Скандальная мумия - Хиршфельд Корсон - Страница 14

Он проехал пять миль, выехал из холмов и лесов на шестиполосный разделенный равнинный хайвей, ведущий через Пиджин-Фордж. Туристский лагерь прилип к обочине здоровенным грибом. Слишком много людей, слишком большое движение. Ящик миновал копа, который целился радаром в другую сторону, возле въезда в Долливуд, и чуть придавил тормоза. Только этого ему не хватало: «Вы пили, сэр? И бутылка у вас с собой? А что это у вас в кузове? Разрешите взглянуть?»

– Ох ты, Господи!

Ящик вытер лоб рукой, немного отхлебнул и швырнул бутылку на разделительный газон.

– Так, теперь по-быстрому выбираемся из Пиджин-Форджа.

Он рефлекторно свернул на дорогу 321, оставив позади коммерческую полосу. Слишком взвинченный, чтобы остановиться, он промчался через мирный Вирз-Вэлли и вылетел на вспомогательную в Таунсенд. Проскочил мимо объявления, зовущего в пещеры Такаличи, и хлопнул ладонями по рулю – его осенило.

Пацаном он с приятелями лазил по этим пещерам, плюя на зловещие предупреждения родителей. Они трусишкам сажали летучих мышей в волосы, сопляков оставляли без света, пока те орать не начинали как недорезанные поросята. Тех пещер в лесу он бы сейчас, пожалуй, и не нашел, но воспоминание о большой промоине на поле у подножия горы было достаточно ярким. Фермеры ее огородили, чтобы скотина туда не попадала. Дна у этой промоины не было, говорили детишки, и называли ее Преисподней. Подначивали друг друга спуститься туда на бельевой веревке, но смельчаков не находилось.

Преисподняя – отличное место для Шики Дуна.

А где она? По этой дороге туда или по той сюда? Нет.

Он поехал обратно, уже помедленнее, выискивая знакомые ориентиры. Вспоминались ему добрые старые времена, сбитые со столбов почтовые ящики, бейсбольные биты «луисвильские слаггеры», болтающиеся на задних бортах пикапов, пятничные драки по вечерам в городке, приключения с овцами.

Вот справа старая знакомая церковь. На полмили дальше фермерский сарай, дым из каменной трубы. Преисподняя будет в следующей долине, за лесистым гребнем.

Поле почти полностью заросло, но посередине стояла круглая изгородь. Заросшая ежевикой, она все так же обрамляла воронкообразное углубление.

Ни одной машины на дороге. Видна какая-то хижина, но никаких признаков жизни.

Он съехал с дороги, закинул мусорный мешок на плечо, перепрыгнул через изгородь и пошел через заросли к промоине. Сбоку от него по земле стелилась колючая проволока, все еще прибитая к упавшему столбу. Дрожь давно забытого страха пробежала по спине, когда он наклонился и всмотрелся в черную пасть Преисподней.

Ящик опустил мешок, посмотрел, нет ли вокруг фермеров или охотников – но только стервятник кружил высоко в небе. Он снова посмотрел на бурьян, цепляющийся за комковатую землю у известкового края – глубокий камин, размытый тысячелетиями дождевого стока, уходящего в подземную пещеру.

А что, если она заткнута на глубине несколько футов и какой-нибудь любопытный фермерский пацан увидит мешок и откроет?

Ящик нашел камень размером с футбольный мяч, поднял его над головой и швырнул в дыру. Камень отскочил от стен с резким звуком, послышались удары и шорох сыплющейся земли и обломков. Еще раз что-то стукнуло далеко внизу, но финального удара не было. Бездна.

Он поднял мешок – и дернул на себя. Пластик. Отпечатки пальцев.

Ящик, превозмогая нехорошее чувство, пододвинулся, крадучись, к краю пропасти, опасаясь, как бы не поехала земля. Развязав мешок, он поднял его над ямой на вытянутых руках, закрыл глаза и перевернул. Почувствовал, как выскочило высушенное тельце Дуна, услышал, как оно зацепило стену. Посыпались камешки и земля.

И все.

Ящик открыл глаза. В руках у него был пустой мешок.

Чтобы уж точно никто тела не нашел, он затащил на яму большой плоский камень и присыпал его щебнем и камнями побольше.

Потом прислонился к столбу изгороди вокруг дыры и вздохнул. Он был один. Освободился от Дуна.

