Триумф Темного Меча - Уэйс Маргарет - Страница 73

После отъезда епископа улица опустела, и толпа зашевелилась. Люди собирались вокруг своих узлов с пожитками и искали разбежавшихся детей. Когда из чрева серебристой твари появилась фигура и направилась по равнине к Мерилону, послышалось возбужденное перешептывание — особенно среди студентов. Человек приблизился, и люди, увидев, что это всего лишь каталист, сутулый пожилой человек в коричневом одеянии, слишком коротком для его роста, не прикрывавшем костлявых щиколоток, потеряли к нему всякий интерес.

Серебрянокожий чужак остановил каталиста у Врат. Но тот показал на человека, стоявшего под усиленной охраной отдельно от всех. Как и у Дуук-тсарит, его руки были скованы. Но он был не в черных одеждах, а в бархате и шелке. Правда, некогда изящные и богатые одежды теперь превратились в окровавленные лохмотья.

Стражник кивнул, и каталист вошел в город и направился к пленнику. Тот заметил его не сразу — он стоял, потупив голову, и смотрел в землю в отчаянии столь мрачном и горестном, что даже люди в очереди взирали на него с жалостью и уважением, находя утешение в одном его присутствии, зная, что он разделяет их скорбь.

— Ваше высочество, — тихо сказал каталист, подходя к нему.

Подняв голову, принц Гаральд глянул на каталиста, и на губах его мелькнула бледная улыбка.

— Отец Сарьон. А я-то думал, куда вы подевались. — Он посмотрел на аккуратно перевязанную голову каталиста. — Я опасался, что ваша рана...

— Нет, со мной все в порядке, — сказал Сарьон, коснувшись повязки и чуть поморщившись. — Боль то приходит, то уходит, но так и должно быть, как мне сказали, при так называемом «сотрясении мозга». Я побывал в лечебнице корабля, но для того, чтобы посетить нашего юного пациента.

— Как Мосия? — сурово спросил Гаральд, и улыбка его исчезла.

— Ему лучше... наконец-то, — вздохнул Сарьон. — В конце концов мы убедили его принять исцеление, предложенное... их лекарями, — он махнул в сторону чужаков, — поскольку Телдары утратили свою силу. К счастью, Мосия наконец послушался меня и принял от них помощь, теперь он будет жить. Я оставил его на попечении лорда и леди Самуэлс, а сам пришел рассказать вам о нем.

Лицо принца Гаральда помрачнело.

— Я не виню Мосию. Но я не принял бы помощи от них, — произнес он словно горькую клятву. — Я скорее умер бы!

Слезы гнева наполнили его глаза. Он встряхнул скованными руками, словно пытаясь порвать оковы. Один из охранников поднял оружие и что-то резко произнес. Голос его из-под металлического шлема казался нечеловеческим, механическим.

— Я скорее умер бы! — срывающимся голосом повторил Гаральд, с яростью глядя на охранника.

Сарьон положил руку на плечо принца, словно пытаясь успокоить, но тут вдруг его внимание привлек шум в ожидающей своей очереди толпе.

Три человека шли по улицам разоренного, разрушенного Мерилона. Осторожно пробираясь между завалами, они миновали все еще дымящиеся, опаленные деревья рощи Мерлина и подошли к Вратам. Один из троих, приземистый и крепкий человек в скромной, но опрятной форменной одежде, почти не реагировал на разрушения, глядя на них с мрачным видом человека, который слишком часто такое видел. Двое других, напротив, были ошарашены и искренне потрясены зрелищем.

Золотоволосая женщина с милым, нежным лицом показывала то на одно, то на другое разрушенное здание, тихо беседуя со своим спутником и качая головой, словно вспоминала лучшие времена. Идущий рядом с ней черноволосый мужчина в белом с правой рукой на перевязи внимательно слушал ее. Лицо его, суровое и мрачное, было отмечено такой скорбью, которую мало кто испытывал или мог понять.

Но один из тех, кто смотрел на них, понимал его. Сарьон быстро провел рукой по лицу.

Этих троих сопровождал по меньшей мере с десяток вооруженных людей в металле, которые не сводили с толпы настороженных взглядов и оружия.

