Битва близнецов - Уэйс Маргарет - Страница 49

— Послушай! Я верю тебе и именно поэтому… не хочу, чтобы ты меня исцелила.

— Что? — Крисания уставилась на него. Она ничего не понимала. — Ты болен,

— сказала она наконец. — Ты бредишь. Ну конечно же… Ты просто сам не понимаешь, что говоришь!

— Я все понимаю, — ответил юноша. — Посмотри на меня! По-моему, я еще вполне в здравом уме.

Крисания всмотрелась в его лицо и кивнула с явной неохотой.

— Вот, тебе приходится признать, что я не брежу. Я все слышу и все понимаю.

— Тогда почему же…

— Потому, — негромко отозвался умирающий, тяжело и хрипло дыша, — что если Паладайн существует — а теперь я в этом убежден, — почему же он… допустил, чтобы все это случилось? Как он позволил, чтобы все мои односельчане умерли? За что он обрек нас на такие страдания? Зачем вообще был нужен Катаклизм? Ответь мне, жрица Паладайна! — воскликнул он вдруг, в гневе стискивая ее руку. — Ответь!

Это были ее собственные вопросы, вопросы, которые ей задавал Рейстлин.

Крисания почувствовала, как ее разум снова бредет, спотыкаясь, в потемках сомнений. Что Крисания могла ему сказать, если она сама еще не отыскала ни одного ответа на свои собственные вопросы?

Непослушными губами жрица повторила слова Элистана:

— «Мы должны верить. Пути богов неведомы и непонятны смертным. Мы не можем увидеть…»

Юноша снова упал на подушку и устало покачал головой. Крисания замолчала на полуслове, ощущая свое полное бессилие перед лицом столь сильного гнева и ненависти. «Я все равно вылечу его! — решила она. — Он болен, слаб телом и умом. Нельзя ожидать, чтобы он все понял с первого раза…»

Потом она вздохнула. Нет. В иных обстоятельствах Паладайн позволил бы ей это. Но не сейчас. В отчаянии Крисания подумала о том, что бог не станет слушать ее молитв. В своей божественной мудрости он возьмет юношу к себе, и тогда все разъяснится. В других обстоятельствах…

Но, увы, не сейчас.

Внезапно Крисания подумала о том, что время нельзя изменить. Во всяком случае так, как пыталась она. Золотая Луна возродит веру в древних богов только тогда, когда уляжется гнев и отступит застарелая ненависть и недоверие, когда люди будут способны слышать, понимать услышанное и верить в него.

Ощущение, собственной неудачи овладело ею. Все еще стоя на коленях возле постели жреца, она спрятала лицо в ладонях и обратилась к Паладайну, моля о прощении за то, что никто в этом мире не хотел ее слышать и понимать.

Легкая, почти невесомая рука коснулась ее волос, и Крисания подняла голову. Юноша слабо улыбался ей.

— Прости меня, — сказал он негромко, с трудом шевеля потрескавшимися губами. — Я не хотел… разочаровывать тебя.

— Я все понимаю, — так же тихо откликнулась Крисания. — И уважаю твой выбор.

— Спасибо. — Юноша замолчал, и на протяжении нескольких минут Крисания слышала только его тяжелое дыхание. Когда она захотела подняться, горячая рука юноши сомкнулась на ее запястье.

— Сделай для меня одну вещь, — попросил юноша.

— Все, что хочешь, — ответила Крисания, хотя почти ничего не видела из-за выступивших на глазах слез.

Посиди со мной сегодня ночью… пока я буду умирать…

— чуть не падаю. Кто-то удерживает меня, дает мне упасть и влечет меня вперед. Вперед и вверх по ступеням. Вот я уже на вершине. Вот плаха, почерневшая от пролитой здесь крови. Она прямо передо мной. О, как нужно мне освободить руки! Если бы только удалось разорвать эти веревки, тогда бы я мог воспользоваться своей магией. Спастись! Спастись!

«Нет спасения! — смеется мой палач, и я слышу свой собственный голос, свой собственный смех. — На колени, маг! Склони голову на плаху. Усни на холодной окровавленной подушке и увидишь себя во сне!»

Нет! Я кричу от ужаса и ярости, я пытаюсь бороться, но крепкие руки хватают меня сзади. Меня заставляют опуститься на колени. Ах, какая эта плаха холодная и скользкая! От нее просто мороз по коже! Я продолжаю корчиться и извиваться на этой старой деревянной колоде, но какая-то сила прижимает меня к ней все сильней и сильней.

