Плата за красоту - Воробей Вера и Марина - Страница 19

– Да не буду я этого говорить! Хоть распните меня здесь!

– Игорь! – потребовала Ирина Борисовна звенящим голосом. – Говори! Кричи, что ты ее любишь! Что ты жить без нее не можешь! Она же ради этого все и затеяла!

Ну да, взять и прилюдно его высечь! Положение было абсурдным и унизительным до безобразия. В присутствии сотен учеников Игорь должен был признаваться в несуществующей любви к помутившейся рассудком Гале Крошкиной. Но, похоже, у него не было иного выхода, как подчиниться обстоятельствам. Достаточно было взглянуть на Федора Степановича, чтобы понять, что давление у него зашкаливает и вот-вот случится сердечный приступ.

Игорь собрал всю свою волю. Его легкие в очередной раз, словно мехи, растянулись, а затем сжались в гудящем крике:

– Галя, я тебя люблю! Ты моя лучшая ученица! – добавил он, стараясь смягчить нелепость ситуации.

Народ зашумел, загикал, засвистел. Все понимали, что происходит, но удержаться от сочных реплик не могли. И только Галя, находясь в перевернутом мире, стоя на краю черной зияющей пропасти, не понимала и не желала признавать ничего, кроме своего безумия.

– Я вам не верю, Игорь Вячеславович! Помните наш разговор о «хочу – не хочу»? – глумливо обратилась она к нему, после того как он выставил себя на посмешище. – Значит, мое желание все же что-то значит для вас? Так вот, попробуйте еще раз! Поубедительнее, чтобы я это сердцем почувствовала! Иначе я прыгну! Считаю до трех! Раз!…

Лапушка заскрежетал зубами, но тут увидел, как на пологой крыше неожиданно, словно черт из табакерки, появился Серега Белов. «Идиот! – испугался Игорь, но в следующую секунду подумал: – Нет! Молоток парень! Привязался веревкой для страховки!»

Народ загудел, Галя растерянно посмотрела вниз.

– Два… – произнесла она механическим голосом, силясь понять, чем вызвана такая бурная реакция на земле.

И в этот момент, не дожидаясь, пока Крошкина скажет «три», Белый набросился на нее и сбил с ног. Упали они уже вместе вдали от опасного края. Толпа внизу, заметив это, выдохнула в едином радостном порыве. А тут и «скорая помощь» подоспела, а за ней и милиция.

Ирина подошла к Игорю, взяла его под руку, и он почувствовал, как ее тепло перетекает к нему и в груди у него рвется стальная, сжатая до предела пружина.

…После этих событий прошло чуть меньше двух недель. Галю Крошкину увезли в специальную клинику. Скорее, это была даже не клиника, а реабилитационный центр для людей с нервными расстройствами. Одним из таких душевных расстройств, как оказалось наследственным, страдала и Галя Крошкина.

И вот в один из дней Сергей Белов, Даша Свиридова и Варя Дробышева собрались ее навестить. Делали они это по просьбе Игоря Вячеславовича и Ирины Борисовны, поскольку лечащий врач, боясь рецидива у пациентки, категорически запретил Лапушке появляться в стенах клиники. Ни одному, ни с невестой, ни с кем-либо еще. Но Гале, естественно, об этом никто не собирался говорить. И вообще, перед тем как попасть в палату, девчонки и Белый прошли подробный инструктаж, о чем можно беседовать с пациенткой, страдающей синдромом навязчивых состояний и параноидальной зацикленностью, а о чем нельзя. Например, ни при каких обстоятельствах нельзя было затрагивать «историю с крышей», потому что случай Гали Крошкиной относился к таким редким случаям, когда человек намеренно создает ситуации, которые могут причинить ему боль. Ну, так они же не идиоты, чтобы на рожон лезть!

Белый вообще был очень даже доволен, поскольку благодаря этой «крыше» он помирился с Дашей, хотя она и набросилась на него с кулаками, едва он спустился вниз.

– Тебе что, больше всех нужно? Ты почему один полез? Никому ничего не сказал! А если бы ты вместе с ней? Ненавижу тебя! Ненавижу! – задыхаясь, кричала она и лупила его по плечам и груди.

А Белый, как дурак, улыбнулся и сказал:

– Нет, ты меня любишь!

И Дашка сразу затихла в его руках.

