Драконы Погибшего Солнца - Уэйс Маргарет - Страница 85

— Я нахожу его неглупым, скромным и естественным, — с улыбкой ответил Глокоус. — Мне чрезвычайно приятно общаться с ним. А каково ваше мнение, друг мой?

— Он всего лишь молодой веселый пес, — пожал плечами генерал. — Думаю, он не станет доставлять нам хлопот. — Его тон смягчился. — Вы были правы, друг мой. И мы хорошо сделали, посадив его на трон. Люди уже обожают его. Я давно не видел столько радостных лиц вокруг. Весь город веселится. Все улицы убраны цветами, люди нарядились в свое лучшее платье. Празднества продлятся, по-видимому, несколько дней. Эльфы называют его появление чудом. Уже поговаривают о том, что больные изнуряющей лихорадкой почувствовали себя лучше. И всякие разговоры о том, чтобы убрать щит, прекратились сами собой. Теперь ни к чему его убирать.

— Да, мы вырвали с корнем семена мятежа, которые посеяли кираты в нашем благоуханном саду, — подхватил приятную тему Глокоус. — Они, возможно, воображали, что одержат над вами победу, посадив на трон потомка Лорака. Не надо лишать их этой иллюзии. Пусть себе радуются. Теперь у них есть король, и они наконец оставят нас в покое.

— И если по какой-либо случайности щит подведет нас, — Коннал бросил многозначительный взгляд на регента, — то мы сумеем без проблем управиться с матерью нашего юного короля. Представляю, как она ворвется к нам, вооруженная до зубов, во главе своего войска и обнаружит, что страной правит ее собственный сын. На это зрелище, право, стоило бы посмотреть.

— Возможно, стоило бы. — Глокоус, казалось, не находил эту идею особенно привлекательной. — Но я, например, вполне могу обойтись без лицезрения этой гадины. Ни на минуту не верю, что она согласится оставить его на троне. Этот приз она с удовольствием ухватила бы для себя. Но, к счастью, — он улыбнулся, хорошее настроение уже вернулось к нему, — ей никогда сюда не проникнуть. Щит не пропустит ее.

— Однако он пропустил ее сына, — возразил Коннал.

— Это не он, а я пропустил его сюда, — с нажимом напомнил Глокоус генералу.

— Так вы утверждаете.

— А вы сомневаетесь в этом, друг мой?

Глокоус резко остановился и повернулся к Конналу. Белые одежды вихрем взметнулись вокруг его ног.

— Да, сомневаюсь, — невозмутимо ответил генерал. — Потому что чувствую, что вы сами в этом сомневаетесь.

Глокоус начал было что-то отвечать, но тут же умолк, закрыв рот. Сцепив на спине руки, он медленно двинулся вперед.

— Я не хотел обижать вас, — извинился Коннал.

— Не извиняйтесь, друг мой. — Глокоус вновь повернулся к нему. — Я не сержусь. Мне всего лишь обидно, вот и все. Просто грустно.

— Но почему?..

— Я вам объясню. Может быть, тогда вы поверите мне.

Коннал вздохнул:

— Вы намеренно не хотите меня понять. Но, во всяком случае, ваши объяснения будут мне интересны.

— Я объясню вам, как это все происходит. Но не здесь, здесь слишком людно. — Глокоус указал на слуг, суетившихся вокруг огромного лаврового венка. — Пройдемте в библиотеку, там мы могли бы поговорить без свидетелей.

Огромная зала, вдоль стен которой высились полки полированного темного дерева, сверху донизу уставленные старинными фолиантами и свитками, хранила такую глубокую тишину, словно книги поглощали все посторонние звуки, превращая всякую речь в слова, написанные на их страницах.

— Когда я сказал, что щит действовал по моему желанию, — начал свои объяснения Глокоус, — я не имел в виду, что отдал специальную команду относительно этого молодого человека. Я не велел щиту пропускать его. Но магия щита исходит от магии дерева, растущего в Саду Астарин. Следуя моим указаниям, Создатели Крон вырастили его. Это я наставлял их в магии, которая вызвала Древо Щита к жизни. И она, эта магия, является частью меня самого. Я отдаю огромное количество своей силы и энергии, чтобы управлять этой магией и поддерживать щит на месте. Иногда я чувствую, — тут Глокоус заговорил совсем тихо, — что щит — это часть меня самого. Я — тот щит, который охраняет безопасность наших эльфов.

