Подарок - Ахерн Сесилия - Страница 14

— Ш-ш-ш, — услышал он откуда-то сверху. Шипение сопровождалось скрипом половиц под ногами жены, вышедшей на площадку.

Он почувствовал раздражение. Не из-за этого скрипа — дом был старый, и со скрипучим полом приходилось мириться, в раздражение его привело то, что ему затыкают рот. За целый день непрестанных разговоров на профессиональном жаргоне, убедительных и умных речей, предваряющих заключение контракта, его продление или прекращение, никто ни разу не сказал ему «ш-ш-ш». Такое уместно разве что в классе или в библиотеке. Взрослым же в их собственном доме так не говорят. Ему показалось, что это сон или что он опять вернулся в детство. Едва ступил за порог родного дома— и уже злится. В последнее время такое с ним случалось нередко.

— Я только что Пуда опять укачала. Он что-то беспокойно спит сегодня, — громким шепотом пояснила Рут с площадки.

Объяснение при всей его понятности Лу не понравилось, как не понравилось и шиканье. Все эти «ш-ш», «тише-тише», все эти разговоры шепотом пристали лишь детям в подростковом возрасте, которые на цыпочках сбегают из дома или крадучись туда возвращаются. Лу не любил, когда стесняли его свободу, тем более если это происходило в его собственном доме.

Вышеупомянутый Пуд был их сыном Россом. В возрасте года с небольшим он сохранял младенческую пухлость, и тельце его напоминало непропеченную булку или пудинг. Отсюда и прозвище Пуд, которое, к несчастью для малыша, которого при крещении нарекли Россом, слишком прочно к нему прилипло.

— Тоже мне новость, — пробормотал Лу, что относилось к привычке Пуда часто просыпаться. Говоря это, Лу продолжал проглядывать почту, выискивая в ней что-либо, кроме счетов. Открыв несколько конвертов, он бросил их на стол в холле. Бумажные клочки, взметнувшись, полетели на пол.

Рут спустилась вниз не то в бархатистом прогулочном костюме, не то в пижаме — он стал плохо разбираться в ее одежде в последнее время. Ее длинные, шоколадного цвета волосы были забраны в высокий конский хвост; она прошаркала к нему в своих шлепанцах — это шарканье было ему неприятно, хуже, чем пылесос, звук которого он до сего времени считал самым отвратительным.

— Привет, — сказала она с улыбкой. С лица ее исчезло усталое выражение, и в ней проглянуло, как бы забрезжило, что-то от прежней Рут, женщины, на которой он некогда женился. Но так же быстро, как появилось, это ушло, оставив Лу в недоумении, было ли это и вправду или же только померещилось. Вновь обозначилось лицо женщины, которую он видел каждый день, оно придвинулось к нему, чтобы поцеловать его в губы.

— Хороший был день? — спросила она.

— Беспокойный.

— Но хороший?

Внимание его было полностью поглощено содержимым одного конверта. Лишь спустя долгую минуту он почувствовал на себе ее пристальный взгляд.

— Да? — Он поднял глаза.

— Я только что спросила, хороший ли был у тебя день.

— Ага, и я ответил: беспокойный.

— Да, а я спросила: но хороший? У тебя все дни беспокойные, но не все из них бывают хорошими. Надеюсь, что этот оказался хорошим, — пояснила она натянутым голосом.

— Не похоже, чтобы ты надеялась, чтобы день мой был хорошим, — отозвался он, не отрывая глаз от конверта.

— Было похоже, когда я это спросила в первый раз, — бросила она с нарочитой небрежностью.

— Я проглядываю почту, Рут!

— Вижу — все приметы налицо, — пробормотала она, наклоняясь, чтобы собрать валяющиеся на полу и на столе конверты.

— Ну а здесь у нас что происходило? — спросил он, открывая очередной конверт, и бумага опять полетела на пол.

— Обычный тарарам, после чего я в который раз вылизала весь дом прямо перед твоим приходом, — сказала она и демонстративно нагнулась за еще одной скомканной бумажкой. — Марсия телефон оборвала, тебя разыскивала. Это когда я наконец отыскала аппарат: Пуд опять его спрятал, и я все перевернула, пока нашла. В общем, ей нужна твоя помощь, чтоб определить, где будет справляться юбилей твоего отца. Она — за то, чтобы была наша терраса, а Квентин, разумеется, против. Он предпочитает яхт-клуб. По-моему, отец твой будет рад как в том, так и в другом случае. Нет, вру: как в том, так и в другом случае он будет не рад, но будет счастлив, что, так или иначе, все решили без него. Твоя мать самоустранилась. Так что ты посоветовал сестре?

