Утоли моя печали - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 40

Портреты призрака с каштановыми волосами для него на самом деле давно стали иконами. Он любил эту женщину, в прямом смысле молился на нее и в день Рождества Богородицы и ее Успения зажигал лампадки. Это была своеобразная религия, сектантство, однако он чувствовал внутреннюю потребность и, как всякий неоцерковленный, тянулся за внутренним позывом и придумывал ритуалы. Например, прежде чем срубить липу в заповеднике (что делать категорически запрещалось по закону), Ярослав не постился, а вообще ничего не ел целую неделю и пил только воду из своего источника. На седьмой день он брал топор, валил дерево на восходе солнца, затем кряжевал его и уносил на плечах в терем. Там раскалывал кряжи на доски и укладывал их под каменный гнет сушить на три летних месяца. Потом осенью заносил в дом, выстрагивал вручную, склеивал и снова просушивал. И только к декабрю накладывал левкас, а писать очередной «портрет» начинал только на Рождество Богородицы. Можно было сказать, что это заморочки одиноко живущего человека, желание сделать жизнь размеренной или убить время, но иначе икона не получалась! Внутренняя суть женщины с каштановыми волосами улетучивалась, и получалась просто красотка, так что приходилось либо соскребать и состругивать краску, либо сжигать доску целиком.

Это были иконы!

И Ярослав решил подарить одну из них Закомарному. Не за его щедрость, а за тот интерес и ошеломление, которые он испытывал в мансарде. Ярослав покрыл икону холстом, вынес из дома и вручил соседу. И тут произошло невероятное: Овидий Сергеевич откинул холст, увидел лик Богородицы, бережно поставил «портрет» и замахал руками:

– Нет! Ни за что! Унеси обратно! Спасибо, конечно, но принять не могу!

И побежал к своей моторной лодке.

А помнится, когда-то обещал купить, украсть или получить в подарок…

Через неделю после этого случая Ярослав услышал гул моторки на озере и, решив, что это приехали за водой, сразу не вышел. А когда лодка пошла назад, выглянул на улицу и обнаружил, что на берегу стоит женщина со знакомой большой корзиной.

– Меня прислал Овидий Сергеевич, – сообщила она, когда Ярослав спустился к озеру.

Это была обещанная кухарка-служанка, прихватившая с собой необходимые принадлежности своего ремесла.

Ярослав осмотрел ее, будто товар в магазине, и она ничуть не оскорбилась, а лишь загадочно и понимающе улыбалась. Короткая стрижка под мальчика, слегка вздернутый, но правильный носик, чуть впалые щеки, приоткрытые яркие и страстные губы, высокие, округло-тяжелые груди под коротенькой, до пупка, маечкой – с такими данными щи не варят и комнат не убирают. Ярослав уже привык глядеть на женщин и угадывать – Она или не Она, тут даже гадать не стал, зная, зачем и почему кухарка приехала.

Летать на тряпичных крыльях мастеру спорта по высшему пилотажу было позорно, и он находил в себе силы не искушаться самообманом. Но удержать бунтующую плоть молодого одинокого самца он не мог, потому что мужская тоска по женщине душила хуже грудной жабы и затмевала разум. Чаще всего тоска случалась, когда Ярослав, измучив себя голодом, брался писать икону. Когда ему начинали сниться сексуальные сны, он не ложился спать; когда вид обнаженной женщины грезился наяву, он боролся с искушениями тем, что ворочал камни, выкладывая ступени от озера к терему; без смысла, только чтобы выметать из себя умопомрачающую энергию, ходил через горный кряж на Ледяное озеро, одолевая путь в сорок километров за день, тащил на себе доски и рубероид, а там снова ворочал камни, выстраивая саклю

От этой же тоски он решил построить дом в Скиту и целый год, пока возводил стены, делал крышу, а потом обустраивал внутренности и фасады, не знал нужды и горя.

А чаще всего спасался тем, что лез под ледяную воду душа и стоял так, пока тело не теряло чувствительности. Холодный поток снимал все, заживлял самые ноющие раны..

