Расплетающие Сновидения - Парфенова Анастасия Геннадьевна - Страница 74

Зеленоглазая воровка тем временем снисходит до того, чтобы признать моё существование. Спокойно так поднимается на ноги, отряхивает пыль с одежды. Вновь кривит губы в улыбке, на этот раз насмешливой и злой, но, как ни странно, злится она, похоже, не на меня.

— Ave, Caeser, Rex, Imperator — Morituri te salutant! Vita brevis, ars longa...

Я не без удивления выслушиваю эту ахинею, пытаясь понять, что же за добыча попалась мне на этот раз. Какая-то нестандартная еда...

«Еда» подходит ко мне, спокойная, немного печальная. Признаться, я теряюсь. Вообще-то такое поведение предполагает ловушку. Но эта и не думает угрожать, я точно знаю! И «умереть достойно, сражаясь, с оружием в руках» она вроде тоже не пытается... Каждой порой ощущаю бьющую из человеческой женщины горькую иронию. Нет — самоиронию. Может, хочет себя за что-то наказать?

— Ах, девочка, так вот ты какая... — Это она мне? — Я долго гадала, какой ты окажешься. Вообще, мне следовало гораздо раньше догадаться о происходящем. Всё было на поверхности: состояние Хранительницы, намёки, расспросы об архетипах... Антея только что не кричала об этом на каждом углу!

Она обходит меня вокруг, с искренним любопытством рассматривая, и я откуда-то знаю, что она видит. Продолжаю выжидать, собирая информацию и прикидывая, что такого интересного смогу я сотворить с зеленоглазым дивом. Некоторые проклевывающиеся варианты кажутся вполне... занимательными.

— ...По крайней мере ясно, почему ты выбрала именно этот аспект для воплощения. Ничего удивительного, раз материальная форма оказалась заточенной в тело эль-ин. Когти, клыки, крылья — тебя чуть ли не силой загнали в фольклорный образ, соответствующий такому внешнему облику. Из всех возможных вариантов выбран вампир — это печально. Опять же, последние минуты перед воплощением: идиот-братец сделал всё, чтобы ты отражала как можно больше неблаговидных сторон человеческой природы. И, разумеется, последнее заклинание риани...

Пытать на её глазах мужа? Он мне самой нужен. Сделать муляж мужа? Нет, эта отличит.

— ...Интересно, знал ли Л’Рис, что делает? Скорее всего. А может, его настолько ослепила перспектива стать героем, что ничего другого он просто не видел? С этими эль-ин никогда нельзя знать точно...

Ловлю её за плечи, прекращая это мельтешение, разворачиваю лицом к себе. Какая низенькая! Приходится наклонять голову.

— Смертная, ты понимаешь, что тебя ждёт? — Голос мой почему-то звучит озадаченно.

— О да! Это я так. Трепыхаюсь перед неизбежным. — Она вновь улыбается, но глаза полны тоски, и это меня успокаивает. Вдруг протягивает руку, прикасаясь к вплетённому в волосы синему цветку. — Голубая роза. Символ забвения. Символ потерь. Символ беспамятства. О, я должна была понять раньше! Антея ведь всё ещё жива где-то в тебе, да? Бедные вы мои!

Она, кажется, готова разрыдаться. Н-да. Обнажаю клыки, захватываю её руки в железное кольцо своих. Оттягиваю в сторону голову, обнажая шею. Страха в этой оголтелой по-прежнему нет. Это передо мной-то, которая излучает такой первобытный ужас, что смертные дышать не могут!

А дурёха прижимается ко мне, точно ноги её не держат, по узкому, безумно усталому лицу её текут слёзы.

— Девочка... Какая же ты голодная... Бедная...

Я действительно голодная. До боли, до разрывающего изнутри крика, до полуобморока. И поэтому, не в силах больше тянуть, отбросив настойчивое ощущение грозящей опасности, я вонзаю клыки в её шею.

Кровь... горячая. Странная. Кровь, наполненная видениями.

