Утоли моя печали - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 23

Короче говоря, кто-то наладил выпуск сувениров из черепов. Можно было предположить, что голодные студенты-медики воруют черепа в моргах, куда свозят тела умерших бродяг для учебного процесса, а потом продают их предпринимателям, можно было заподозрить в жутком кощунстве работников кладбищ, но это сейчас было делом третьестепенным. Когда сообщение о странном сувенире из России попало на стол к Бурцеву, а потом и сам этот страшный кубок с рубиновыми глазами и золотыми зубами, возникло полное ощущение, что он снова стоит на краю могилы и земля медленно сочится из-под ног…

Можно было не идентифицировать эти останки, не нагружать медиков и химиков лишней работой, выясняя, чьему телу принадлежит этот череп, поскольку на лобной кости была в точности воспроизведена та же надпись невразумительными знаками, что и на грамотке, только уже не желтым фломастером, а таким же металлом.

И лишь соблюдая формальность, Бурцев отправил чашу на экспертизу, которая подтвердила его выводы и еще более усугубила положение. Дело о надругательстве над могилой и мертвым телом неизвестного старца, похороненного в Зубцовске, нельзя было перевести в более серьезный разряд, ибо в писаных законах не существовало статьи об исполнении сатанинских, магических ритуалов с использованием человеческой плоти. И поэтому оно осталось в ведении местной прокуратуры как рядовое, социально не опасное что-то вроде обыкновенного хулиганства…

Единственное, что удалось Бурцеву, это не без помощи Фемиды оставить в Москве чашу из черепа безвестного старца, оформив ее как экспонат музея криминалистики…

4

Из черепа неизвестного старца сделали золоченый кубок – от этого веяло такой древностью, временами варварских обычаев и ритуалов, что разум противился и не хотелось верить в реальность происходящего. Но сосуд, окованный желтым металлом, стоял перед Бурцевым и страдальчески таращился на него огненными рубиновыми глазами, словно напоминая, что связь времен – вещь вполне обыденная и относительная.

Начальствующая жена взглянула на этот кубок всего лишь раз и замахала руками:

– Убери от меня это! Господи, какая гадость – из черепа сосуд! Ужас!

Между тем она совершенно не боялась покойников, растерзанных взрывами мертвых тел…

Приостановленному делу о надругательстве над усопшим Фемида не дала ходу и не освободила Сергея от прочих дел, в результате чего вместо венчания в храме вспыхнула новая домашняя ссора, перенесенная потом в служебные отношения. Бурцев попытался взять реванш и в обход непосредственного начальства полез наверх. Всякого, кто знакомился с обстоятельствами событий в Зубцовске, охватывало чувство брезгливости, ужаса и ошеломления, ибо все это отдавало явным каннибализмом. В воздухе словно витал запах серы. Бурцеву дали по шапке за несоблюдение субординации и срочно командировали на Кавказ – можно сказать, сослали, как ссылали во все времена бунтарей.

Наденька и пальцем не пошевелила…

В бывших союзных республиках вовсю заработали мясорубки межэтнических конфликтов и войн, так что Бурцев успел лишь несколько раз допросить араба по фамилии Марджан – типичного подставного, нанятого кем-то провезти в Саудовскую Аравию набор сувениров, и установить почерк ювелира, оковавшего золотом череп. Им оказался тульский мастер, можно сказать, безработный Левша, за небольшие деньги взявшийся инкрустировать человеческие останки. Он ничего не скрывал и даже не таился, когда работал, совершенно не задумываясь, откуда взялся череп, а мало ли какие прихоти бывают у вчерашних нищих и сегодня разбогатевших людей? Пришел человек, принес материалы, половину заплатил вперед и дал очень короткий срок, оговорив сумму премии за скорость. Так что пришлось трудиться днем и ночью, тайно от заказчика привлекая к этому делу других мастеров: слишком долго и нудно было выстригать из сусального золота непонятные буковки для надписи на лобной кости – поистине ювелирная работа. Сувенир получился замечательный, так что заказчик остался доволен, а это самое главное для настоящего инкрустатора. Что потом с ним было, куда его повезут, мастера не интересовало, но он с удовольствием согласился опознать этого человека, если ему покажут, и два часа подсказывал художнику, когда тот составлял фоторобот.

