Дело с двойным дном [Версия про запас] - Хмелевская Иоанна - Страница 19

Потом мы долго не виделись и встретились лишь года через два. Теперь положение кардинально изменилось. Я была счастливая и независимая. Ушла от тётки и не помнила себя от внезапно обретённой свободы. У меня появилось своё определённое место в этом мире, от косичек и воспоминания не осталось, я вовсю пользовалась жизнью — ходила по музеям, много читала, ела, что хотела. Словом, была счастлива. А Бартек как раз переживал очень тяжёлый период в своей жизни.

Встретились мы на автобусной остановке. Он сидел на скамейке какой-то поникший, ничего не видя и не слыша. «Привет!» — сказала я и села рядом.

Мне очень хотелось поблагодарить его за то, что тогда, в трудную для меня пору, помог добрым словом, заставил поверить в себя, поверить в то, что наступят и для меня светлые времена. Вот я и хотела ему сказать — это время для меня настало. Хотела, но не успела. Бартек заговорил первым.

— Хорошо, что ты пришла, — сказал он так, будто мы с ним заранее договорились о встрече. — Я не знал, где тебя найти, а очень хотелось, чтобы ты знала: я любил тебя, любил страшно, безумно, любил целых два года, да и сейчас люблю, но это уже не имеет значения.

И все-таки я рад, что могу наконец тебе об этом сказать. И ещё хочу сказать: ты должна верить в себя, перед тобой — большое будущее. А про меня забудь, если хочешь — иногда вспоминай. С умилением.

Езус-Мария, сказать мне такую глупость! Я страшно рассердилась. «Что за чушь ты несёшь? — раздражённо поинтересовалась я. — С чего это мне тебя забыть или умилённо вспоминать? Вот ты сидишь рядом со мной, никуда не делся, и я вовсе не намерена опять потерять тебя из виду, а напротив, желаю пригласить на чашку чаю, у меня теперь есть собственная квартира, ну, не совсем собственная, но я живу там одна. Вот и приглашаю тебя на домашний обед из кулинарии. Тот ещё домашний, но все-таки. Купила в кулинарии замороженные вареники с капустой и грибами. Времена наступили непредсказуемые, так что, может, в капусте и в самом деле обнаружится какой-нибудь один гриб». «Да пусть даже капуста, — ответил Бартек, — с благодарностью принимаю приглашение. В конце концов, почему бы человеку не провести с приятностью последние минуты его жизни?» Хозяйка из меня та ещё, да и после многих лет жизни с тёткой я дала себе волю и ела все, на что имела охоту. Вот и предложила гостю весьма эксцентричный подбор блюд: кроме уже упомянутых вареников с капустой, кусок фаршированной утки и яйца вкрутую с горчицей и натёртой с хреном свёклой. А к этому сухое красное вино.

Бартек был в ужасном настроении и в ответ на мои настойчивые расспросы рассказал, в чем дело.

Ничего особенного, обычная история. Он учился уже на третьем курсе, электроника, и как все нормальные студенты подрабатывал, стипендии не хватало. С электроникой уже давно имел дело, ему охотно поручали мелкую работу, как вдруг подвернулось крупное дело.

Владелец фирмы взял его в долю, но Бартеку, кроме личного физического вклада пришлось внести и вклад финансовый — восемьдесят миллионов злотых, без этого владелец не принял бы его в компаньоны.

Поначалу все шло хорошо, Бартек вкалывал, как проклятый в предвкушении грядущих прибылей, как вдруг — катастрофа! Владелец фирмы оказался мошенником и аферистом, собрал у легковерных людей сумму в два миллиарда злотых и — привет! Смылся в неизвестном направлении.

Бартек за мерзавца не ответчик, но одолженные им лично у приятелей и знакомых восемьдесят миллионов был обязан вернуть. Брал под честное слово, в чаянии будущих барышей, к суду его никто бы не привлёк, но для Бартека его честное слово значило больше всех судебных приговоров. А откуда ему взять эти восемьдесят миллионов? Вот и остаётся покончить счёты с жизнью, с мёртвого никто не спросит.

У меня было уже сэкономлено шесть миллионов, которыми я чрезвычайно гордилась. Ещё бы, заработаны собственным трудом, мои эскизы очень ценила рекламная фирма, в которую я устроилась. Естественно, я с ходу предложила их Бартеку. Слово за словом, и к концу ужина Бартек пришёл к выводу, что, может быть, и стоит ещё немного пожить…

Прошло не менее полугода, пока я не поняла, что значит для меня Бартек. Я рассказала ему все, что к тому времени узнала о прадедушке и его богатствах.

