Во цвете самых пылких лет - Соколовский Владимир Григорьевич - Страница 15

24

Первым проснулся Стасик. Ни свет ни заря он стал, кряхтя, ползать по сараюшке, где и днем-то было темновато, изучая обстановку и припадая к лицам спящих, чтобы разглядеть их и догадаться наконец, в чем же вчера было дело. Добравшись до дяди Шалико, он сразу все припомнил, воскликнул: «А! Вот!» — и повеселел. Разбуженные его ранней возней, Канаев с Тарабукиным заворчали. Шофер цыкнул на них, разделся и пошел купаться. Вернувшись, сказал грустно:

— Ну, вот и прошел выходной. Хороший мужик, ребята, зря вы на него, по-моему… Ладно, я побежал. Встретимся на базе!..

Потом проснулся грузин. Долго мял лицо, словно хотел удостовериться, на месте или нет нос, щеки и подбородок. Но только встал — и снова обрел былую величественность. Ребята смотрели ему вслед, когда он шел к морю с полотенцем на плече. Царственная его долговязая фигура словно тихо плыла, теряясь на фоне солнечного диска, поднимающегося навстречу человеку.

Дядя Шалико умылся, оделся, с величайшей тщательностью почистив одежду и обувь, опять вынул бритву, показал ее ребятам и сказал:

— Надо идти побриться. И хочется спать. Будешь спать — опоздаешь на работу. Или не успеешь побриться. И то и другое недопустимо. Вечная проблема.

Тогда Васька осмелел и спросил:

— А где вы работаете, дядя Шалико? Вы еще говорили, что объекты какие-то осматриваете… Ну, какие же, интересно?

— Если будешь много знать, Васька, — ответил грузин, — скоро будешь старый. Совсем как я.

— А вы много знаете?

— Э! Сколько себя помню — всегда учусь! И уже видите, до чего доучился? — он ткнул длинным пальцем в тонкую дощатую стенку заброшенного прокатного пункта. — Я кандидат наук!

Славка с Васькой изумленно переглянулись.

В столовой, куда ребята зашли позавтракать, пришлось выстоять большую очередь, и на работу они немножко опоздали. Но никакой беды не случилось: Стасик ждал их, покуривая в кабине; увидав, высунулся и крикнул:

— Поехали со мной, браточки! Я договорился, что вас больше — никуда. Если, конечно, согласны.

Они, конечно, были согласны.

В очереди к складу уже стояло несколько машин, и им пришлось ждать. Славка побежал к кладовщику, чтобы взять из чемодана томик Баратынского. Он соскучился почему-то по этой книжке. За прошедшие два дня он несколько раз ловил себя на мысли, что хочется ее почитать. Когда он пришел к машине, Стасик рассказывал Ваське:

— Интересный мужик этот Шалико. Но — гордый, зараза! Мне аж оскорбиться пришлось, прежде чем он согласился угоститься за мой счет.

— Как это?

— Так. Приглашаю угоститься. Гляжу — подбородок отвесил, цедит, ровно герцог или барон: «Запомните, юноша: Шалва… как его… забыл… никогда в жизни не принимал подачек». И встает. Тут-то я его и подсек. Говорю: «Вы нарушаете закон гостеприимства! Если вы оказались в этом городе, значит, вы — мой гость. Вот приеду к вам и откажусь от угощения — приятно будет, что скажете?» После таких слов он у меня шелковый сделался. Глаза выкатил, весь виноватый такой: поверил, чудак! Ах, шут его возьми! Да для такого человека мне и денег не жалко. Он с меня и слово взял, что я к нему обязательно приеду. Вот махну в отпуск, пожалуй…

— А куда это? — с интересом спросил Славка.

— В Тбилиси!

Потом вопрос задал Васька:

— А что у него… денег нету, что ли?

— Похоже, что ни копья.

— А почему?

— Почему? А у вас почему нету? Были да сплыли, верно? Или вы сюда не загорать да купаться ехали, а специально на овощебазе немножко поработать? Я ему предлагал взаймы, так он так мне сказал: я, дескать, никогда не беру взаймы. Это вредная привычка, и мне удалось ее преодолеть. Во принципы, это я понимаю!

— Моряк-то, моряк кто был, Стасик?

— Сашка Курень, бывший мой одноклассник. Вечный матрос — так я его называю. — Стасик усмехнулся чуточку презрительно. — Гуляет между рейсами.

