Слово - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 36

— Вот она какая штука — жизнь, — заключил он. — То трясет, аж сердце обрывается, то спать от нее охота… Ваши кержаки, макарихинские, вроде как брезгуют нами, старики, так те на улице отворачиваются, мол, вербованные мы… Ладно, вербованные, а что зазорного? Мы тут лес стране добываем!.. А ваши отгородились заплотами и живут, как мыши. Ну, бывает, гуляем мы. Так на кой ляд мы живем, работаем? И давай разберемся, от кого пользы больше?.. Нет, что ваши работать умеют — тут ничего не скажешь. Чертоломят — дай бог, и аккуратные… Но уж больно какие-то робкие в жизни. Ни тяти, ни мамы…

— Гордые, — сказала Анна, — степенные.

— Чего?.. Ерунда, — отмахнулся шофер. — Вот у нас в общаге картина висит — «Боярыня Морозова». Говорят, тоже кержачка… Так она гордая была, по глазам видно. И ты тоже гордая. Ишь как глаза-то горят! Не отворачивайся, вижу… Ну, боярыню-то спалили на костре…

— Голодом в земляной тюрьме уморили, — поправила Анна.

— Пускай так, уморили, — согласился Тимофей Жуков. — Это вам видней… А у нынешних кержачков тоска в глазах, пугливые они, пришибленные. Разве можно сейчас так-то жить?

«Угораздило же меня, — с досадой подумала Анна. — Теперь придется защищать старообрядцев…»

Однако шофер ответа не требовал. Видно, ему просто хотелось поговорить, поразмышлять вслух и скоротать дорогу. Между тем лесовоз выскочил на простор, и впереди блеснуло озеро. Жуков остановил машину и, прихватив ведро, сбегал за водой.

— Гляди сюда, — сказал он, долив радиатор и забравшись в кабину. — Мы с тобой сейчас двое, никого нету. Я возьму тебя, голубка, в охапку и унесу в кусты. Ну?.. А чтоб молчала, я тебя в озеро. Обод вон на шею — и на дно.

Анна покосилась на пол кабины, где удобно, почти под рукой, лежала рукоятка. Он перехватил ее взгляд, засмеялся:

— Да я пошутил, перестань! Тебя куда подбросить-то? Тут за поворотом Останино будет.

— На пристань.

— А, так ты еще дальше нацелилась! — удивился Жуков. — Да… И как тебя только старикан твой отпускает? Я б такую и шагу от себя не отпустил.

— Он отпускает потому, что верит, — удовлетворенно сказала Анна.

— Раз бы ему роги навесили, так на веревке держал бы, — невесело, для себя, пробурчал шофер.

— Что?

— Да я так, — отмахнулся он и замолчал до самой пристани.

Он сделал крюк, завернув к причалу, притормозил у лестницы, сходящей к зеленому бараку.

— Прошу, мадам.

Анна вышла из кабины, ступила на лестницу. Шофер, стоя на подножке, смотрел ей вслед.

— А ты, девочка, ох не простая-а, — протянул он. — Помается еще старикан с тобой.

Анна сбежала на несколько ступеней, повернулась.

— Рога береги! — сдерживая смех, бросила она. — Спаси тебя Христос!

— Чего? — не понял он. — Чего Христос-то?

Вытертые, скрипучие ступени мелькали под ногами так, что рябило в глазах…

В райцентр Еганово Анна добралась лишь к вечеру на следующий день.

Начальника милиции Глазырина она разыскала на милицейской конюшне. Засучив рукава зеленой, с погонами майора, рубахи, он ощупывал вздувшееся брюхо лошади, распластанной на полу, и морщился.

— Да, пропадет кобылка… Ну-ка, бегом сюда ветеринара! — приказал он мужику с шилом в руках, видимо, конюху. — Я тебе за эту кобылу шкуру спущу, понял? И ветеринару!

— А я-то что? — обиделся конюх. — Она жрет что попало, а с меня шкуру… Она вон у старшины новые штаны с веревки стащила, раз токо и постирал.

Конюх вывел из стойла коня, не заседлывая, вскочил на него и ускакал. Начальник милиции пополоскал руки в корыте с водой, достал платок.

— Я к вам, — сказала Анна. — По делу.

— По какому? — Глазырин смерил ее взглядом, задержался на броднях.

— Здесь я не могу… Я с дороги, и мне нужно хотя бы присесть.