Курьер Марджан наверняка знал больше, и его следовало бы пустить в оперативную разработку, но тут и начались командировки на Кавказ. И три года пролетели как один день, заставив Бурцева забыть о могиле старца в Зубцовске и о его голове, поскольку впереди маячили горы черепов, как на знаменитом полотне Верещагина.

Политики уже давно расписались в собственном бессилии, перестали даже латать дыры, хотя какие-то высокопоставленные чины, сбившись в пугливые команды, под прикрытием спецназа еще гоняли специальные рейсы в Степанакерт будто бы налаживать переговорный процесс с враждующими сторонами и, отсидев какой-то срок в горных санаториях, улетали назад, однако генеральная прокуратура еще пыталась обуздать расползающуюся войну, и бригады следователей по особо важным делам метались по всему Карабаху, возбуждая десятки уголовных дел по фактам убийств азербайджанцами армян и наоборот, за незаконное хранение оружия, захват госсобственности, чужого жилья и так далее. Но уже было ясно, что пожар ничем не сдержать, ибо сюда, в горную область, был заброшен теми же политиками тлеющий уголь междоусобицы, раздуваемый всеми сторонами конфликта.

Сергей Бурцев выбирался из своей третьей командировки в Карабах, когда уже наметилась линия фронта и в ход пошли артиллерия и танки. Последнее уголовное дело, возбужденное им, изначально было проигрышным: потоки краденного со складов оружия уже нельзя было ни остановить, ни хотя бы проконтролировать, над всем этим хаосом довлела чья-то жесткая злая воля. Местные органы власти отказывались от помощи и сотрудничества, мало того, постоянно намекали, что пора бы возвращаться в Москву. И наконец в местную прокуратуру, где размещались следователи, пришли трое: некто в белой чалме и маске и с ним пара вооруженных небритых людей, больше похожих на сельских механизаторов, чем на боевиков. Один наставил ручной пулемет, а этот, в чалме, объявил, что автомобиль для эвакуации бригады стоит внизу и что все следственные материалы следует оставить в кабинетах.

Бурцев предчувствовал такую развязку и многие данные по последнему уголовному делу забивал на компьютерные дискеты, поскольку кражи и захват оружия с армейских складов, в том числе тяжелого вооружения, бронетехники и артсистем, нельзя было объяснить простой халатностью командования воинских частей. И тут он чувствовал эту злую волю, исходящую вовсе не от человека в белой чалме и не от механизатора с пулеметом в руках, неясный пока след поднимался из этих долин, как предутренний дымок тумана в горах, и становился незримым где-то на уровне самых высоких вершин.

Около десятка таких дискет Бурцев, не мудрствуя лукаво, спрятал в чемодане под самодельным двойным дном и две наиболее важные закатал в пленку и замаскировал в начатой булке черствого хлеба – с продуктами было уже трудно, и потому ничего удивительного, что каждый, кто отправлялся в дорогу, тащил с собой домашний запас: война есть война.

Обыск следственной бригады не проводили, зато сразу же отняли табельное оружие и ключи от сейфов, а потом очень внимательно следили за сборами, чтобы не прихватили никаких бумаг. В спешке погрузили в микроавтобус и в сопровождении милицейского конвоя повезли в сторону Тбилиси. Через несколько часов пути недалеко от грузинской границы кортеж остановился, азербайджанец в погонах майора заглянул в салон и велел всем выйти с вещами. Ребята из бригады почувствовали неладное, заволновались, но майор успокоил, дескать, чисто формальная проверка перед въездом в другую республику, а Бурцев сразу понял, что ищут. Один из милиционеров начал обыскивать микроавтобус, остальные принялись перетряхивать личные вещи и досматривать одежду пассажиров. Двойное дно было сделано довольно искусно, хотя и из подручных материалов, однако при тщательном осмотре его обнаружили, возможно, потому, что искали тайник.