— Мне кажется, тебе что-то в нем не нравится, — сказал Васька. — Ну, матрос, ну и подумаешь! Ты вот тоже не доцент, например, а шофер.

— Не в том дело, ребятки. Я шофер только по виду. По роду службы, что называется. А он — настоящий матрос. Потому и вечный.

Друзья промолчали, хоть и удивились про себя: что Стасик видит плохого в том, что человек настоящий матрос?

Тут шофер увидел в руках у Славки книгу и попросил посмотреть. Оглядел обложку, перелистал внимательно и спросил с уважением:

— Что, интересуешься?

— Да нет, так просто, — застеснялся Славка. — И интересуюсь маленько…

Просигналили подъезжать к складу, и Стасик, вернув книжку, включил мотор.

Целый день ребята чувствовали на себе его взгляд, неослабевающий внезапный интерес. Он еще раз, но уже подробнее расспросил их про все приключения, случившиеся с ними в пути.

— Значит, совсем без копейки остались?

— Да, почти что так!

Стасик цокал и качал головой.

— Надо с вами что-то придумать, помочь! — сказал он в конце смены.

— Что придумывать? — Васька пожал плечами. — Мы ведь работаем. Заработаем денег, купим билеты и поедем домой.

— Куда, говорите, ехать-то надо? Ну, долгонько же вам придется здесь ящики перетаскивать. Потаскаете сколько сможете и поедете обратно, да? Трудотерапия? А юг, а море, а прекрасные женщины? Вы молоды, неглупы, тянетесь к свету, — он указал на книжку в Славкиных руках, — поэтому я помогу вам. Не только материально, хотя это тоже существенно. Просто станете лучше разбираться кое в каких вещах. Не повредит. На первый случай приглашаю вас к себе домой!

— Я сегодня не могу… — покраснев, сказал Славка.

— Зачем сегодня? Несерьезно — в начале рабочей недели… В следующую субботу и воскресенье я не работаю. Значит, жду в пятницу вечером. Но предупредите Махнюка, что в эти выходные тоже будете отдыхать. Думаю, что не пожалеете. Лады?

— Ладно, согласны, — сказали ребята. — Только где ты живешь, Стасик?

— Поехали, покажу.

Шофер жил в девятиэтажном доме на окраине. Впрочем, городок был небольшой, и окраина не так уж далеко отстояла от центра, вдобавок троллейбусная остановка была рядом с домом.

— Квартира двадцать шесть! — возгласил Стасик, — Ну, да ведь мы еще увидимся.

Он высадил друзей возле столовой и укатил в гараж.

25

После столовой расстались: Славка пошел на свидание с Мариамкой, а Васька — к прокатному пункту. У него созрел кой-какой план, и во исполнение его он выпросил у друга стихи Баратынского, заявив, что ходить на свидания с книжками — это пижонство, таких девчонки не любят. Хочешь насладиться поэзией — приди домой, почитай в тишине, а таскать книжку всем напоказ, чтобы видели, какой ты интересный, нечего.

По дороге он купил батон и бутылку фруктовки для дяди Шалико. Грузин сидел на валу у моря, притянув к подбородку колени, и напоминал печального демона с виденной когда-то Васькой картины. Васька подошел, протянул батон, бутылку и сказал:

— Возьмите, дядя Шалико, поешьте. И не думайте, не смейте, что это какая-то подачка. Ведь если мы вместе живем, значит, я вам друг, верно? Ну, товарищ по несчастью. А если у одного товарища есть деньги, а у другого нет — неужели они не поделятся? Ведь так будет неправильно.

Грузин слез с валуна, взял Ваську за подбородок и пристально поглядел в глаза. Затем порывисто обнял его, прижал к себе и заплакал, хлюпая совсем по-детски.

— Цц… цц!.. — невнятно выцыкивал он. — Молодец… настоящий витязь… Э!

Поев, он предложил Тарабукину снова идти искать крабов. Однако тот отказался: решил провести этот вечер степенно, за разговорами и изучением Баратынского. Первым делом спросил:

— Почему вы, дядя Шалико, пожилой и достойный уважения человек, оказались в этом балагане? — он показал на сарайчик.

— Э! Превратности жизни! — ответил грузин, но глаза его затуманились. Он помял подбородок и нервно перетряхнул сухими плечами. Его, видно, тоже потянуло к общению.

— Когда я приехал сюда, я встретил одну женщину, — заговорил он. — Она вошла в мою жизнь, и я полюбил ее.