Врата Изгнанников - Черри Кэролайн Дженис - Страница 69

Потом он окунулся, голова и плечи под водой, держась за камни на берегу, потому не мог плыть. Холод заморозил раны. Чистая вода смыла другие воспоминания, он на какое-то мгновение застыл, закрыв глаза и держась за камень, пока Моргейн не подошла к берегу с лечебным бальзамом, полотенцем и его шкатулкой, и резко посоветовала выйти из воды.

— Ты застудишь свои раны, — сказала она и была права, как всегда. Он встал на сухой камень и быстро вытер себя полотенцем, которое она бросила ему. Потом он из него сделал тент, который укрыл его от ветра, пока он чистил зубы и брился, аккуратно обходя порезы и опухоли, потом уселся и стал досуха вытирать волосы.

Моргейн подошла, встала сзади, положила руки на плечи, взяла кончик полотенца и тоже стала сушить его волосы.

Итак, понял он, она простила ему бесчестие. Он положил голову на руки и не шевелился, пока она причесывала его пальчиками — пока она опять не положила руки ему на плечи и не уткнулась в него головой. Ему стало тяжело дышать.

— Я не заслужил этого от них, — сказал он, защищаясь. — Клянусь тебе, лио. Я только попал в их ловушку. Вот за это, да — мне нет извинения.

Ее руки напряглись. — Я пыталась обойти их с севера и предупредить тебя. Но там надо было слишком много идти. Когда я вернулась, было уже поздно. И ты въехал внутрь. Искал меня. Да, искал?

— Да, — прошептал он, с горящим от стыда лицом, вспоминая хорошо утоптанный берег ручья и все ошибки, которые он ухитрился сделать. — Я боялся, что ты попала им в руки, иначе ты оставила бы какой-нибудь знак—

— Да, я не предупредила тебя. И, полная дура, даже в голову не пришло, что ты ринешься внутрь разыскивать меня, думая что я сглупила. Ты знал, что что-то не так, должен был понять, что меня там нет. — Она обошла его и встала так, чтобы он видел ее лицо. — Мы не можем поступать так, снова и снова. Мы не можем быть ни любовниками, ни дураками. Верь мне, что бы ты не услышал, и я буду верить тебе, и тогда мы не дадим нашим врагам ни малейшего шанса.

Вейни осторожно взял ее руку, поднес к губам, потом отпустил, на мгновение его глаза закрылись. — Ты хочешь услышать тяжелую правду, лио?

— Да.

— Ты берешь половину моего мнения и добавляешь половину своего, и я не знаю, хорошо мое мнение или нет, но две половины хороших мнений дают очень плохую сумму. Прошу тебя, не слушай меня! — Его голос дрогнул. Он постарался успокоиться. — Если ты считаешь, что надо идти прямо по дороге, давай пойдем прямо и я не скажу ни слова. Откровенно говоря, то, что считал я, не принесло нам удачи, особенно в последние дни.

Моргейн, с задумчивым видом, сидела на пятках, зажав руки коленями. — Я думаю, что в последние несколько дней я слушала твои советы — и даже слишком внимательно. И я кое-чему научилась.

— Тебе нечему учиться у меня.

— Только этим и занимаюсь. Неужели ты считаешь меня непроходимой дурой, неспособной ничему научиться?

Его сердце немного подпрыгнуло, совсем немного, он не считал себя таким легковерным.

— Ты не веришь мне? — спросила она.

— Нет, лио. — Он даже сумел улыбнуться. — Так уж я устроен.

Ее рот напрягся и задрожал, но не от боли, а, кажется, от усталости. Она подняла руку и кончиками пальцев коснулась его лица, нежно, очень нежно. — Да, верно. Я не знаю, что делать. Я думала только о том, что бы ты сделал, если бы был другой путь, обходной.

— Я бы ломился напрямик, как дурак.

Она покачала головой. — По отдельности мы редкие дураки. Вот это и нужно исправить. — Она отбросила локон волос от его глаза. — Верь мне, больше я никогда не расстанусь с тобой. И верь, что я верю тебе.

Он взглянул на драконий меч за ее плечом, вещь, с которой она не рассталась даже сейчас, и это единственная вещь, ради которой она может бросить его.

Возможно она уловила направление его взгляда. Во всяком случае она опять уселась на корточки, взгляд стал усталым и рассеянным.

