Любовь к камням - Хилл Тобиас - Страница 14

Это сновидение исчезает, приходит другое. Я на морском берегу неподалеку от дома. В руке у меня камни. Голыши с пляжа, два серых, один черный. В солнечном свете искрятся брызги прибоя.

Грохочет прибой оглушительно. Я отворачиваюсь от моря и вижу вдалеке женщину, идущую в мою сторону по круто спускающейся улице. Деревья заслоняют ее лицо, она подходит ближе, лицо ее остается закрытым. Женщина становится все выше, наконец иллюзия движения исчезает, вижу, что это я, что стою на месте, и, вскрикнув, сознаю, что у меня перехватило дыхание.

Я просыпаюсь. За окном иллюминатора уже почти совсем светло. Самолет летит над ущельями и каменистыми равнинами к Диярбакыру. Различаю столбы высоковольтной линии, протянувшейся по равнине, кажущиеся сверху плоскими. Тень самолета увеличивается, проносится по бахчам, по разбросанным далеко друг от друга домам-башням. Вдали огромная река, поблескивая, струится к югу, напоминая какой-то разрез. Ничто больше на много миль не движется.

В городском аэропорту красноватое дежурное освещение. У меня только ручной багаж, и я не задерживаюсь. Из окон автобуса вижу два самолета — один аэробус «Теркиш эрлайнз 310», на котором мы прилетели, другой с номером 737-400, темно-серебристый.

Снаружи стоят такси, водители покуривают в утреннем свете. Я показываю свой конверт первому, к которому подхожу. Он морщит лоб, потом машет рукой, подзывая других водителей. Они устраивают совещание, тыча пальцами в еле видный почтовый код. Через некоторое время водитель распахивает дверцу машины и жестом приглашает меня на заднее сиденье.

Мы выезжаем на равнину. Я откидываюсь назад. Вдали высятся горы, а впереди виднеются административные здания и черные базальтовые стены Диярбакыра. Я закрываю глаза. Руки мои лежат на коленях. Я ищу «Трех братьев». Прислушиваюсь к тому, как шуршат стеклоочистители в созвездиях пыли.

Ш-ш-ш.

Ш-ш-ш.

Ш-ш-ш.

Часть вторая

БРАТЬЯ

Ш-ш-ш — шумела поднимавшаяся в реке вода. Много лет спустя, возвращаясь в Ирак, Даниил осознал, что не забыл этого звука. Ему помнился разлив Тигра в ночи, шум его прибывающих вод.

Он возвращался весной. Шел апрель, месяц разлива рек. В Мосуле Даниил купил новую одежду для Залмана и себя — черные халаты, туфли и носки, а также маленькие, окрашенные индиго тюрбаны. Смиренную одежду евреев в оттоманской стране. Отдал за нее Даниил четыре звена своей золотой часовой цепочки. Помог Залману одеться, натянул рукава на его узловатые руки. Ощущение кожей грубой ткани казалось непривычным, тело не помнило ее. За год пути братья отощали, халаты свободно болтались вокруг их тел.

Путь на юг, в Багдад, был долгим. Тигр стал слишком бурным, чтобы по нему можно было пуститься в плавание. Даже со свежими упряжными лошадьми, купленными в Тикрите, на езду по раскисшим дорогам ушло четыре дня. Тем временем, пока Залман бормотал во сне, Даниил оглядывал страну, в которой они родились.

Ирак. Арабское название, произошедшее от персидского. Значения названий страны частично совпадают, как следы давних наводнений: Две Вены, по двум рекам; Страна Предков; Страна Сражений. Даниил знал теперь другие названия этой земли. Европейские истолкования, точные, как границы: Месопотамия, Междуречье. Он видел, что над восточными горами идет дождь, пелену его несло ветром. И отвернулся в западную сторону, к Евфрату.

Даниилу было двадцать восемь лет. Он впервые наблюдал, как две большие реки охватывают эту землю. Среди рисовых полей и лакричных деревьев были дамбы, старицы и болота, оставшиеся с незапамятных времен системы каналов. Могильные курганы древних цивилизаций, от которых сохранились только названия да груды камней. Вавилон, Ниневия, Нимруд, Ур. Тигр и Евфрат несли свои воды, оставляя большие города среди дюн. Ландшафт обусловливался этими двумя реками. А между ними, он видел, лежал Багдад. Словно сердце.

