Слово - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 27

— Замерзнете ведь, ребятишки! Скоро зима!

— Ничё! С собаками мы не замерзнем! — рассмеялся предводитель. — С собаками тепло, не впервой! А ты иди, иди в свой подвал!

Муханов был понурым, озабоченным, красные от бессонницы глаза смотрели в пол.

— Арестовал-то арестовал, да ведь разбегутся, — рассказывал он. — Их ни теплом, ни кормежкой не удержишь. Зиму просидят, а весной — в бега…

— Эх, Серега, Серега, — вздохнул Гудошников. — И как тебе все объяснить?

— Ты не объясняй, комиссар, — отмахнулся Муханов. — Кстати, у Жилякова той рукописи, которую ты ищешь, нету. И не было.

— Откуда ты знаешь?!

— Я время зря не терял, — усмехнулся начальник ЧК. — Проверил — нету. Жиляков обмолвился, что рукопись будто в монастырь отдали.

— Что же теперь делать? — Никита лихорадочно стал пристегивать протез. — Все равно Жиляков должен знать, где рукопись! Должен! В какой монастырь? В здешний?

— Мы его вызовем, побеседуем, — сказал Муханов. — Но будет ли толк?.. Знать он, может быть, и знает, но не скажет, потому что обозленный, никому не верит.

Гудошников вспомнил разговор с Жиляковым в подсобной комнате бывшей семинарии. И согласился с догадкой Муханова — не скажет, потому что не верит…

— Да, кто закрывал здесь монастырь? — вспомнил Никита.

— Монастырь? А уполномоченный товарищ приезжал из Питера. Разулевич его фамилия. И наши местные товарищи… По округе ездили, подписи народа собирали — закрывать, не закрывать… Большинство подписалось: закрывать, — Муханов вдруг рассмеялся. — Монахи-то наши, знаешь, что в прошлом году зимой удумали? Еду как-то, гляжу — везут воз льда, сами пешком идут. Один на плече безмен несет. Ну, думаю, точно оружие везут подо льдом. Я монахов в связях с бандитами подозревал… Говорю: что это у вас? А они — святая водичка! Мороз, дескать, бутылки-то лопаются, а мы льду напилили, освятили его и верующим везем. На Крещение дело было. Они, черти, отвешивают на безмене лед и продают населению! За хлеб: фунт — на фунт!

— Кто приказал монастырскую библиотеку в грязь бросить? — перебил его Гудошников. — Кто велел иконы рубить?

Муханов замолк, перестал улыбаться и смерил взглядом Никиту.

— Уполномоченный приказал… А что делать с этой дребеденью, когда народ подписался закрывать монастырь?

— Ну, Серега! — Гудошников стукнул кулаком по нарам. — А ты куда смотрел?

— А я, если б тебя не встретил — сроду не знал бы, что эти книги нужны республике! — отпарировал Муханов. — Уполномоченный же специально из Питера приезжал. Ему-то, поди, известно было!.. А он извозчиков кликнул и велел выносить на дорогу… Дело по весне было, грязь… Я-то знал, что надо бороться с религиозными предрассудками, но как?!

— Ну а если рукопись, которую я ищу, в монастырской библиотеке была, выходит, и она там? В грязи?! — Гудошников подступил вплотную к Муханову, навис над ним, ждал ответа.

— Выходит, и она… — проговорил бывший комэск. — Ты меня прости, товарищ комиссар, я малограмотный, но я буду учиться! Я все узнаю!

Гудошников отвернулся к стене, утер вспотевший лоб.

— Ты как-то про ильинского мужика поминал, — неожиданно сказал Муханов. — Ну про того, что книгами старыми торгует… В Ильинском погосте покушение было на председателя комбеда. Поедешь со мной? Узнаем, откуда у твоего торгаша книги? Может, это он их из грязи поднял, а?

Перед глазами Гудошникова встала красная от натуги физиономия ильинского мужика — ну точь-в-точь кулак-мироед с плаката, только обреза за пазухой не хватает…

То, что увидел Гудошников у ильинского мужика, поразило его и ввергло в большие сомнения.

В кособокой избе по лавкам и полатям сидело девять ребятишек один одного меньше. Одеты они были не лучше беспризорников, да и питанием явно не избалованы: двое из них, разглядывая непрошеных гостей, жадно сосали кусочки вяленой рыбы. Мужик, насмерть перепуганный приходом Муханова и Гудошникова (весь Ильинский погост только и говорил о покушении на председателя), стоял белый как полотно и, то и дело шмыгая носом, протирал верхнюю губу рукавом.