И от страха перед Молотом.

12

Рита Рей Дивер-Дун, принимавшая в лифчике и трусах солнечные ванны на балконе квартиры Орландо в Майами-Бич, наклонилась положить последний мазок лака на ноготь на ноге. Выщелкнув за перила сигарету, она осторожно подула на лак и сняла ноги со стеклянного столика – полюбоваться на свою работу. Пухлые клочки зеленой ткани между пальцами, перемежаемые яркими пятнами ногтей, придавали всему ритуалу какой-то рождественский колорит.

Но настроение у Риты Рей было совершенно не праздничным.

Она прислонилась спиной к полуоткрытой скользящей стеклянной двери и заорала так, что перекрыла уличный шум тремя этажами ниже:

– Я звонила домой – не отвечает. Психи в его церкви ничего мне не говорят – что-то они задумали. Может, они его прячут. Я лечу в Гатлинбург и разберусь, что там затеял этот жирный червяк.

Орландо в бирюзовых плавках делал на ковре приседания:

– …у cuatro, cincuenta y cinco [6]. – Он хлопнулся на спину и потянулся по-кошачьи. – Я скоро приду, mi nica [7]. Завтра из Колумбии приходит большая поставкаantiguedades [8], и я должен проверить качество.

– Надеюсь, что «качество», спрятанное в твоих маленьких сокровищах, такое, как должно быть, потому что в этой семье ты единственный кормилец, пока этот мелкий говнюк…

– Ты его найдешь. А если он не окажется щедрым, получишь страховку за его жизнь.

У Риты Рей остекленели глаза:

– Миллион баксов. – Она потрогала ноготь на ноге, проверяя, высох ли лак. – Я буду жить в доме, а ты найди себе мотель в Гатлинбурге или в Пиджин-Фордж. И не забудь привезти с собой свой счастливый складной ножик.

Орландо улыбнулся шире Чеширского кота.

Рита Рей погладила глазами смуглое тело, блестящее от пота, облизнула губы, расстегнула лифчик и бросила его в грудь Орландо:

– Если обещаешь не перепутать мне волосы, детка, можно тогда малость поразвлечься, а потом я вещи уложу.

– Рауль Орландо Соса-и-Кастро де Монтеобеха, – ответил он, уже сдергивая с себя плавки, – не знает такого слова, – он взял в ладонь свои гениталии и чуть качнул ими, – «малость».

Джимми Перо припал к банке холодного пива. Он лежал, растянувшись, на бархатной обивке расшатанного дивана в летнем домике деда в Таунсенде, в Теннесси. На нем были только шорты и шлепанцы, а между ногами свернулась дедова колли.

– … и вот как это делается у навахо. У них резервация вообще здоровенная, как Западная Вирджиния. Как тебе? – Деда издал восхищенный звук.

– Ну, они ребята дружелюбные, но… я же не навахо. Ты точно помнишь, что мама больше тебе ничего не рассказывала про папу? Про Вождя?

– Джимми, мы это уже тысячу раз проходили. Она его подцепила в Нэшвиле. Когда у нее стало расти пузо, его и след простыл. Мэгги – она романтик была, вроде тебя. Искала героя, искала клад золотой под ближайшим холмом. Героем для нее был твой папаша, а клад – стать звездой кантри-вестерна. Герой ее бросил, а с пением так ничего и не вышло, зато она тебя родила на свет, а ты хороший парень. Так что сейчас наверняка она улыбается где-то там, наверху.

Он посмотрел на Джимми долгим взглядом:

– Я рад, что ты вернулся, и оставайся тут сколько захочешь – кровать, стол, пиво, – но мне едва хватает, так что тебе придется подумать насчет работы. Молодому человеку вроде тебя нужно немного мелочи в карманах – повеселиться или девушку куда сводить.

– На женщин, деда, у меня времени нет, но я кое-что придумал. Если я узнаю, из какого народа был мой отец или какого племени индейцы в роду у тебя, может, я смогу заявку сделать. И землю получить.

– Что ж, флаг в руки. Мне еще моя ма говорила про индейцев у нее в роду, чероки, кажись, но документов нет. Отца твоего тоже давно нет. Считай, что кровь у тебя шотландская да ирландская. Гордое племя Мак-Дауды, живут здесь уже много поколений. Средства к жизни выбивают из этих гор.