Молчание. Она терпеливо ждала ответа, пока он дочитывал до конца очередной документ. Дочитав, он аккуратно сложил его и, бросив на стол, принялся за следующий.

— Милый… — Да?

— Я о Марсии тебя спросила, — сквозь стиснутые зубы проговорила она и занялась собиранием с пола новых бумажных клочков.

— Ах, да… — Он развернул еще какую-то официальную бумагу. — Она просто… — И он погрузился в чтение.

— Так что же? — громко спросила она.

Он поднял глаза и уставился на нее так, словно только в эту минуту заметил ее присутствие.

— Она звонила по поводу юбилея. — Он сморщил лицо в гримасе.

— Это мне известно.

— Откуда же? — Он опять с головой ушел в чтение.

— Потому что она… впрочем, не важно. — Начнем сначала. — Она так занята этим юбилеем, правда же? Приятно наблюдать, как она деятельна после такого года, какой она пережила. Она говорила без умолку о меню, о музыке… — Рут затихла.

Молчание.

— Да-а?

— Марсия, — проговорила она и устало потерла глаза. — Мы о ней говорим, но ты так поглощен этим… — И, не докончив фразы, она направилась в кухню.

— Ах, ну да. Я возьму все это на себя. Элисон все устроит.

Рут остановилась.

— Элисон?

— Да. Мой секретарь. Новый. Ты уже познакомилась с ней.

— Нет еще. — Она медленно приблизилась: — Милый, Марсия с таким увлечением занималась этим юбилеем…

— А теперь с таким же увлечением им займется Элисон, — с улыбкой сказал он. И рассмеялся.

Она терпеливо улыбнулась этой нехитрой шутке, хотя на самом деле готова была задушить его за то, что он отобрал организацию вечера у Мар-сии, передав это в руки секретарши, чужой женщины, совершенно не знавшей человека, который собирался отметить в кругу любящих его близких семидесятилетие своего пребывания на этом свете.

Она сделала глубокий вдох и расслабила плечи на выдохе. Повторила движение.

— Ужин готов. — И она продолжила прерванный путь в кухню. — Сейчас, я только его разогрею. И я купила твой любимый яблочный пирог.

— Я сыт, — сказал он, складывая письмо и разрывая его на клочки. Несколько клочков упало на пол. Не то шуршание бумажек, сыпавшихся на мраморный пол, не то его слова заставили ее остановиться; она замерла.

— Да соберу я эти чертовы бумажки! — в сердцах воскликнул он.

Медленно обернувшись к нему, она проговорила:

— И где же это ты ужинал?

— В «Шэннахане». Отбивной на косточке. Наелся до отвала. — И он рассеянно погладил себя по животу.

— С кем?

— Там было несколько человек.

— Кто именно?

— Это что, допрос у Великого инквизитора?

— Нет, просто жена интересуется, с кем ужинал муж.

— С ребятами из конторы. Ты их не знаешь.

— Мог бы и меня поставить в известность.

— Это было в узком кругу. И жен не приглашали.

— Я не в том смысле. Просто, если бы мне знать заранее, я бы не тратила время на готовку.

— Ей-богу, Рут, мне очень жаль, что тебе пришлось готовить и покупать этот чертов пирог! — вспылил он.

— Ш-ш, — прошипела она и прикрыла глаза, моля, чтоб громкий его крик не разбудил ребенка.

— И никаких «ш-ш»! — возмутился он. — Ясно?

Он ринулся в гостиную, оставив посреди коридора свои тапочки и разбросанные конверты на столе.

Рут, сделав еще один глубокий вдох, отвернулась от этого беспорядка и удалилась в противоположную часть дома.

Когда Лу вернулся к ней, он застал ее за кухонным столом. Она ела лазанью и салат, а рядом ждал своей очереди яблочный пирог. На экране стоявшего в гостином уголке телевизора мельтешили бабы в эластичных спортивных костюмах.

— Я думал, ты с детьми поужинаешь, — сказал он, последив за ней несколько минут.