Вокруг потемнело — это на голову мне натянули капюшон… но я слышу, слышу, как все ближе ко мне подходит палач. Я слышу, как его черный плащ шелестит по помосту, я слышу, как поднимается сверкающий топор. Все выше и выше, вот сейчас он…

— Рейстлин! Рейстлин, проснись!

Рейстлин с трудом открыл глаза. Первое мгновение он смотрел прямо вверх, и взгляд его был совершенно безумным, страшным. Он не понимал, где он и кто заставил его проснуться.

— Что случилось, Рейст? — спросил тот же голос.

Сильные руки крепко держали его за плечи, а знакомый голос был исполнен неподдельного тепла и заботы. Звук его заглушил в мозгу Рейстлина свист опускающегося топора.

— Карамон! — вскричал Рейстлин и схватил брата за руки. — На помощь!

Останови их!! Не дай им убить меня!!!

— Тс-с-с! Тише! Я не дам им ничего сделать, — прошептал Карамон, прижимая брата к своей широкой груди и неловко гладя его по мягким каштановым волосам. — Все в порядке, все хорошо. Я здесь…

Рейстлин прижался щекой к плечу Карамона и, прислушиваясь к ровному стуку сердца гиганта, судорожно вздохнул. Затем он снова закрыл глаза и заплакал, как ребенок.

— Ну не смешно ли? — прошептал Рейстлин некоторое время спустя, когда Карамон развел небольшой костер и повесил над ним котелок с водой. — Я самый могущественный маг из всех, кто когда-либо жил, а обыкновенный ночной кошмар заставляет меня рыдать от страха, словно младенца.

— Значит, ты все-таки больше человек, чем тебе кажется, — рассудительно проворчал Карамон, наклоняясь над котелком и пристально в него заглядывая, как бы пытаясь заставить воду закипеть поскорее при помощи своей силы воли. Затем он пожал плечами:

— В конце концов, ты сам об этом говорил.

— Да, человек! — негромко, но яростно откликнулся маг. Он сидел у самого огня и весь дрожал, несмотря на толстое одеяло и дорожный плащ, который Карамон накинул ему на плечи.

Гигант с опаской посмотрел на брата, припомнив все то, о чем его предупреждали Пар-Салиан и другие маги — члены Конклава на своем заседании в Вайретской Башне.

— Твой брат хочет бросить вызов богам! Он сам хочет стать богом!

Под взглядом Карамона Рейстлин заерзал на траве и подтянул согнутые ноги как можно ближе к груди. Руки он положил на колени, а подбородком уперся в запястья. Карамон вспомнил прекрасное ощущение, которое он пережил, когда брат, еще сонный, потянулся за помощью и защитой именно к нему… Он поспешно отвернулся. К горлу его подступил тугой комок.

Рейстлин внезапно вскинул голову.

— Что это? — спросил он, но Карамон, тоже заслышавший какой-то подозрительный шум, уже вскочил на ноги.

— Не знаю, — шепотом отозвался гигант, напряженно прислушиваясь. Он двигался на удивление тихо и проворно для своей огромной фигуры. В два прыжка он оказался возле своих вещей и выхватил из ножен меч. Рейстлин схватился за свой магический посох, лежащий рядом. Легко, словно кошка, вскочив на ноги, он опрокинул котелок в огонь, и по поляне поплыли клубы белого пара.

Давая глазам привыкнуть к темноте, братья некоторое время стояли и внимательно прислушивались.

Негромко бурлил по камням ручей, возле которого они остановились. Под холодным ветром потрескивали и скреблись друг о друга ветви деревьев, осенние листья падали на землю с сухим шелестом. И все же звук, который заставил их насторожиться, не производили ни ветер, ни вода.

— Вон там! — прошептал Рейстлин одними губами и указал рукой направление.

— В лесу, прямо напротив нас, за ручьем.

Оттуда действительно доносился какой-то непонятный шорох, словно кто-то крался в темноте. Звук этот раздавался несколько секунд, затем все ненадолго смолкло, затем снова послышался непонятный шелест и скрип. Определенно там был кто-то или что-то — неуклюжее, тяжелое и, скорее всего, опасное.

— Гоблины! — догадался Карамон, крепче стискивая рукоять меча, и они с Рейстлином обменялись взглядами. В это мгновение все, что разделяло близнецов, — годы мрака, отчуждения, ревность и ненависть — исчезло, словно никогда и не существовало. Обоим грозила нешуточная опасность, и, отзываясь на нее, братья снова стали единым целым, как во чреве матери.