Утоли моя печали - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 50

– Местный? – загорелся Щукин. – Ну-ка, ну-ка! Кто местный?

Угроза могла исходить только от людей Закомарного. Бородатый супермен советовал подумать о последствиях, и если он даже уехал с Юлией, то по его указке пришел кто-нибудь из стриженых бандюков, похитил иконы и поджег дом. А эту, чудесную, принял за мазню и не взял…

– Кто конкретно, я не знаю, – сказал Ярослав. – Но поджигателя ищите в усадьбе Закомарного.

– Где? – чуть не подскочил Щукин и вытаращил глаза. – Что ты, парень, с ума сошел? Овидий Сергеевич – интеллигентнейший человек! К нему такие люди приезжают!.. Да как ты мог подумать? Сколько он добра для района сделал! Между прочим, и для вашего заповедника. И для тебя лично! Он же тебе самолет подарил! А ты ему подозрением отплатил?.. Ну, парень!..

Ярослав не стал рассказывать о последней встрече с людьми Закомарного, о стриженых интеллигентах с автоматами. Тогда бы пришлось говорить и о Юлии…

– В таком случае я снимаю все подозрения, – заключил он. – Дом был моей частной собственностью. Заявления о поджоге я писать не буду, считаю, что это случайность, нарушение пожарной безопасности.

Щукин набычился, сивая жесткая грива встала торчком, а на физиономии вызрело зверское выражение, означавшее, что начальник милиции глубоко задумался…

– Ты мне вот что скажи. – Он встряхнулся. – Кому конкретно насолил? А я поговорю с Овидием Сергеевичем. Если вину докажем, он человек справедливый и поджигателя выдаст.

Ярослав уж был не рад, что затеял разговор о Дворянском Гнезде. Наверняка районной милиции и самому начальнику что-то перепало от Закомарного, и потому Щукин сделает все, чтобы отвести такое подозрение.

– Хорошо, тогда так: дом я спалил сам, умышленно. Могу подать на этот счет письменное заявление. За поджог собственного дома не садят в тюрьму?

Щукин снова сделал зверское лицо, достал платок и почистил ноздри – из них торчали длинные рыжие волосы, срастаясь с такими же усами. Что-то его сильно смущало.

– Нет уж, на хрен, – сказал сам себе. – Дом сожгли – полбеды. А что если где-нибудь пристукнут? Не валяй дурака или не темни и говори, на кого думаешь, или не морочь мне голову!

И тут Щукин заметил на печи икону – потянулся к ней взглядом, встал на ящик и, рискуя уделаться в саже, залез на лежанку.

– Это кто у тебя?.. А? Это икона, что ли?

– Икона, – буркнул Ярослав.

– Ух ты! Какое лицо… Так бы и смотрел… А как называется икона? Они же с названиями?

– «Утоли моя печали»…

– Чего-чего? Так называется?.. Интересно. Это ты у попа Прошки купил?

– Купил…

– Ладно… Гармонист он все равно хреновый. Я его нынче переиграю. Щукин слез с печи, но взглядом все еще тянулся к иконе. – Не хочешь говорить – сиди тут, гляди на нее и утоляй печали…

С тем и отбыл из заповедника.

Ярослава больше никто не тревожил, и поскольку стационарная радиостанция сгорела, а новой никак не везли, он сидел без связи и доделывал камин в сарае, разбирая для этого кирпичную трубу русской печи. Мысль построить новый дом назло всем врагам-поджигателям уже родилась, но к ней следовало еще привыкнуть, скорее даже решиться на такой шаг, потому что он знал, каких средств и трудов это стоит. Лес можно было выписать вполцены через дирекцию заповедника, сплавить его по протокам к Скиту – всякая рубка на территории заповедника запрещалась. Но к нему требовался пиломатериал, железо, стекло, гвозди и еще множество мелочей. Зимой все это можно было завезти тракторами без лишних хлопот, были бы деньги; летом же, пока лебеди не встанут на крыло, никакую технику не загонишь, а без нее, вручную, тем более в одиночку, лес с озера на уступ не поднять.

А ждать зимы нельзя. Восстановить терем надо побыстрее, к тому времени, когда снова придет Юлия.

Думая так, Ярослав достроил камин, починил изгородь и посадил огород благо семена в погребе остались невредимыми. Увлекаясь, он решил, что возводить новый дом следует из дикого камня, и не терем в древнерусском стиле, а рыцарский замок!

