Бабский мотив [Киллер в сиреневой юбке] - Хмелевская Иоанна - Страница 23

— Простите, нет, она на седативных средствах…

— Минуточку! Я её подруга, меня зовут Барбара Борковская…

— Идиотская шутка, проше пани. Нечеловеческая и мерзкая.

Она повесила трубку. Я снова позвонила.

— Пожалуйста, не бросайте трубку! Я жива!

— Очень, очень жаль. И как таких гадин земля-матушка носит! Да как вы смеете!

— Как это «смею», как это «смею»! Случилась ошибка! Я только что вернулась из поездки, убили какого-то другого человека!

— Убили Барбару Борковскую?

— Ну да, но это не я! Я-то жива!

— Ну и что, что вы живы? Очень вас прошу не устраивать глупых розыгрышей. Пани Млыняк пережила тяжкий шок в связи со смертью подруги, и очень хорошо, что я здесь, никто не будет терзать её такими звонками…

Я горько пожалела, что не предоставила полиции объяснять их собственные ошибки. Вот ведь упрямая баба!

— Проше пани, вы никогда не слышали о том, что бывают ошибки? Это не подругу пани Млыняк убили, а какую-то совершенно чужую женщину, которая по чистой случайности носит ту же фамилию. Это я подруга, и никто меня не убивал! Ведь Агате надо об этом сказать, она от такой вести сразу выздоровеет! Спросите хотя бы у полиции, они только что у меня были и все проверяли.

Медсестра слегка заколебалась. Неизвестно, сколько бы ещё длилась наша беседа, если бы Агата не заинтересовалась звонком и не сняла трубку параллельного аппарата, стоявшего на тумбочке у кровати.

— Алло, — сонно сказала она.

— Агата, это я! — завопила я что есть мочи. — Это не меня угробили, а ту, вторую!

Я сейчас к тебе приеду!

Я совсем не собиралась применять шокотерапию, просто хотела сообщить ей о своём воскрешении как можно деликатней и ненавязчивей, но испугалась, что медсестра вырвет у неё трубку из рук, и всякая дипломатия пошла к чертям. Агата на том конце провода словно подавилась, медсестра возмущённо заорала, они о чем-то перекрикивались в трубке, но я уже не слушала. Наплевав на родственников, я выскочила из дому и помчалась к Агате.

Агата, слегка измученная, но сияющая, встретила меня в дверях. Медсестра перестала сомневаться и начала жаловаться на бардак в стране, из-за чего даже трупы путают и людей в депрессию вгоняют почём зря. Я сообразила, что в её присутствии нам не удастся свободно поговорить, Агата тоже это поняла и с трудом, но удержалась от вопросов. Чтобы не создавать таинственной атмосферы, я принялась обзванивать родных. В конце концов, они тоже люди.

Родня поверила мне гораздо быстрее, чем медсестра.

— Значит, не надо завтра ехать опознавать твой труп? — обрадовался братец. — Вот здорово, а то у меня со временем напряг!

— А я и не сомневался, что все это ерунда какая-то, — заявил отец. — Под стать предыдущим глупостям. Ты только приезжай, матери покажись.

Я обещала приехать завтра или послезавтра и возложила на них обязанность сообщить детям, что их родительница жива. Черт с мужем, но дети, возможно, оплакивают окончательную потерю маменьки, так что надо донести до них правду.

Медсестра все ещё торчала у нас над душой.

Бросить пациентку без согласия врача она не решалась и стала ему названивать. Я подключила мобильник к заряднику Агаты и принялась отменять свою кончину. Из всех знакомых только Анка Парлицкая не вынудила меня врать и объясняться, просто по-человечески обрадовалась, что я жива, — да так обыденно, словно нашёлся потерянный кошелёк. И тут же потребовала комментарий к только что раскрытой афёре автоугонщиков. Тема не аховая, но каждое из таких дел отличалось своей спецификой, и постепенно рождалась слабая надежда, что угонщиков в конце концов прижмут.

Самые страшные муки я пережила с Яцусем и Томском. Увы, обоих я застала на месте, и они отреагировали так, что меня затошнило. Намёки, будто я лично избавилась от кошмарного двойника, просто вылезали из каждой фразы как шило из мешка. Оба торжественно поклялись не выдать меня даже под пытками.

