Огненное море - Уэйс Маргарет - Страница 7

Он разворачивается, намереваясь покинуть комнату, но я удерживаю его за рукав мехового одеяния.

— Врата Смерти! — говорю я. — Подумайте об этом, мой принц. Это все, о чем я прошу вас. Подумайте об этом!

Он останавливается, но не оборачивается. Я крепче сжимаю руку молодого человека, чувствуя сквозь меха и ткань твердые бугры мускулов. Чувствуя дрожь Эдмунда.

— Вспомните слова пророчества. Врата Смерти — наша надежда, Эдмунд, — тихо говорю я. — Наша единственная надежда.

Принц качает головой, потом высвобождает руку и покидает библиотеку, оставляя за спиной ряды книг, озаренные неверным светом единственной лампы.

Я возвращаюсь к моим записям.

Люди Кэйрн Телест собрались во мраке у ворот своего города — у ворот, которые никогда не закрывались, судя по летописным записям, а записи эти ведутся со времени основания города. Городские стены были возведены для того, чтобы защитить людей от нападения хищных животных. Никто никогда не думал о том, чтобы защищать людей от людей. Такое для нас просто немыслимо. Путешественникам и гостям в городе всегда рады, а потому ворота распахнуты настежь.

Но наступил день, когда люди Кэйрн Телест осознали, что странники и путешественники уже давным-давно не приходили в город. Даже зверей, и тех не было. И потому ворота остаются открытыми; незачем закрывать их, теперь это было бы потерей времени.

И ныне люди стоят перед распахнутыми воротами: они сами в скором времени превратятся в странников. В молчании они ждут той минуты, когда им суждено отправиться в путь.

Приближаются король и принц в сопровождении армии — солдаты несут лампы из травы-кэйрн. За ними идем мы: я — королевский некромант, прочие некроманты и наши ученики. За нами следуют дворцовые слуги с тяжелыми тюками, набитыми едой и одеждой. Один из них, тот, что шаркает ногами подле меня, тащит ящик с книгами.

У распахнутых ворот король останавливается и, взяв у одного из солдат лампу, поднимает ее высоко над головой. Желтоватый огонек, искорка света во мраке, окутавшем город…

Его Величество смотрит на город. И собравшиеся у ворот оборачиваются, чтобы бросить на свою покинутую обитель еще один взгляд.

Оборачиваюсь и я. Широкие улицы змеятся меж домов, построенных из камня Абарраха. Гладкий белый мрамор фасадов, покрытый забытыми древними рунами, отражает свет наших ламп. Мы обращаем взгляды вверх — туда, где пол пещеры становится выше, образуя холм, туда, где возвышается дворец. Сейчас его невозможно разглядеть: некогда озаренное тысячами ярких огней, ныне здание это окутано мраком, словно черным саваном. Только в одном из окон слабо мерцал крохотный огонек.

— Я оставил лампу, — объявляет король неожиданно громким и звучным голосом, — дабы ее свет озарил мам дорогу, когда мы вернемся.

Люди разражаются радостными криками: они знают, что именно этого ждет от них их король. Но вскоре радостный гомон умолкает; я вижу, что многие утирают невольные слезы.

— Керосина в лампе хватит на тридцать циклов, — тихо замечаю я, подходя к принцу, чтобы занять свое исконное место подле него.

— Молчи! — обрывает меня Эдмунд. — Это доставило радость моему отцу.

— Вы не можете заставить замолчать правду, Ваше Высочество. Вы не можете заставить замолчать действительность, — напоминаю я ему.

Он не отвечает.

— Ныне мы покидаем Кэйрн Телест, — продолжает тем временем король, еще выше поднимая над головой пампу, — но мы вернемся, обретя новые богатства. И мы сделаем наше королевство еще более славным и прекрасным, нежели прежде.

На этот раз люди молчат. Ни у кого не хватает мужества на приветственные крики.

Люди Кэйрн Телест начинают покидать свой город. Большинство идет пешком, неся на спине узлы с пожитками. Кое-кто катит тележки, на которые погружен их скарб и сидят те, кто не способен идти: больные, старики и дети. Животные, которых некогда мы впрягали и повозки, давно вымерли; их мясо послужило пищей людям, их мех пошел на одежду — люди думали только о том, чтобы спастись от жестокого холода.

