась над ним, разглядывая, но не прикасаясь, из страха, что болезнь может перейти на нее.

«Холера», — решила она.

Алехандро часто описывал симптомы этой болезни; в частности, с горечью и нежностью рассказывал о своем старом друге-солдате, который до глубины души боялся холеры, но вместо этого пал жертвой чумы.

— Здесь мало что можно сделать, — прошептала она Гильому. — И все же попытаться нужно. — Она перевела взгляд на женщину. — Соберите все дрова, которые сможете, потому что вашему мужу нельзя давать некипяченую воду. А он должен пить как можно больше. Видите, какая у него сухая кожа? — Кэт посмотрела на мальчика. — Знаешь, как выглядят одуванчики?

Он кивнул.

— Тогда набери их побольше, потому что это поможет твоему отцу поправиться. Принеси листья maman, и она сварит из них чай. — Кэт снова обратилась к хозяйке. — Чай из листьев одуванчика укрепит его желудок. Может, ваш муж сумеет удержать внутри хоть какую-то еду, если будет его пить. — Кэт положила руку на раздутый живот женщины. — А листья, которые останутся от чая, вы должны высушить, растолочь и принимать как порошок. В них есть магическая сила, которая поможет и вам, и ребенку.

Женщина, по виду почти вдвое старше Кэт, дающей ей советы, подозрительно посмотрела на Гильома. Тот, в свою очередь, перевел взгляд на девушку. Поняв их колебания, она твердо заявила:

— Pere многому научил меня, — и прошептала на ухо Гильому: — Когда разговаривал со мной через дверь шкафа, где я сидела.

Гильом не сумел сдержать улыбки, хотя и попытался скрыть ее от измученной женщины.

— Это хороший совет, — сказал он ей, — и ты должна выполнять его.

— Но она такая молодая…

— Ее отец лекарь. И хотя эта целительница очень молода, она многому научилась у него.

Этот ответ, похоже, удовлетворил женщину. Она обняла сына и отправила его собирать листья одуванчика.

— За домом еще остались дрова.

Она закутала хрупкие плечи в рваную шаль. Вслед за хозяйкой они вышли наружу и принесли в дом столько дров, сколько смогли. На этом Гильом попрощался с женщиной.