Вдохновленный таким решением, Ярослав завернул икону в кусок ткани от крыла дельтаплана, установил ее в рюкзаке так, чтобы ничто не прикасалось к красочному слою, и отправился на Ледяное озеро: в любом случае следовало завершить работу, свалить ее с плеч, и здесь, ночуя в норе из елового лапника, окончательно утвердился в своем решении…

Возвращаясь, Ярослав заметил дым из каминной трубы, когда поднялся на уступ, и подумал, что пришел кто-то из егерей. Без всяких сомнений открыл дверь в склад… Возле огня, кутаясь в старую фуфаечку, сидела Пленница. Та самая, что попалась когда-то в сети…

Правда, в ней что-то изменилось: то ли стала взрослее за год, то ли выглядела утомленной…

– Это я, здравствуй, – проговорила она и замерла в нерешительности, будто прислушиваясь к своему голосу.

Явление байдарочницы было неожиданнее, чем пожар. Ярослав стоял, притулившись к стене, не снимая с плеч рюкзака и карабина.

– Не ждал меня? – спросила она, и в голосе послышалась насмешка. – Или уже ждать перестал?.. А я вот пришла. Лучше поздно, чем никогда!

Он вспоминал свои письма, долгое ожидание у моста через Маегу, поездку в Воронеж и вину перед матерью – так и не доехал до Свято-Никольского монастыря…

И в этот миг понял, что в ней изменилось: исчез пристальный рысий взгляд, за которым скрывалась ежесекундная настороженность хищницы.

– Зачем ты пришла? – более себя, чем ее, спросил Ярослав.

– Почувствовала, что тебе плохо. Ты веришь в телепатию?

– Отчего же решила, что мне плохо? Наоборот, сейчас очень хорошо. – Он снял рюкзак, приблизился к камину. – Никогда так и не было…

– У тебя же сгорел дом!

– Ну, допустим, я сам сжег!

– Сам?! Как это – сам? Зачем?

– Чтобы построить новый.

Пленница услышала в этом какую-то иносказательность…

– Я пришла… поздно? Пришла напрасно? Я не угадала твоего состояния?

– Не угадала…

– Встретил другую женщину? Поймал новую пленницу?

– Скорее всего сам попал в плен…

Фуфаечка свалилась с плеч, она медленно осела у огня, протянула руки, поиграла светящимися от пламени пальчиками.

– Слишком долго шла к тебе… Не могла сразу порвать со своим миром. Ведь еще не поздно было, когда ты приезжал в Воронеж?

– Еще было не поздно…

– Я видела тебя… Смотрела из окна… И была не готова… И хорошо, что так все получилось. Ты же искал меня не от любви? Тебе стало одиноко и показалось, что жить не можешь без меня. А сам думал о Другой.

– О ней я думаю давно. Считал, призрак, галлюцинация, но оказалось…

– Кто она, эта женщина?

– Сейчас покажу. – Ярослав бережно вынул из рюкзака икону, развернул и установил на каминной полке. Пленница смотрела молча, подходила ближе, удалялась…

– Но это не женщина, – сказала она и тут же поправилась:

– Хотела сказать, не простая женщина. Это Богородица.

И перекрестилась, с легкой опаской глянув на Ярослава.

– Не бойся, с головой у меня пока ничего, – успокоил он. – Она женщина… Ну, может быть, чуть больше, чем женщина…

– А где она?

– Да это и не важно…

– У тебя такие мужские руки, а сам как мальчишка. – Пленница посмотрела на него снизу вверх. – Можно, я поживу здесь? Буду готовить пищу, прибираться и поддерживать огонь… Вот завтра что ты будешь делать?

– Буду собирать камни. Потом строить замок.

– И я стану собирать камни! Можно мне остаться?

– Оставайся, – пожал плечами Ярослав. – Мне не жалко.

– Спасибо. – Пленница дотронулась до его руки. – Я приготовила ужин, ты же голодный?

И, не дожидаясь ответа, засуетилась, доставая из камина кастрюлю с каким-то варевом, зазвенела посудой, найденной на пожарище, теперь отчищенной и отмытой. Он сидел на чурке у стены – вся мебель сгорела – и дивился такому обороту: за всю жизнь в Скиту никто еще не заботился о нем, не ждал, не кормил… Прежде чем усадить за импровизированный стол, она принесла воды, полила ему на руки, на спину, подала полотенце, и Ярослав заметил, что ей это приятно и хлопочет она вовсе не для того, чтобы отблагодарить его или ублажить.