Коннал молча слушал.

— Мне не раз случалось замечать, что щит реагирует на мои невысказанные желания, — продолжал регент. — Желания, которые я сам часто не осознавал. И я так давно мечтал о том, чтобы на наш престол взошел законный король. Щит знал об этом моем неосознанном желании. И так случилось, что, когда Сильванеш оказался рядом со щитом, тот пропустил его.

Генералу очень хотелось в это верить, но его обуревали сомнения. «Почему Глокоус не говорил об этом раньше? Почему его глаза избегают моего взгляда? — спрашивал себя генерал Коннал. — Ему известно что-то еще. И он скрывает это от меня».

Коннал повернулся к Глокоусу:

— Можете ли вы обещать мне, что больше никто не пройдет сквозь щит?

— Я гарантирую вам это, мой генерал, — отвечал Глокоус. — И могу поставить на это свою жизнь.

19

Нищий слепец

Воины Мины, оставлял Оплот, выступили в поход в прекрасном расположении духа, вовсю распевая походные песни, маршируя им в такт и болтая о тех чудесах отваги и удивительных подвигах, которые они совершат в Сильванести во имя их обожаемой предводительницы. Стоило только Мине появиться на своем красавце жеребце, цвета бычьей крови, как солдаты начинали выкрикивать здравицы и, ломая ряды (что неизменно вызывало гнев у их командиров), бежали к ней, чтобы коснуться ее руки или платья. Все они верили, что это непременно должно принести им счастье.

Галдара среди них не было. Несколькими днями раньше он отбыл в Кхур, куда должен был доставить приказания Мины тамошнему командующему генералу Догаху. В его отсутствие командование принял на себя капитан Самоал. В начале похода никаких трудностей не возникало и не должно было возникнуть, он прекрасно знал это. Ярко светило солнце. Стояли погожие летние дни. Их отряд всего несколько дней как оставил Оплот, и они все еще находились на дружественных территориях. Уже скоро они войдут в земли великанов-людоедов — прежних союзников, а теперь заклятых врагов, но сейчас даже мысль о сражениях с этими кровожадными чудовищами не могла омрачить их дух. Имя Мины согревало их подобно бледному холодному солнцу.

Старый солдат, ветеран многих и многих кампаний, Самоал знал, что, когда погода испортится и зарядят дожди, когда дороги превратятся в узкие, труднопроходимые тропы, когда начнут завывать ветры и враг будет преследовать их по пятам, тогда у солдат появится иное мнение об этом предприятии. Они примутся ворчать и брюзжать, а некоторые отчаянные головы даже станут открыто роптать и подстрекать других к мятежу. Но сейчас его обязанности были легкими. Он шагал рядом с Миной, на зависть всей колонне. Он стоял рядом с ней, придерживая стремя, когда она, сидя на коне, оглядывала проходившие мимо войска. Каждый вечер он проводил в ее палатке, изучая карты и намечая маршрут на следующий день. И даже спал он рядом с ее палаткой, завернувшись в солдатский плащ и не выпуская из рук меча, готовый в любую минуту вскочить, если ей понадобится его помощь.

Ему и в голову не могла прийти мысль о том, что кто-то из солдат попытается обидеть ее. Однажды ночью, лежа под плащом и глядя на яркие звезды, сиявшие с высокого, чистого неба, он принялся размышлять над этим. Она все-таки была молодой девушкой, и довольно привлекательной. Его всегда тянуло к женщинам, причем самым разным. Он не смог бы даже приблизительно сосчитать всех, с кем бывал близок. И, как правило, такой лакомый кусочек, такая хорошенькая молоденькая девчонка заставляла бурлить его кровь. Но в присутствии Мины у него не возникало и тени желания, а, прислушиваясь к солдатской болтовне у костра, он знал, что и другие мужчины испытывают то же самое. Они любили ее, поклонялись ей. Но отношение их было почтительным и благоговейным. В нем не было ничего плотского.

Следующее утро началось как обычно. Снявшись с привала, они тронулись в путь. По дороге Самоал прикинул, что если у Галдара все пройдет хорошо в Кхуре, то минотавр нагонит их в течение ближайших двух дней. Раньше Самоал никогда не любил и не интересовался минотаврами, служившими в их войсках, но теперь он с нетерпением ждал возвращения Галдара.