Слово - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 54

— Погоди, куда ты пойдешь, ночью-то? — остановила старуха. — А как же ты про меня узнала? Имя-отчество мое?

— Понимаете, тут к вам один человек заходил, давно, — решила сказать правду Анна. — Никита Евсеич его зовут…

— Это одноногий, что ли? Никита?

— Да-да, Гудошников! — обрадовалась она. — На протезе.

— Был такой у нас, был, — вспомнила старуха. — Сидели они вот тут, где ты, да бражничали с моим стариком. Обнимутся и песняка орут… Так ты что, от Никиты, что ли?

— Я от него, — подтвердила Анна. — Как и он, хожу вот, смотрю, как люди живут…

— Значит, живой еще Никита, — вздохнула Мальцева. — А мой старик в прошлом году преставился. — Она перекрестилась. — До самой смерти все поминал его, ждал. Никита же еще прийти обещался, да так и не пришел… Видно, тоже болеет?

— Болеет, — согласилась Анна.

— Скоро все там будем, — перекрестилась Мальцева. — Что же люди-то про вас так говорят?.. А, нынче и верить-то людям… Строгости не стало, шибко вольно живут… Ладно, девонька, — засобиралась она. — Ты пораньше-ко выходи завтра, чтобы не видели тебя. Я допоздна сплю, кости болят. В войну-то в лесу работала, изломалась вся… А поесть я тебе на кухне оставлю и подорожничек соберу. Марье поклон от меня…

Часа три просидела Анна на крыльце, последний малосольный огурец из подорожника доела и только аппетит раздразнила. С каждой минутой ожидания все острее подступало к ней чувство тревоги. Видимо, и в самом деле что-то произошло, и плохие слухи о них не случайно пошли. Не намудрил ли, не выкинул ли какой-нибудь номер Зародов, пока она ходила в Еганово? Кто знает, что у него на уме? Ведь говорила Аронову: с собой возьму человека, которого знаю. Так нет же, этого заставили взять, дескать, обязанность перед музеем, экспедиция на паях… «Какие могут быть паи, — возмущалась Анна, — когда здесь такое происходит?.. Бурундук — птичка… Вот тебе и птица! Ну, погоди, придешь только, я тебе устрою легкую жизнь в экспедиции…»

Иван явился часам к шести вечера, веселый, жизнерадостный, в черной выцветшей фуражке и чуть ли не от ворот бросился обниматься. Схватил Анну в охапку, оторвал от земли и так зацепил небритым подбородком щеку, словно наждаком оцарапал. Анна возмущенно оттолкнула его, машинально отерла лицо.

— Что это значит, Зародов? Вы что?

— Соскучился же по начальству! — весело, но без прежнего задора сказал Иван. — Тут без вас такие дела творятся — все вверх ногами. Эту старуху нам не расколоть, — он кивнул на избу. — Гиблый номер. Старуха стала себе на уме. Зато я нашел другой способ! Меня озарило…

— Давай по порядку, — оборвала его Анна. — Озарило его… Что случилось? Что вы тут делали без меня? Я же просила вас!

— Ну вот, начальство прибыло не в духе, — тускло сказал Иван. — Сразу разнос… А куда вы пропали? Куда вас понесло с вашими филантропическими идеями?.. Я сюда приехал в экспедицию, за книгами, а не сидеть и ждать, когда готовенькое поднесут. Или вот у старух дрова колоть, — он сердито дернул головой. — Тимуровцы нашлись… Вообще, не экспедиция, а детство какое-то, в каких-то разведчиков играем, в психологов… А у нас из-под носа книги волокут!

— Зародов, вы объясните мне, в чем дело? — не выдержала Анна. — Что тут произошло?

— Что… — пробурчал Иван. — Только вы ушли, мне старуха эта дала книгу, почитать вслух. Четьи-Минеи…

— Я же говорила: никакой самодеятельности! — перебила она.

— Она сама дала! — возмутился Зародов. — Я только сказал, что умею читать по-древнерусски… Сижу, читаю, старуха слушает. А тут явился какой-то ихний кержак, на меня зыркнул — холодным потом прошибло. Леонтий его зовут… Он старуху в избу зазвал, и они часа полтора там просидели. Я к окну подкрался — он старухе разгон за нас дает. Не хуже вас вот… «Они тебе избу опоганят, святые книги осквернят!..» Та — стоит, дрожит. Этот Леонтий книгу под мышку и ушел… Четьи-Минеи старой печати, я филиграни смотрел — наверняка шестнадцатый век, может, семнадцатый.

