Расплетающие Сновидения - Парфенова Анастасия Геннадьевна - Страница 48

А когда не понятно, спасает чувство юмора. Или та жалкая пародия на него, что просыпается во мне в моменты наивысшего страха. То, что я называю своей «внутренней стервой».

— Обещаю вам, о муж мой. Если когда-нибудь я и решу удрать от вас, то уж никак не с опьяневшим от собственных гормонов вервольфом-подростком.

Он не то скривился, не то застонал.

— Я не такого ответа ждал, моя леди. — Ирония была слишком тонка, сквозь неё проглядывало что-то иное.

— У меня нет другого ответа, мой лорд. — Осторожно, боясь, что он отвернётся, прикоснулась к небритой щеке. — Прости.

Дарай-князь чуть повернул голову, как будто нечаянно провёл по моим пальцам губами.

— Тобой совершенно невозможно манипулировать. Идём. Наши спустятся через пару минут.

Глава 7

Зеленолицый гоблин вывел к нам отдохнувших, вычищенных лошадей и покрыл матом всех богов оптом и в розницу за то, что позволяют столь отвратительное отношение к несчастным животным. Больше всего его возмущало состояние моего скакуна (который, как я выяснила из его пространной речи, оказался кобылой), но «дамам» в лицо ничего сказано не было. Конюший только поджал неодобрительно губы, передавая повод Арреку (не мне!), и проворчал что-то на своём языке.

Мы с тварью покосились друг на друга краем глаз. И дружно шарахнулись в разные стороны. У лошади до сих пор шкура была в проплешинах. У меня вдруг резко заболели бёдра, ноги свело судорогой. Залезать в орудие пытки, именуемое седлом, не было ни малейшего желания.

Но залезть всё-таки пришлось. Не без дипломатического посредничества дарай-князя тварюку уговорили подойти, а меня — взгромоздиться ей на спину. Внимательно посмотрев друг другу в глаза, мы решили установить военный нейтралитет. Основным условием которого было: «Это скоро кончится».

У меня возникло впечатление, что первоначальная нелестная оценка интеллекта этого полунасекомого-полудракона была несколько поспешной.

Наша маленькая группка покинула бедные, замызганные улицы Халиссы также незаметно, как и прибыла.

Рассвет был каким-то бледным, неубедительным. Вновь повалил снег.

Л’Рис красивым, напевным голосом декламировал ветру свои стихи.

Моя рука против воли взлетела к волосам, коснулась голубых лепестков. Нет, всё ещё роза. Но... достаточно, значит, достаточно! Кое-кому пора задать небольшую трёпку!

Я чуть сжала колени, телепатически передавая транспорту, что хочу поравняться с Л’Рисом. Усвоив, что упираться бесполезно, меня со злобным рыком вывезли на нужную позицию. Дрессируем, однако.

— Госпожа? — Риани уважительно склонил голову и чуть поднял безумно красиво очерченные брови.

— Л’Рис. Я хотела спросить, там в трактире, песня про пиратов — откуда ты её узнал? Это не твой стиль.

— А-а-а. — Он на мгновение прикрыл голубые озёра глаз, прекрасно понимая, что это не тот вопрос, который мне хотелось задать, и что настоящий, возможно, последует позже. — Это «Флибустьерская лирическая». Я услышал её от вашего консорта. У него, конечно, исполнение более... насыщенное.

Аррек? Поёт? Странно, до сих пор я ни разу не слышала, чтобы он хотя бы мурлыкал себе под нос. Если задуматься всерьёз, то становится понятно почему. Первый мой муж, погибший во время Эпидемии, был бардом. Причём не просто бардом — великолепным, талантливейшим, непревзойдённым мастером в своём искусстве. Ничего удивительного, что Аррек не хотел сравнений. Хотя дело, наверно, даже не в этом. Он просто старался, чтобы у меня было как можно меньше поводов вспоминать Иннеллина. А я изо всех сил старалась избегать любых напоминаний о Туорри, его первой жене.

Аррек — поёт? Хм. Хотя я очень легко могу представить его распевающим такую вот именно песенку. Как, впрочем, и участвующим в практической стороне описываемого в ней процесса. Флибустьерская, значит. Ну-ну.

— А вторая твоя песня? — Сто очков в мою пользу — мне удалось не отвести взгляд.

С минуту внимательно поизучав моё лишённое всякого выражения лицо, риани поклонился и приготовился отвечать.

Вдруг между нами резко, как-то грубо вклинился Дельвар. Конь младшего риани шарахнулся в сторону, и тёмный гигант бросил в сторону красавчика хмурый взгляд. У них явно были разногласия по какому-то вопросу.

Я прошу прощения, госпожа. Ему не следовало петь это. И тем более не следовало допускать, чтобы вы слышали. Простите.

Сен-образ от самого Л’Риса на тему: Я не думал, что это причинит вам такую боль, — был очень искренним.

Теперь уже я изучала своих риани целую минуту.

— Я бы попросила вас, Ступающие Мягко, в следующий раз, когда вздумаете заниматься моим воспитанием, делать это менее... топорно. А вас прошу, воин Дельвар, не вмешиваться в разговор, к участию в котором вас не приглашали.

Он вздрогнул, как-то весь сгорбился в седле.

Простите, Хранительница. Это не было проявлением неуважения. Просто для вас разговор был очень болезненным. Я не мог больше терпеть.

Я пренебрежительно дёрнула плечами и вонзила каблуки в бока кобылы. Та, точно поняв, что шутить сейчас не стоит, резво бросилась вперёд, вынеся меня в самое начало нашей маленькой колонны.

Дельвар был прав. Слишком больно. Нельзя позволять себе так расклеиваться. Видит Ауте, я и без того сейчас не в форме. Мягко говоря.

Я расслабилась, позволив своей скотинке брести самостоятельно. Поглубже натянула отороченный мехом капюшон, спрятала руки в варежках. Надо было о многом подумать.

Посмотрела на Нефрит. Маленькая арр-леди, так небрежно распоряжавшаяся такой большой Ойкуменой. Мудрая, гордая и своевластная. Такая, какой, по идее, и должна быть истинная эль-ин. И как её угораздило родиться среди людей?

Что же она там говорила? Люди видят лишь то, что они хотят увидеть. Или тех, кого хотят увидеть. Это я знала давно. Но я — совершенно другое. Я — это я. И потому непознаваема по определению. Что бы они там себе ни напридумывали, моей сути это не отражает.

Или?

Вене. Я становлюсь тем, кем желаю быть. Или тем, кого желают во мне видеть другие? Насколько неосознанные проекции смертных могут влиять на мои изменения?

Вер... А ведь с тобой не всё так просто, юный оборотень. Тогда, в лесу ты увидел не просто самку одного с тобой биологического вида. Как он сказал? Отражение. Да. Но будем смотреть реальности в глаза: не просто отражение. На какой-то миг я стала его... Его судьбой, его сутью, его Анимой, как сказала бы, наверно, Нефрит. Самое страшное и самое прекрасное. Вдохновение и погибель. Ауте, когда я успела так крупно влипнуть?

Одна мысль, что я, пусть и нечаянно, умудрилась стать чьей-то душой, заставила меня почувствовать мерзкий холод где-то в желудке. И почти физическую боль. Конечно, эль-ин и люди под понятием «душа» понимают вещи настолько различные... Ах, дерьмо!...

Меня начало подташнивать. Голова болела, а снег всё сыпался и сыпался в призрачном горном свете. Лошади осторожно постукивали копытами по ненадёжному льду крутых троп.