Но сейчас, когда рядом оказалась женщина, манящая, притягивающая воображение, приехавшая сюда, чтобы манить и притягивать, он, как пилот-камикадзе, пошел на цель и не нашел в себе сил, чтобы встать под душ…

Едва поднявшись на уступ, Ярослав поставил корзину и взял женщину на руки. У нее сразу же задрожали губы и помутнел взгляд; она почувствовала в нем эту бунтующую, звериную силу и мгновенно заразилась ею, поскольку сама искала ее и, видимо, не находила в Дворянском Гнезде, хотя там было много стриженых мужчин с накачанными мышцами и золотыми цепями. Он положил ее на густую траву, встал на колени и стал целовать лицо, оголенный живот, руки и ноги…

Она попыталась стянуть маечку и, когда это не удалось, сама разорвала ее неожиданным и резким движением…

Незаметно ушло солнце, затем стемнело, вызвездило, наконец легла на траву холодная роса, и, когда вновь начало светлеть, они словно устыдились времени, оторвались друг от друга и раскатились всяк в свою сторону.

Потом ползали на четвереньках и пили росу, поскольку дойти до цистерны с водой еще не хватало сил, но уже ощущалась иная сильнейшая жажда.

И утолив ее, Ярослав взял женщину на руки и понес назад, к озеру, по пути прихватив нераспакованную корзину. Она сделала слабое движение, дескать, а как же все остальное – щи, стирка и уборка? Он отрицательно помотал Головой, посадил ее в свою лодку и повез домой.

Ни одна женщина еще не перешагивала порога построенного им терема..

Дворянское Гнездо скорее напоминало крепость, эдакий форпост на границе заповедника: большой каменный дом стоял почти у отвесной стены, опускающейся к Летнему озеру, а по периметру был обнесен трехметровой стальной решеткой на кирпичных столбах. Территория в четыре гектара с лесом, частью речки, водопадом стекающей в озеро, и скалой-останцем принадлежала Закомарному на правах частной собственности, впрочем, как и дорога, поверх изгороди стояли сигнализация и видеокамеры. Кроме того, на ночь спускали с цепи черного немецкого овчара. Как Овидию Сергеевичу удалось купить этот санаторий в охранной зоне заповедника, оставалось тайной, администрация только руками разводила. Лишь от бывшей уволенной обслуги стало известно, что сменился владелец и вместо генералов в Дворянском Гнезде обитают энергичные молодые люди, причем двух сортов – светски элегантные либо со стрижеными затылками и цепями на шее. Сам Овидий Сергеевич появлялся здесь нечасто, наведывались компании деловых людей на дорогих автомобилях, они скрывались за забором и выезжали оттуда через два-три дня. Народная молва отнесла новых обитателей санатория сначала к «новым русским», а затем к членам правительства, которые якобы ведут здесь важные государственные переговоры, и будто бы сюда тайно наведывался сам президент, потому что кто-то прилетает и улетает на вертолете. Несколько мужчин и две женщины жили в Гнезде постоянно, выполняя обязанности охраны, прислуги и еще бог весть какие.

Никто из местных жителей в Гнезде не бывал. И, несмотря на особое расположение хозяина, Ярослав тоже не получал приглашений. Закомарный стремился к добрососедству, но не к сближению и подарками как бы завоевывал доверие или попросту откупался. С обитателями бывшего санатория Ярослав изредка встречался на дороге или Летнем озере, но всегда мимоходом – ни с кем словом не обмолвился, разве что посылалось приветствие взмахом руки.

«Подаренная» хозяином усадьбы кухарка оказалась первой, с кем Ярослав познакомился близко, однако не спросил даже ее имени. С рассветом наступило отрезвление, и теперь было невыносимо стыдно перед этой женщиной, перед Закомарным и всем миром, так что хоть камень на шею и за борт. Он не мог поднять глаз и чувствовал полное опустошение; она видела это, также виновато молчала и лишь держала его руку в своих руках, изредка утыкаясь в нее покаянным лбом. Ярославу хотелось проводить ее в дом, помочь донести тяжелую корзину, однако женщина чего-то испугалась и заявила, что ей строго-настрого заказано приглашать его в дворянскую усадьбу либо приводить тайно. В Скиту она могла делать все, что потребует Ярослав, могла даже остаться там насовсем, но только никаких разговоров о жизни Гнезда и его обитателях и никаких ответных визитов! Чуть ли не под страхом смерти!