— Это результат вашей самодеятельности! — Анна вскочила. — Кто вас просил… с вашим знанием древнерусского… Вы мне заваливаете экспедицию! Я вас предупреждала: у нас разведочная экспедиция. Книги нам нынче брать необязательно. Нужно создавать задел на будущее, готовить базу для сбора!

— Ну и готовьте свою базу, — ничуть не смутился Иван. — Я в экспедиции такой первый раз и, может, последний. И у меня от моего шефа есть определенное задание — привезти книги. И я их привезу.

Анна села, попыталась взять себя в руки.

Что с ним делать? Отправлять в город и оставаться одной либо раз и навсегда подчинить его? Но ведь не подчинится же, ишь, глазами как сверкает… Он таких еще дров наломать может… А дело не ждет, книги нужно брать сейчас, ведь через каких-нибудь двадцать лет, в каком-нибудь восьмидесятом году, не будет уже ни скитов этих, ни их жителей и уж конечно не будет и книг…

— Мне не нравится ваш метод работы, — сбавив тон, однако решительно сказал Иван. — У меня такое ощущение, что с ним мы ни в этом году, ни потом книг не получим. Напугаем — только и всего. А они книги попрячут.

И снова вспомнился Анне ночной разговор со старухой Мальцевой. Нет, неслучайно возник порочный слух. Кто-то же его умышленно распустил! Кому-то нужно, чтобы они ушли отсюда, чтобы и на порог кержаки не пускали! Ладно, у Мальцевой, можно сказать, имя Гудошникова спасло. И то старуха посоветовала уйти, чтобы люди не видели…

— Что с Петровичем? — спросила она.

— А, с Петровичем-то! — улыбнулся Зародов. — Петрович — мужик сила! Три ордена Славы имеет и две медали «За отвагу». Во как! И в Бога не верует. Книг, правда, у него нет, но — будут!

— Голова у него зажила?

— Давно! — отмахнулся Иван. — Он уж и забыл… Я это, Анна, я к нему жить перебрался… — Он замер, ожидая разноса, поморгал виновато. — Ну, подумал, старик один живет, — продолжал Иван, смелея. — Говорит, тоскливо ему, айда, Ваня, ко мне. Чего ты будешь у старухи там?.. Я, говорит, вербованных на постой не пускаю, пьют они и бедокурят, а тебя возьму. Скоро на покос пойдем, сено Марье Белоглазовой косить. У него коровы-то нету своей, Марья ему молоко и сметану таскает…

— Он вас принял?

— Естественно, раз сам позвал! — Иван развел руками. — Это я начальству своему только неугоден, а местное население меня принимает. Я еще бороду отпущу, так вообще… Это старуха ко мне почему-то интерес потеряла. А я так хорошо с ней контакт наладил!.. Слушала, сидела — уши врастопырку. Когда этот Леонтий ушел, стала смотреть как-то виновато. Смотрит и молчит…

— Кто он такой, Леонтий? Откуда появился? Вы не спрашивали у Петровича? — оживилась Анна.

— А что спрашивать? Я и так знаю, — сказал Зародов. — Мне старуха сказала. Он откуда-то послан как инспектирующее лицо, проверить: молятся ли здесь кержаки. Пришелец, одним словом. Черный, как головешка, то ли цыган, то ли еще кто… Здешние-то все рыжие или русые.

Анна сосредоточенно пыталась сопоставить все факты и не могла. Ее вдруг начало клонить в сон, и даже голод притупился. Хотелось прилечь тут же, на крылечке, и заснуть, чтобы разом отошли все беды и мучительные мысли.

— Это, Анна… Мне двадцать рублей наличными надо, — вдруг сказал Иван. — Я с одним вербованным договорился книгу купить. Он ее в тайге нашел… Рукописный сборник, сам видел. Только цену, гад, заломил. Это же двести рублей на старые деньги…

Закрыв глаза, Анна ощупала карман с деньгами. Пальцы не слушались, булавка не открывалась…

— Господи, как я устала… — пробормотала она. — А Тимофей сидит в тюрьме…

Не зря говорят: ждать и догонять хуже всего.

Четверо суток, как проводили Анну в Еганово, Марья Белоглазова ночей не спала. А тут еще Иван Николаевич собрал потихоньку вещички и ушел к Петровичу, ни слова не сказав. Вот и гадай теперь: то ли нужда у него такая, то ли обиделся на что? И совсем одиноко стало Марье в пустой избе. За последние дни уже попривыкла, что люди в доме, что не одна ее душа в этих стенах мается.