Начальник милиции недоуменно покачал головой и повел ее в кабинет. В кабинете Анна достала свои документы — разрешение Главного архивного управления на сбор книг и письмо Сибирского отделения Академии наук с просьбой к местным властям оказывать содействие. Глазырин прочитал, потер щеку.

— Да, всякие экспедиции видел, а такой еще у нас не было. Аж из академии?.. То-то гляжу, вроде городская, а вырядилась… — Он усмехнулся. — Маскировочка, значит?

— Нет, просто ходить удобнее.

— Выходит, книги у кержаков забирать будете? Интересно!

— Только собираемся, первая экспедиция… Мне нужно разыскать одного человека, — Анна достала листок с заранее написанными данными о Тимофее Белоглазове. — Хотя бы его адрес.

Глазырин глянул на листок, поднял брови.

— Так я его знаю! Он в нефтеразведке работал. Ох и бедовый парень, как с цепи сорвался… Но зачем он вам?

— Мать его ждет…

— А, кажется, понимаю. Ну, хорошо, мы поищем. Но, если его в области нет, придется объявлять всесоюзный розыск. А за него платить надо…

— Заплатим… Его мать сказала, что он может сейчас сидеть в тюрьме.

— Если в тюрьме, то найти легче, — заверил Глазырин. — Сделаем запросы… Только вряд ли он вам чем поможет, Тимофей-то. Балбес он, в Бога не верил, книг у него нету.

— У его матери есть, — сказала Анна. — Мать по нему убивается.

— Ага, понял, доверие матери, — улыбнулся начальник милиции. — Это самый правильный путь. Без доверия с кержаками туго. Вообще народец они тяжелый, намаетесь с ними… Они ведь что делают, лешаки, — беглых уголовников прячут у себя. Да!.. У них обычай такой: пришел к ним человек страждущий — пригреют, накормят, в дорогу дадут. Не все, конечно, но есть такие. Дескать, если от властей бежит, значит, он чуть ли не праведник.

— Это у них пережиток, от прошлого. — Анна улыбнулась, подумав, что и здесь, в милиции, ей приходится защищать старообрядцев.

— Так нам от этого не легче, — вздохнул Глазырин и достал чистые бланки. — Вы тут заполняйте от имени матери Белоглазова, а я сейчас приду.

Он вернулся через несколько минут озабоченным, позвонил кому-то, распахнул окно.

— Жара… А кобылка пропадет.

Анна заполнила бумаги, положила ему на стол.

— Кстати, а книги-то я у них видел, — вдруг сказал Глазырин. — Здоровые, другую едва поднимешь. А есть махонькие совсем, с ладошку. Только написано — ни слова не понять. Кержаки сами читают, да ловко так, будто поп в церкви. Есть тут у нас один. Пим Власов, все голосовать отказывается. Я, говорит, Советскую власть не признаю… Лодырь — среди кержаков такого поискать. Всё пенсию заработать не может. Года вышли, а стажу нет. — Начальник милиции оживился. — Вот вам к кому надо идти! Вот у кого книг-то!

Анна удивилась про себя. Фамилии Власова не было в списках Гудошникова. «Неужели, — подумала она, — Никита Евсеевич мог пройти мимо такого факта?»

— Я нынче по весне был у него, — продолжал Глазырин. — Алиментщик у него один скрывался. Ну, зашел, — кладовка, кадки стоят, этак ведер на двадцать. Мой уполномоченный заглянул, а там книг — штук сто будет, может, больше. Ты, я говорю, что — солить их собрался? А он — читаю! И правда, читает, вообще-то мужик он умный, не балбес. Только ленивый, да и попивает…

В материалах Гудошникова егановские старообрядцы были, но интересных книг у них не значилось. Анна пожалела, что не взяла материалы с собой, однако она помнила их почти наизусть.

— Может, Власов недавно в Еганово переехал? — осторожно спросила она.

— Да всю жизнь здесь, и никуда не уезжал, — уверенно заявил начальник милиции. — Только раньше он не такой набожный был, а теперь молится… Как только взять у него? Мужик он зажимистый, может и не дать. А если мне к нему сходить?

— Нет-нет! — запротестовала Анна. — Я сама! Они милиции боятся.

— Так работаем, — усмехнулся Глазырин.

— А вы не знаете Никиту Евсеевича Гудошникова? — спросила она.

— Из кержаков?

— Нет, он приезжал сюда, тоже интересовался книгами… На протезе он ходил… Ну, вскоре после войны?

— Не знаю такого, — определенно сказал начальник милиции. — Я тут в милиции еще в войну работал. После войны-то много было на протезах, а такого не было.