Они въехали в обнесенный стеной город через ворота, названные Талисман. Уже наступил вечер. На улицах не было газовых фонарей, горели мерцающие масляные лампы. Возница-курд бранился, когда проезду мешали скопления лошадей и ослов. Даниил подумал: «Я дома, мы дома», — и взял Залмана за руку.

А потом, когда потянулись дни за днями, он понял, что они не дома. Их очень долго здесь не было. Даже Тигр, петляя по пустыне, изменил русло. Богатые еврейские семьи уехали на восток, в Бомбей, Китай или Японию. Куда уехали бедные, мало кто помнил. В том самом доме на Островной дороге Даниил обнаружил три семьи друзов. На своем ломаном арабском друзы рассказали то, что ему нужно было знать, но не хотелось слышать. Старая еврейка умерла три года назад; знал он ее? Похороны оплатила синагога. Никого из родных, чтобы прочесть молитвы над ее могилой, не оказалось.

Иуда, старый раввин, помнил Даниила. Они чуть свет отправились на кладбище. Могилу нашли с трудом. Даниил прочел молитву, раввин приходил ему на помощь, когда он запинался. Плакал Даниил уже потом, в одиночестве, чтобы не пугать Залмана. Звуки рыданий отражались от стен.

Братья сняли комнаты в доме Иуды. Его внучка приготовила им еду. Эта тихая женщина, как и Рахиль, приправила стряпню уксусом и тамариндом. Еда была кислой, знакомой. За ужином Залман рассказывал вкрадчивым голосом истории о коронах и драгоценностях. Даниил не позволял себе стыдиться его.

За кофе с лимоном раввин рассказал, что в Старом Городе появились новые люди, друзы и сабейцы. Рахили никто из них не знал. Она перестала выходить на улицу. Однажды арабская семья вломилась в дом, утверждая, что он пуст. Рахиль, смеясь, простоволосая, с ножом в руке прогнала их. Умерла она во сне, сказал Иуда, на плоской крыше, в летней одежде. Так что друзы по крайней мере нашли ее, их привлекли птицы.

Дни Даниил проводил в ходьбе. Пытался найти тот, прежний, город и свое место в нем. Прошел по грязным улицам еврейского квартала; над низкими куполами полупокинутых синагог возле Хадимайнского базара высились минареты мечетей, наступавших из-за реки на обнесенный стеной город.

Было поздно, муэдзин уже прокричал призыв к вечерней молитве. Даниил стал подниматься от Майдена к цитадели. Даже идти казалось труднее. Даниилу представлялось, что время здесь шло вспять уже десятилетия. На вершине холма ему пришлось остановиться и отдышаться, прежде чем посмотреть на город. Оттуда было видно все.

И все переменилось, будто в сказке. Моряк, проведший ночь в подводном городе, просыпается и обнаруживает, что на земле пролетело столетие. Даниил оглядывал Багдад и ничего не узнавал. Мощные колонны большой синагоги, масличные пальмы во дворах, вечерний шум базаров и щебет детей, укладывающихся спать на крышах и балконах, — все помнилось ему не таким.

Теплый ветер трепал его восточные одеяния. Даниил распустил халат на груди, где висели часы на ставшей короче цепочке. Он вынул их. В золотом корпусе, с репетиром. Вокруг заводной головки шла надпись: «Tempus metitur omnia sed metior ipsum» — «Время измеряет все, но я измеряю его». Один англичанин в приемной дворца объяснил ему, что это означает.

Даниил открыл крышку. Часы остановились. Название фирмы на белом циферблате в сумерках было неразборчивым, но Даниил знал его наизусть. Английские слова, разделенные черной цифрой:

Ранделл и Бридж XII, Лондон. Лудгейт-Хилл.

Закрыв часы, Даниил прислушался. Сквозь негромкие уличные звуки доносился шум реки. Если закрыть глаза, все вновь окажется таким, словно он перенесся обратно в 1820 год. Снова стал девятилетним. Лежащим на крыше без сна, прислушиваясь к речному шуму и думая о бриллиантах.

«Ничто здесь не изменилось, — подумал Даниил. — Кроме меня».

Он посмотрел на Тигр. В воде поблескивали отражения огней. На дальнем берегу в подступавших к реке лачугах было темно. Вода поднималась, пенясь вокруг кирпичных опор моста.

Ш-ш-ш.

Прислушиваясь, Даниил начал вспоминать то, на поиски чего отправился, любовь к брату с его любовью к вещам. И отступил назад, словно теряя под собой опору, голова закружилась от воспоминаний. Он словно бы провалился в себя, представил себе, что оставил и утратил.