Последним город покидает наш король. Он проходит под аркой ворот, не оглядываясь, глядя только вперед — в будущее, сулящее новую жизнь. Поступь его тверда, он держится прямо; глядя на него, люди преисполняются надежды. Они стоят вдоль дороги, приветствуя своего короля криками, — и на этот раз их радость искренна, она идет из глубины их сердец. И в лице их короля читаются гордость и спокойное достоинство.

— Идем, Эдмунд, — говорит он. Принц оставляет меня и занимает свое место подле короля.

Оба они проходят по живому коридору, чтобы встать во главе процессии. Высоко подняв лампу, король Кэйрн Телест ведет свой народ вперед.

Несколько солдат задерживаются у стен города уже после того, как остальные покинули его. Я остаюсь с ними: мне хочется узнать, каковы же были последние отданные королем распоряжения.

Это отнимает у них немало времени и сил, но в конце концов им все же удается закрыть тяжелые створки ворот — створки, покрытые рунами, смысл которых давно утерян. И более никто не сможет прочесть их — солдаты уходят прочь, унося факелы.

Город погружается во мрак.

Глава 4. КЭЙРН ТЕЛЕСТ, АБАРРАХ

Я по-прежнему веду записи, хотя сейчас это почти невозможно. Я объясняю это для тех, кто, быть может, когда-нибудь будет читать этот том: должно быть, их удивит изменившийся стиль изложения и почерк. Нет, я не постарел внезапно и не утратил силы, и я вовсе не ослабел от болезни. Буквы пляшут на листе, поскольку мне приходится писать при свете единственного тусклого факела; столом мне служит плоский кусок камня, принесенный одним из солдат. Только моя магия не дает замерзнуть чернилам из сока кровяники — по крайней мере, настолько, насколько нужно для того, чтобы нацарапать на бумаге эти слова.

Кроме того, я смертельно устал. Ноги у меня стерты и сбиты в кровь, каждый мускул пульсирует болью. Но я заключил договор с самим собой и с Эдмундом; я буду вести летопись нашего странствия. Сейчас я намереваюсь рассказать о событиях, произошедших за этот цикл, пока…

Я едва не написал — «пока я не забыл их». Увы, я не думаю, что когда-либо мне это удастся. Первый цикл пути не был для нас тяжелым — по крайней мере физически. Дорога шла по тем местам, где когда-то росли хлеб и овощи, где цвели сады, где на лугах пасся скот: здесь было легко идти. Но чувства, которые вызывало у людей царившее здесь запустение, изматывали и опустошали душу.

Когда-то — не так много лет назад — теплый мягкий свет колоссов заливал эту землю золотистым сиянием. Теперь же в красноватом свете факелов, пылавших в руках солдат, мы видели вокруг лишь запустение — опустошенную мертвую землю. Там и сям торчали бурые стебли последнего урожая травы-кэйрн — жесткие, постукивавшие друг о друга, как иссохшие кости, и холодный, пронизывающий ветер заунывно пел и завывал в трещинах камня.

Почти радостное настроение, похожее на ожидание новых приключений, которое вело наш народ в путь, та надежда, которая освещала нам дорогу и одухотворяла их, — все это развеял холодный ветер над безжизненными равнинами. В молчании мы брели по промерзшей земле, оскальзываясь и спотыкаясь на наледях. Остановились мы только однажды — чтобы поесть, и сразу после этого двинулись в путь. Детям даже вздремнуть не удалось, и они хныкали и жаловались, пока не засыпали на руках у отцов, — а взрослые продолжали путь.

Никто не произнес ни слова жалобы, но Эдмунд слышал плач детей, видел усталость людей и понимал, что усталость эта не телесная, что она рождена печалью и горечью. Я видел, что его сердце болит за свой народ. Но мы должны были идти вперед. Наших скудных запасов пищи едва хватит на то время, за которое, по моим расчетам, мы должны добраться до Кэйрн Некрос.

Я подумал о том, не предложить ли Эдмунду нарушить это скорбное молчание. Он мог бы рассказать людям о будущем, которое ждет их в новых землях, вернуть им радость и надежду. Однако же я решил, что делать этого не стоит. Безмолвие было почти священным. Люди прощались со своей землей.