Мерилонцы больше не молчали. Люди вскочили и, потрясая кулаками, обрушили на человека в белом оскорбления и угрозы. Они швыряли в него камни, некоторые вырывались из рядов, пытаясь напасть на него; облаченные в металл стражи сгрудились вокруг вновь прибывших, остальные оттесняли к стене самых яростных или стреляли в них оглушающими лучами, и те валились без чувств на землю. Самых буйных смутьянов взяли под арест и загнали во временную караулку в остатках дома Кан-ханар.

Черноволосый мужчина в белых оделсдах не выказал ни гнева, ни страха. Он даже не дал охраннику остановить молодую женщину, которая выбежала из толпы и плюнула в него. Он в первую очередь заботился о золотоволосой подруге, обняв ее и прижав к себе, чтобы защитить от нападений. Она была бледна, но держалась хорошо и смотрела на людей с печальным сочувствием, постоянно шепча утешения своему спутнику.

Пока все трое шли к Вратам, их не переставая осыпали проклятиями и камнями. Угрозы были злыми, проклятия жестокими, и принц Гаральд, нахмурившись, посмотрел на отца Сарьона. Каталист был бледен.

— Мне жаль, что вам пришлось увидеть все это, отец, — резко сказал Гаральд, мрачно глянув на человека в белом. — Но ему не надо было приходить. Он сам на себя это навлек.

Сарьон продолжал молчать, понимая, что любые его слова лишь усилят страдания Гаральда. Его сердце болело от скорби — за народ, за принца, за Джорама.

Майор Боурис выкрикнул команду, и стражники начали выводить людей из Врат, направляя их к серебристому кораблю. Растерянность толпы помогла восстановить порядок. Люди поспешно собирали пожитки и вереницей выходили из своего разрушенного города. И все бросали злобные взгляды на Джорама, напоследок выкрикивая проклятия и грозя кулаками.

Джорам шел вперед. Сопровождаемый Гвендолин и майором Боурисом, окруженный телохранителями, он словно и не замечал полных ненависти криков людей. Его лицо было холодным и неподвижным, словно вырезанным из камня. Но Сарьон, который слишком хорошо знал это лицо, видел боль, горевшую внутри карих глаз.

— Если он полетит с нами, то я отказываюсь! Делайте со мной что хотите! — хрипло крикнул Гаральд майору, когда вся троица приблизилась к нему.

Выпрямившись во весь свой рост и держа перед собой скованные руки с таким видом сурового благородства, словно на нем были браслеты из редких драгоценных камней, а не наручники, принц смерил Джорама взглядом, полным такого презрения и гнева, что он был куда страшнее самого жестокого проклятия и ранил Джорама сильнее, чем любой камень.

Но Джорам не дрогнул. Он встретил взгляд принца бестрепетно, полный чувства собственного достоинства, хотя в глазах его читалась печаль.

Глядя на них, Сарьон живо вспомнил первую встречу Гаральда и Джорама, когда принц принял юношу за разбойника и взял его под стражу. В линии плеч Джорама была та же гордость, то же благородство читалось в его лице. Но пламя надменности и упрямства, что пылало тогда в глазах юноши, угасло, оставив только пепел скорби.

Наверное, то же самое воспоминание посетило и Гаральда или, может, твердый взгляд Джорама, в котором не было ни стыда, ни просьбы о прощении, так подействовал на Гаральда, что он первым отвел глаза. Лицо его вспыхнуло, он устремил взор вдаль, на продуваемые ветром равнины за развалинами Мерилона.

Майор Боурис, чуть помедлив, заговорил на своем языке. Джорам выслушал его, затем повернулся к Гаральду, чтобы перевести.

— Ваше высочество, — начал Джорам.

Гаральд хмыкнул.

— Ваше высочество! — язвительно повторил он. — Лучше скажи — пленник!

— Ваше высочество, — повторил Джорам, и теперь вздрогнул Гаральд, услышав в этих словах глубокое уважение и еще более глубокую скорбь о великой потере, которую никогда и ничем не возместить. Принц не смотрел на Джорама, однако он несколько раз моргнул и, стиснув зубы, сглотнул слезы, которые гордость не давала ему показать.

— Майор Боурис просит передать вам, что вы можете считать себя гостем на его корабле и что для него великая честь разделить каюту с таким отважным и благородным воином, как вы. Он надеется, что вы проведете с ним долгие часы полета и расскажете ему побольше о нашем народе...