С воем пытаюсь отстраниться, но поздно. Сны, видения, мысли, чувства — само существо Нефрит уже со мной, уже во мне. Знание. Спокойное, бесстрастное и расчётливое знание женщины, без малейшего колебания принявшей смерть, чтобы я это знание получила. Она была Видящей Истину, и она очень долго изучала Антею тор Дериул-Шеррн. Изучала сама, изучала через отражение, что пряталось в глубине глаз Сергея. И сейчас, скреплённые заклинанием из арсенала тех, какими пользуются Целители, видения врываются в меня. Видения и образы, архетипы, сказки. Когда-то я (я ли?) думала о том, как видит мир Нефрит Зеленоокая. Теперь я об этом знаю. Но я ли?

Песня. Песня-вой, песня-стон. Песня, гремящая в моих венах, в глубине моего существа, моей души. Лебединая песня зеленоглазой женщины, что поёт над костями моей сути, решая, что должно жить, а чему суждено умереть...

Мир растворяется в темноте.

Сначала пришло странное ощущение: что-то давило под рёбрами. Я чуть пошевелилась, меняя положение, пытаясь понять, что происходит. Тело было застывшим, помятым. Как будто я довольно долго лежала на каменном полу. Холодном. Твёрдом. Впрочем, похоже, так оно и было. Попыталась открыть глаза, недовольно шевелясь и стараясь прийти в себя. Безуспешно.

Голова раскалывалась. Как-то мне пришлось уводить (читай, уносить) профессора Шарена со студенческой вечеринки, а наутро выслушивать длинное и подробное описание симптомов грандиозного похмелья. Мои ощущения сейчас подозрительно напоминали ту клиническую картину.

Вопрос: чем таким можно напоить вене, чтобы вызвать у неё интоксикацию? И как, во имя Ауте, умудрилась Хранительница Эль, пусть даже и навеселе, отбиться от собственных телохранителей и провести ночь на каменном полу какого-то холодильника?

Чудеса да и только.

Медленно, точно боясь расплескать содержание раскалывающейся головы, я приподнялась на руках и, подождав с полминуты, попробовала осторожно приподнять веки. Всё расплывалось вокруг чёрно-белыми пятнами.

Наконец после некоторой работы со своими зрительными анализаторами кое-что начало проясняться. Я была в пещере, пронизанной редкими лучами холодного света, маленькие кучки снега были рассыпаны тут и там. И выглядело это помещение именно так, как и должна выглядеть комната, в которой накануне некие титаны устроили грандиозную попойку: полный разгром и лёгкий налёт дурных предчувствий. Пахло кровью. И это заставило мои глаза широко распахнуться, начисто выбив мысли о собственном самочувствии.

Позади что-то зашуршало. Я обернулась так быстро, что сама не заметила, как это сделала.

Сергей сидел чуть в стороне, на возвышении, отделённый от меня глубокой, покрытой тонкой корочкой льда лужей. Сгорбившийся, постаревший, потерянный. Рядом лежало тело жены: пустое, безвольное. В таких случаях принято говорить, что её можно было бы принять за спящую, но сейчас всё расставляли по местам разорванное до костей горло и алые круги, расходящиеся по воде. Лёд у моих ног розоватого оттенка...

— Эх ты, царевна-лягушка... Моя царевна... — Он осторожно, отказываясь верить, провёл рукой по изумрудным волосам.

Меня скрутило. Нет, это не то слово. Меня раздавило. Втоптало. Разметало.

Вопль рвался и рвался наружу, но пещера оставалась всё столь же тихой.

Я вспомнила. Всё. И в этот момент единственное, о чём я могла молить Ауте, — это забыть. Забыть навсегда. Не-е-е-ет...

...Обнаружила, что ползу к аррам, раня ладони об острую кромку льда. Может, не поздно? Может, удастся спасти? Помочь? Хоть что-то, хоть как-то... Сколько минут человеческий мозг остаётся жив после остановки сердца?

При этом я отчётливо понимала: нет. Тут уже ничего не сделаешь. Что-что, а убивать качественно меня научили. От обычной, пусть и страшной раны арр-леди не умрёт: что такое регенерировать какое-то там горло для существа с её генетическими данными? Но ведь и я клыками рвала отнюдь не только горло... Не-ет, пожалуйста, нет...

Я застыла на середине лужи, беззвучно рыдая. Мокрая, замёрзшая, жалкая. Почти столь же жалкая внешне, как и внутри.

Сергей на всё это трепыхание не обратил ни малейшего внимания. Осторожно опустив жену на камень алтаря, он встал на ноги, в последний раз коснулся её лба.