— Ну, показывай, где у тебя сокровища лежат? — сказал Муханов.

Мужик бухнулся на колени перед Гудошниковым, обхватил руками протез и ногу.

— Не губи! Ребят пожалей! Все отдам! Все!..

В заброшенной соседней избе с заколоченными крест-накрест окнами стоял ларь. Он оказался в самом деле полный книг, свитков, грамот и других бумаг. В течение получаса Гудошников просмотрел, пролистал все содержимое — искать было легко: рукопись старца Дивея пергаментная…

Но ее не было…

Помогавший ему Муханов присел на кучу книг, перевел дух.

— Нету?!.. Значит, нету… А что с этими книгами делать будем? Конфисковывать?

— Надо вывозить, — сказал Гудошников. — Бросать нельзя.

Хозяин, предчувствуя счастливый для него исход, торопливо запряг лошадь и, кликнув ребятишек, стал грузить сокровища на телегу, чтобы везти на пристань.

— Подобрал я, истинный бог, подобрал! — оправдывался он, пробегая мимо Гудошникова со стопкой книг. — В грязи лежали, на дороге… А я помыл их, пересушил, в ларь убрал… Это когда монастырь-то зорили!

— А кожаная… на коже написанная книга тебе не попадала? — безнадежно спросил Никита. — Старая такая, без корок?

— Кто ее знает! — воскликнул мужик. — Я ж в них не понимаю! Вижу — добро лежит. Коли бросили, значит, не нужное никому. Вот я и поднял!.. Думаю, продам, а не продам, так ребятишкам на утеху либо на раскурку пущу… Да ведь сами видали, не покупает никто. Знамо дело, после переворота книжки эти не нужны…

— А там, на дороге возле монастыря, осталось что-нибудь? Может, не заметил, не нашел в грязи?..

— Их шибко-то затоптать тогда еще не успели! — чему-то радовался мужик. — Извозчики токо раз по ним и проехали! Они, родимые, все на виду лежали… Ну, я нагнулся да подобрал… Добро же, какое ни на есть, а добро…

Всю обратную дорогу — а плыли на рыбацком суденышке — Гудошников не вылезал из кубрика. Он заново пересматривал рукописные и старопечатные книги, даже пытался рассортировать. Много было малоценного: требники восемнадцатого — девятнадцатого веков, евангелия, жития святых, но попадались вещи, которые даже при беглом осмотре говорили о своей уникальности. Разговорившийся их бывший владелец поведал, что привозил на базар то, что подешевле, оставляя дорогие, по его мнению, на потом. А дорогими он считал те, что поновее, поцелее да попонятнее написанные…

Нашел Никита и пергаментный список «Слова о законе и благодати», о котором упоминал Жиляков. Богатые украшения и заставки на золоте, очень нежное, изящное письмо, возможно, писано детской рукой… Гудошников не выдержал, завернул книгу в тряпицу и спрятал в котомку, отчего Муханов насторожился:

— Нашел?!

Гудошников грустно улыбнулся:

— Нашел, да не то…

— Куда ж мы их денем, такую прорву? — вздохнул Муханов. — Ты же не повезешь их с собой?

Никита промолчал. Листая древние книги в трясущемся кубрике, он на какое-то время забыл о том, что искал и что привело его в Олонец. Хотелось молчать и думать. У каждой книги был свой голос — тихий и певучий у древних, чуть торопливый и бубнящий дьячком у более молодых. А иная книга так заговорит, так заговорит, ровно сказочник. Тут уже молчать надо, прикусить язык самому и другим наказать, чтобы не вспугнуть рассказ древнего сочинения. Муханов не понимал этого. Когда ему надоедало наблюдать за Гудошниковым, Сергей брал какой-нибудь сборник и долго листал его, вглядываясь в тугую вязь рукописного письма.

За дорогу Никита еще раз проверил все книги и вдруг ощутил, как накатило отчаяние. Отправляясь в Ильинский погост, он вовсе не надеялся отыскать там рукопись старца Дивея: слишком мала вероятность. Рукопись отдана в монастырь… Но в какой? Их по России — тьма. И здесь, в темном, грязном кубрике, к нему неожиданно пришла мысль о безнадежности его затеи. Христолюбова нет, Жиляков не скажет…

Во всей России, будто в огромном котле, варилось густое варево революции. Мешались понятия, нравы, обычаи, что-то вчера еще прочное бесповоротно отмирало, и рождалось, возникало из глубин того котла совершенно новое, непознанное.