От их дружеских излияний я обливалась холодным потом, потому что не могла даже объявить, что думаю об этих клеветнических измышлениях, протестовала вполголоса и иносказательно. Медсестра жадно вслушивалась в каждое моё слово. Агата пыталась симулировать новый приступ, чтобы хоть как-то её отвлечь, но, поскольку и сама так же заинтересованно подслушивала, медсестра не купилась на её жалкое кривляние.

Наконец медсестра все-таки убралась восвояси.

— Ну слава богу! — сдавленно зашипела Агата, едва за медсестрой закрылись двери. — Что я пережила!

— Ну что ты, балда этакая, истерики закатывала! — сердито упрекнула я. — Никто так себя не вёл, ты одна. Ну и померла, что тут такого, все там будем!

— Да не в этом дело, — с досадой ответила Агата. — Совсем даже не из-за твоей смерти, просто подумала, что эта мразь тебя все-таки достала, а я не успела ей рожу порвать, и меня чуть кондратий не хватил от злости. То есть именно что сначала хватил, а потом я уж больше симулировала, потому что не знала, что говорить.

— А теперь знаешь?

— А теперь-то зачем?

— Так ведь стало гораздо хуже, чем было!

Я ни в чем не призналась, но обстоятельства мне благоприятствовали, поэтому все прошло как по маслу, но во второй раз мне и святой Пётр не поможет. Нам надо прямо сейчас решить, что мы знаем, а что нет. Иначе.., ты только подумай, у кого ещё, кроме меня, мог быть мотив?

— У-У-У в эт черт.., действительно!

Мы устроились за маленьким столиком, Агата заварила чай. Времени у нас было мало, потому что мне ещё предстояло убирать это следственное безобразие. К тому же нам элементарно не хватало информации. Агата сразу после контакта с полицией впала в шок, и её не успели допросить.

Ей даже не задавали вопросов, поэтому она не смогла ничего вычислить. Сама я знала только то, что бабу убили позавчера, когда она шла на интервью к писательнице Хмелевской, перед которой наверняка собиралась меня скомпрометировать в пух и прах. Даже при каких обстоятельствах убили эту тётку, я понятия не имела — слишком рано спровадила ментов.

— Ни в коем случае нельзя нагло врать, — решительно сказала я. — Ты можешь чего-то не знать, чего-то не помнить, пусть у тебя склероз крепчает, но явное враньё, которое легко раскрыть, исключено!

— А ты?

— И я врать не буду.

— Так что мне говорить, если спросят, знала ли я эту бабу?

— А ты её знала?

— С ума сошла?!

— Так в чем же дело? Не знала. Ты её в жизни в глаза не видела!

— Святая правда, — согласилась ошеломлённая Агата. — Но я про неё слышала. И как с этим быть?

— Никак. Ты можешь забыть, от кого слышала.

— Но если я что-то слышала, меня тут же прижмут к стенке и станут выпытывать, что именно. И уж тогда придётся вспомнить от кого.

Я задумалась. Плохо дело. Общие знакомые? После отъезда Агаты в Канаду и моего развода круг знакомых у нас распался. Нет, на меня ещё раньше стали косо посматривать и избегать контактов со мной. Кого бы кинуть на съедение полиции? Тех, кому на самом деле что-то известно, лучше не трогать…

— Не знаю, — в отчаянии призналась я. — Слушай, а правда, от кого ты про неё слышала?

Агата усиленно напрягла серые клетки.

— От Юречка… Хотя нет, от Юречка я слышала про эту гусыню Стефана. От её бывшего жениха? Нет, он тоже лишь про Уршульку говорил, насчёт подружки все было как-то туманно. От тебя я вообще ничего не слышала, это я тебе про неё рассказывала, я её вычислила, можно сказать, из воздуха! Слушай, ей-богу, не знаю, кто мне про неё говорил!

— И отлично, — похвалила я Агату с чувством глубокого облегчения. — Вообще-то ты могла ничего про эту бабу не слышать, это до меня доходили сплетни, а не до тебя. То есть ты про неё ничего не знаешь, и привет!

— Я видела её на фотографии, — буркнула Агата. — Ты мне показывала.

— До снимков моих пока что не добрались, квартиру они ещё не настолько разбомбили. Сейчас я вернусь домой, и фотографии сгинут на веки веков. Подумай, ты ведь и в самом деле ничего про неё не знаешь! Тебе даже врать не надо, только помни: она — это не я. Чужая тётка! Про меня можешь говорить все, что взбредёт на ум, но только отдельно от неё.