— Клянусь жизнью, — сказал он.

И все таки этого было недостаточно. Он хотел бы, чтобы эта мысль вообще не приходила ему в голову, либо быстро исчезла.

Я верил, что ты можешь придти, но только потому, что мы еще далеко от ворот.

А рядом с воротами она не нуждалось в его верности и преданности, и она не могла помочь самой себе. Вот в это он верил. В такие мгновения с мечом в руке она сражалась за ворота — и за свой рассудок.

В такие мгновения, лио, ты можешь отправить меня в никуда, как и твоих врагов.

И это всегда будет так.

— Правда, лио, я не сомневаюсь.

Она устало взглянула него, о Небеса, как отчаянно устало. Он встал на колени и обнял ее, ее голова уткнулась в его голое плечо, худое, но сильное тело, покрытое броней, вздрогнуло, и она тоже обняла его.

— У нас нет выбора — мы должны двигаться, — сказала Моргейн хриплым голосом. — Чи отправился обратно к Теджосу. Я не думаю, что он собирается вернуться на юг.

— Чи — убийца, — ответил Вейни. — Он убил капитана Манта, посланного ему через Теджос. И заставил людей капитана дезертировать.

— Пусть убивают друг друга. — Она вздохнула, ее плечи приподнялись. — Чтобы никого не осталось. Чума на их голову — я должна была убить его — и давно, в том момент, когда…

— Чи, — прошептал Вейни, — он пошел к ним… добровольно, так он сказал. И Мант знает все, что знает он. Никаких сомнений. И оттуда может выехать больше, чем несколько всадников.

Она кивнула, положив голову ему на плечо. — Да, я знаю.

— И никто из нас не может скакать. Что можешь ты сделать ты? Или я? Спать.

Она зашевелилась в его объятиях, подняла руку, чтоб оттолкнуть его, но не сумела и опять повисла в его руках. — Нет, нет, я могу. Я знаю. Это не слишком хорошее место — совсем не безопасное.

И в первый раз за последние несколько дней она сделала больше, чем просто закрыла глаза — уснула.

Чи, наклонившись над ручьем, побрызгал на лицо водой и вытер волосы. За ручьем во тьме стояли те двое, которых оставила ему ведьма — да, ведьма, сказал он себе, и вся келская рациональность может убираться в ад. Он стал суеверным. Точка. Он знал, что потерял душу, чем бы она не была, хотя бы потому, что не понимал, как можно в нее верить теперь, после всех этих событий; или надо верить в то, что волшебство действует в мире и могло существовать до науки, а эти пришельцы обладают знаниями, которые он не понимал.

Ичандрен верил в нематериальные силы. Брон никогда не сомневался в них. Человек, стоявший на другом берегу ручья, Ранин ап Эорунд, знал их еще до того, как в его тело переселился лучник-кел, и, возможно, знает и сейчас. Но они были совершенно чуждыми для Хесиена, кел, чье большеглазое, скуластое лицо казалось красивой маской, на которой не было и следа волнения, в отличии от лица Ранина, лоб которого перекосила тревога — совершенно человеческое выражение, сплетенное с многими другими, более мелкими.

Такими как страх. И как смесь из страха, ненависти и гнева, кипевших в самом Чи, в его обоих половинах. И как месть, месть пришельцам и месть Манту, который всегда был врагом, его и Чи; и сожаление о жизни, которая может тянуться бесконечно, как две капли воды похожая на уже прожитую: он вспомнил Мант эпохи расцвета, лицо Сюзерена, которого юный Чи вообще никогда не видел, и лица родственников и друзей, которых любил Гаулт-Киверин, и которых предал и убил в погоне за лучшим…

Не сам, но их убили чужаки, которые стремятся погрузить во тьму весь мир.

— Возвращайтесь, если хотите, — сказал Чи, Гаулт, Киверин, он — своим последним спутникам, когда они ускакали подальше от врагов.

Ранин только покачал головой. В Морунде никто не ждал его, только в Манте, где был его род и жена, в общем все, что у него самого отнял Скаррин. Да, у него была жена, женщина-человек с холмов — она убежала бы в ужасе, если бы увидела, кем стал Ранин, и разбила бы ему сердце, и вместе с ним и сердце кел внутри его. И Чи это знал.