Но любовь ведь разная бывает. Иная вон до добра не доводит, размышлял Белый, краем уха прислушиваясь к болтовне девчонок и вставляя в нужных местах отдельные реплики.

Девчонки с Крошкиной все больше о газете говорили, о наступающем Новом годе, о том, что в школе опять затевается карнавал. Конечно же, говорили о каникулах, кто где их проведет, понимали, что Галя все это время пробудет в клинике, но ведь нужно же было о чем-то говорить. Впрочем, Галя особо не расстраивалась и с интересом слушала и расспрашивала гостей. Так незаметно прошел целый час. Настало время откланяться. Тут как раз и кастрюлями загремели – время обеденное подоспело.

– Так, дорогие гости, а не надоели ли вам хозяева? – заглянула в палату шустрая медсестра.

Короче, их тактично выпроваживали, а они и не возражали.

– Ну, бывай! – сказал Сергей, поднимаясь.

Даша поднялась вслед за ним.

– Мы к тебе еще на той неделе зайдем, – пообещала Варя, присоединяясь к ребятам.

– Заходите, а то здесь с тоски можно загнуться. Из развлечений только телик и процедуры.

– Водные? – пошутил Белый.

– Они самые. Душ Шарко. Нервы укрепляет.

И уже в дверях Варя вдруг услышала голос Крошкиной:

– Варь, задержись на минутку.

Варя не стала спрашивать: «Зачем?», переглянулась с Дашей и вернулась к Галиной кровати.

– Варь, как он там? – пряча глаза, тихо спросила девушка.

В голове Вари вихрем пронеслось сразу столько мыслей, что она не сразу смогла сосредоточиться. Однако две из них были более или менее ясными. Первая – она понимала, почему Галя обратилась с этим вопросом именно к ней: ведь Варя такая же неприметная, как и ее собеседница, можно сказать, подруга по несчастью. А вторая – Варе ведь строго-настрого запрещено произносить вслух имя Лапушки. Конечно, Варя могла найти предлог, чтобы уйти от темы, но в эту минуту она вдруг остро осознала, что лучше всех врачей в мире знает, что нужно делать.

Об этом нужно говорить. А может быть, даже кричать! Нужно дать волю всем этим страхам, обидам, раскаянию, а не замалчивать их, старательно делая вид, что проблемы не существует. Пусть Галя выговорится, облегчит душу, откроет сердце. А сделать это всегда проще со случайным собеседником, чем с близкой подругой или родным тебе человеком. Чужой – что? Выслушал, посочувствовал и забыл. А если и не забыл, то все равно похоронил в себе эту тайну. И Варя решилась:

– Лапушка-то? Да ничего, – буднично сказала она, усаживаясь на край кровати. – Сначала, правда, собрался уходить из школы.

– Да ты что? – Галин подбородок мелко задрожал.

– Ага. Заявление подал, но ты же Федор Степаныча знаешь. Он уговорил его остаться, – поспешила успокоить Варя. – Сейчас Игорь Вячеславович новую команду пейнтбольную формирует. А за нами еще матч-реванш.

– Матч-реванш – это хорошо, – задумчиво сказала Галя, и тут ее словно прорвало.

Она заговорила горячо и сбивчиво, так, будто боялась, что кто-то войдет и прервет ее откровения, помешает ей высказаться до конца. Но никто не вошел, не нарушил их уединения, и Галя смогла излить душу. Она ничего не утаила и себя не пожалела. А Варя… Варя внимательно слушала, порой забывая дышать, и сознавала только одно – у Галиной мечты не было шанса осуществиться! Она оказалась не только несбыточной, но и невозможной. В конце исповеди, как бы подводя итог своим любовным безумствам, Галя с горечью призналась:

– Я совершила столько непоправимых ошибок.

Но Варя легко нашлась с ответом. Слова как бы сами собой слетели с ее губ:

– Есть много тяжелых ошибок, которые можно исправить. И есть одна, которую исправить невозможно, – это убить себя. – Варя ободряюще дотронулась до Галиной руки. – Так что не казни себя понапрасну, а поправляйся скорее и приходи в школу.

– Нет, в школу я не вернусь, – просто сказала Галя, благодарно сжимая Варины пальцы. – Мама договорилась, я буду сдавать выпускные экзамены экстерном.

– Что ж, тоже вариант, – согласилась Варя и улыбнулась на прощание.