О домах в Константине и Рыбенко я узнала от пани Крыси, из других источников знала о прадедушкином поместье где-то в Шидловце и о доходных домах в Грохове, пригороде Варшавы. Сначала Бартек с недоверчивой улыбкой слушал мои рассказы о запрятанных прадедушкой кладах, а потом заинтересовался. Для нас уже не существовало к тому времени проблемы — моё это или его. «Дорогая, — сказал он мне, — дурака я свалял раз в жизни, достаточно. Теперь я учёный. Сама видишь — у меня петля на шее, но те, что одалживали мне деньги, предпочтут подождать, да получить своё, чем взирать на мой хладный труп». Он сказал, что сам займётся этим делом, мне велел не вмешиваться, и принялся за поиски…

Уже четыре дня от него не поступало никакой весточки, запропастился куда-то, должно быть, погряз в поисках тех самых денег для нас обоих, а уже отпала необходимость искать деньги. Они у нас были…

Бартек предупреждал, что на какое-то время может исчезнуть, но я все равно волновалась. А идти к нему не решалась, за мной могли наблюдать…

Сколько времени они будут вести следствие? Когда отдадут наконец мне ключи от квартиры и позволят заняться ею?

О боже, боже, ведь я ещё с тех пор знала, что этот Райчик её когда-нибудь убьёт…

Позвонил поручик Болек и вежливо попросил прийти в комендатуру полиции для дачи ещё каких-то показаний. Правда, Тиран уже не столь рьяно придирается ко мне, но и совсем отцепиться не намерен. Со скандалистом мы уговорились встретиться только вечером, так что в течение дня у меня была возможность посетить полицию.

В дверях кабинета Тирана я столкнулась с выходящей из кабинета девушкой. Я взглянула на неё, она посмотрела на меня, и мы обе узнали друг друга.

Все во мне всколыхнулось, но я постаралась принять спокойный вид.

— Скажите, не племянница ли это была? — поинтересовалась я, усаживаясь на стул, пододвинутый мне Болеком. Имела право поинтересоваться, ведь мы столько раз о ней говорили.

— Да, племянница, — простодушно ответил Болек прежде, чем Тиран успел сделать ему знак молчать. — Правда, хороша?

До сих пор удивляюсь, что бедный поручик не был сражён насмерть испепеляющим взглядом, посланным ему суровым начальством. Куда до этого взгляда залпу «катюш»…

— А вы что, знаете её? — таков был первый вопрос, заданный мне Тираном. И таким бесцветным голосом был он задан, таким ледяным тоном, что я не сумела сдержать раздражения. И огрызнулась:

— Думать надо, прежде чем задавать… некоторые вопросы. Ведь если бы я её знала, не стала бы спрашивать. Просто догадалась, по описанию. И в самом деле, очаровательная девушка.

Что бы ещё такое сказать? Надо болтать о пустяках, пока не придумаю, как бы поумнее соврать.

И я продолжала тоном светской дамы:

— Как хорошо, что Януш уже у вас не работает и ему не придётся её допрашивать. Ох, извините, я хотела сказать — майор Боровицкий.

Клянусь, я собственными ушами расслышала зубовный скрежет. Но надо отдать Тирану справедливость — он быстро овладел собой и учинил мне профессиональный допрос. Допрос по всем правилам, начав с предупреждения об ответственности за дачу ложных показаний. Бюрократ несчастный…

Впрочем, поручик Болек сидел себе спокойно, даже улыбался, должно быть, уже привык к поведению и манерам своего прямого начальства. Закалился в совместной работе, его уже ничто не раздражало.

Наконец мои муки закончились, я подписала каждую страницу своих показаний и получила возможность покинуть кабинет этого формалиста. Выйдя на улицу, я вдохнула всей грудью холодный воздух. Значит, это все-таки была она!

Совершенно не помню, как я доехала до дома, голова была целиком занята решением свежей проблемы. Именно эту девушку видела я в тот день, когда выбежала из дома на улице Вилловой, после того, как обследовала чердак дома, а потом какое-то время торчала у подъезда. А эта девушка выбежала из подъезда, и под мышкой у неё был свёрток. Тючок. Что было в этом тючке, мне неизвестно, да и неважно сейчас. Главное — она была в доме на Вилловой, значит, не могла не знать о том, что произошло в их с тёткой квартире. Ладно, допустим, ни с кем не говорила, ни о чем не узнала. Но опечатанную дверь квартиры она не могла не видеть! Увидела и не поинтересовалась, что это означает? Трудно поверить.