Любовь к камням - Хилл Тобиас - Страница 64

Придвигаю ей листок. Библиотекарша, хмурясь, смотрит на неразборчивый почерк Р.Ф. фон Глётта. Я указываю ей нужные слова.

— Этот человек был продавцом — Пайк. А этот покупателем — Три Бриллианта. Не может это в переводе на японский быть фамилией?

Библиотекарша поджимает губы.

— Мицубиси? Нет. Это лишь название компании.

Я подаюсь вперед через стойку.

— «Три Бриллианта» переводится «Мицубиси»?

— Да. — Она снова улыбается, проводя пальцем по покрытой лаком стойке. Три черты и ромб. — Мицу. Биси. Он закупал мотоциклы?

Бизнесмен поднимает взгляд от стола и шикает на нас. Библиотекарша кланяется и произносит извинение по-японски. Я забираю листок. Снова кладу в записную книжку.

— Нет, не мотоциклы. Когда была основана компания «Мицубиси»?

Акико пожимает плечами:

— Очевидно, давно.

— У вас нет списков японских компаний?

— Нет. — Лицо у нее вытягивается. — Были, но мы недавно передали их в Школу изучения стран Востока и Африки при Лондонском университете.

— Могу я туда отправиться?

— Это сложнее. — Акико снова веселеет. Подается ко мне через стойку. — Но я знаю там всех библиотекарей. Могу им позвонить. Вы хотите узнать, существовала ли какая-то компания под названием «Мицубиси» в девятьсот девятом году, так ведь?

— Вас это не затруднит?

Она подмигивает.

— Подождите здесь, пожалуйста. Можно узнать ваше имя?

— Кэтрин.

— Подождите, пожалуйста, Кэтрин. Это займет какое-то время.

Как только Акико скрывается, библиотечный вуайю начинает пялиться на меня. Я не в его вкусе; через несколько минут он поднимается и выходит. Пластиковый стул, на котором он сидел, сырой. Другой бизнесмен усаживается на его место и засыпает с раскрытым ртом. Над ним висят три портативных телевизора, где показывают кадры, Привлекающие внимание ко Дню пожилых людей. Изображения счастливых морщинистых лиц плавно вращаются в кондиционированном воздухе.

Библиотекарша возвращается через полчаса, с огромным количеством факсов, напечатанных причудливым убористым шрифтом. Выкладывает все это и гордо улыбается:

— Вот, пожалуйста. Надеюсь, вам это поможет.

— Тут сплошь «Мицубиси»?

Поворачиваю к себе один лист. На нем перечень компаний:

«12. Мицубиси электронике. Основана в 1921 году. Основатель Ибузе Ивадзаки.

13. Мицубиси инжиниринг. Основана в 1916 году. Основатель Кэндзабуро Ямато».

Сведения о нынешнем статусе, доходах, курсовой стоимости акций в течение десяти лет.

— Да. Иногда это филиалы крупных фирм, иногда независимые. Самая крупная фирма «Мицубиси» основана в тысяча восемьсот семидесятом году — это пароходство. И в девятьсот девятом году их еще не так много. Это лесопромышленная. Это угольная. Эта тоже очень старая.

Там, где останавливается ее палец, одна краткая запись:

«32. Торговая компания „Мицубиси-Манкин“. Основана в 1894 году. Основатель Эндзо Мусанокодзи. Прекратила существование в 1910 году».

— Постойте! «Манкин». Что это означает?

— «Ман» — это тысяча. «Кин» — золото, деньги, монеты. Хорошее название для компании. Счастливое.

— Не столь уж счастливое. Она просуществовала всего шестнадцать лет. Этот человек, Эндзо…

— Мусанокодзи. — Акико качает головой. — Очень необычная фамилия. Богатое семейство. Известный бизнес. 316

— Какой?

— Соевый соус. Очень известный в Японии. — Она улыбается. На больших плоских зубах пятнышко помады. — Очень вкусный.

— Этот… Эндзо — приезжал когда-нибудь в Англию? У вас может быть список выданных виз?

В конце стойки компьютер. Акико идет к нему, говоря на ходу:

— Иногда старые архивы очень хорошие, иногда нет. Проверю.

Экран вспыхивает. Она быстро касается пальцами клавиш, не глядя на руки. На голубом экране возникают буквы, словно нечто живое, как движение в вивариуме.

— Ой, смотрите! — вскрикивает Акико. Бизнесмен на пластиковом стуле хмурится и бормочет. Я поворачиваю экран к себе. Там говорится, что Эндзо Мусанокодзи возглавлял компанию, названную в честь бриллиантов и золота. Что компания торговала военным сырьем и минералами. Указано, что Эндзо получал визы во Францию, Германию и Англию. К нам трижды: в 1893, 1904, 1909 годах.

«Это он», — произношу мысленно. Это никого не касается, кроме меня. Акико снова поворачивает экран, ее обеспокоенное лицо омывает голубой свет.

— Кэтрин, что он закупал?

— То есть?

— Военное сырье или минералы?

Я кладу факсы в чемодан и застегиваю его.

— Минералы.

— А! Отлично. — Акико улыбается. — Ну что ж, Кэтрин, было очень приятно познакомиться. Если потребуется еще помощь, пожалуйста, обязательно приезжайте.

Обещаю приехать, хотя знаю, что это ложь. Оставляю библиотекаршу с ее портативными телевизорами, вуайю и останавливаю на улице первое же такси. У водителя кожа цвета черного дерева. Говорю ему, чтобы ехал в Хитроу, и откидываюсь на спинку сиденья. Энн говорит, что я не знаю, куда иду, и никогда не знала. Тут она ошибается. Я больше не думаю о ней. Мое пальто скрипит о сиденье, кожа о кожу. Снаружи улицы все еще блестят от прошедшего дождя. Я закрываю глаза и мысленно представляю себе бриллианты.

Братья поселились в Шордиче. За четыре шиллинга три пенса в неделю сняли комнату над лавкой сефарда Соломона Абендолы, торговавшего яйцами. Запах тухлых яиц и куриного помета пропитал неокрашенные стены и въелся в его одежду.

Даниил отправился в полицию и описал происшедшее на дешевой бумаге. Писал по-английски он старательно, не допуская ни завитушек, ни следов еврейского или арабского в начертании букв. Он сидел в приемной на Уайтхолл с бумагами в руках; входили и выходили полицейские в синих мундирах, рослые, деловитые, не обращающие ни на кого внимания. Дежурный записал его «Бен Леви». Глаза его напоминали пламя газовой горелки. Даниил не сказал об ошибке. В помещении было еще два стула, на одном сидела женщина с ребенком на руках. В течение двух часов она бранила полицейских непонятными Даниилу словами. Никто ей не отвечал. Никто не брал у него бумаги.

Ноги ребенка были обернуты черной ватой. Глаза женщины косили. Другой стул оставался пустым. Через два часа женщина поднялась и вышла, больше Даниил ее не видел. Со двора доносились ржание лошадей и скрежет сабель по точильному камню. Вошли двое полицейских с повисшим у них на руках человеком, лицо у него было все в крови, капавшей на опилки. Даниил ушел через три часа и больше туда не возвращался.

— Два продадим, один оставим.

Наступил вечер, небо еще было светлым. Залман говорил за едой. На общей тарелке у них лежали четыре картофелины в бараньем жире и кусок вареного мяса. Трефное, недозволенная для евреев пища.

— Продадим все, что удастся, непременно.

— Прозрачный камень оставим себе.

— Он ничего не стоит, так сказал имам Хусейн. Если оставлять какой-то камень, то уж лучше хороший.

— Если ничего не стоит, его никто не купит. Нужно продавать все, что сможем, сам говоришь. Я сказал, мы оставим его.

Даниил посмотрел на брата. Плечи его были все еще забинтованы. В жару раны заживали плохо. За недели, прошедшие с тех пор, как они покинули Хардуик-плейс, Залман раздобыл деньги на лекарство, Даниил не знал где. Аптекарь из Сохо прописал ему настойку опиума. «Болеутоляющее, антиспазматическое и снотворное», прочел Даниил на голубой стеклянной бутылке. Он видел, что Залман каждый вечер принимает дозу, по десять капель в оловянной ложке. О Джейн они постоянно помнили, но не говорили.

Братья негромко разговаривали в отдельной кабинке. На полу харчевни вечерняя толпа оставила следы во влажных опилках. Залман смотрел на них во время еды. Это был бессмысленный шрифт, безобразный, как английский. Он жевал и глотал, не сводя глаз с пола. Мысли его были заполнены камнями.

— Я сказал, мы оставим его.

1837 год, июнь. Газеты писали о холере. Обитатели трущоб говорили о нищих, у которых кожа стала слоистой, как рыбья чешуя. В ночь на девятнадцатое король Вильгельм Четвертый умер, его усадили в кожаное кресло с прямой спинкой, чтобы легче дышалось, и у него остановилось сердце. Девятнадцатилетняя Виктория Вельф была провозглашена королевой Англии. Контракт на изготовление короны для нее получила наиболее респектабельная фирма, «Ранделл и Бридж», ювелиры покойного короля, мастерская которых находилась по адресу Лудгейт-Хилл, 32.