Битва близнецов - Уэйс Маргарет - Страница 40

— Это одна из причин, по которой я предпочитаю переехать, — сказал Крисания негромко и слегка покраснела. — Я почувствовала, что твоя… привязанность ко мне усиливается. И хотя я знаю тебя достаточно хорошо и могу не опасаться, что ты станешь оказывать мне знаки внимания, которые я сочту, гм-м… нежелательными, я все же не хотела бы оставаться с тобой в палатке одна.

— Крисания!.. — начал Карамон, и его руки задрожали.

— То, что ты чувствуешь, — это не любовь, Карамон, — мягко продолжила Крисания. — Просто ты одинок и скучаешь по своей жене. Это ее ты любишь, я знаю. Я видела, как загораются нежностью твои глаза, когда ты вспоминаешь Тику.

При звуке этого имени лицо Карамона потемнело.

— Что ты можешь знать о любви?! — воскликнул он чуть громче, чем следовало бы. — Конечно, я люблю Тику. Но до нее я любил многих женщин, а Тика знала многих мужчин, я готов в этом поклясться!

Он сердито фыркнул. То, что он сказал о Тике, было не правдой, и Карамон прекрасно это знал. Просто ему очень хотелось в это верить, так как подобный расклад помогал ему не так остро ощущать свою вину — чувство, от которого он пытался избавиться вот уже несколько месяцев.

— Тика, в конце концов, просто человек, — прибавил он с кислой улыбкой. — Она сделана из плоти и крови, а не изо льда!

— Что я знаю о любви? — повторила Крисания спокойно, но ее глаза потемнели от гнева. — Я расскажу тебе, слушай. Я…

— Молчи! Не говори ничего! — глухим голосом выкрикнул Карамон. Он уже не владел собой и, крепко обхватив Крисанию своими огромными ручищами, прижал к себе. — Не говори ничего! — повторил он. — Не говори, что любишь Рейста! Он не заслуживает твоей любви. Он просто использует тебя, так же, как и меня. Когда он покончит со своим делом, он выбросит тебя на помойку. Мы оба будем ему ни к чему великому богу Рейстлину!..

— Отпусти меня! — резко приказала Крисания, и по ее лицу пошли красные пятна. Темные глаза метали молнии.

— Разве ты не понимаешь?! — закричал Карамон, готовый трясти молодую женщину до тех пор, пока она не поймет. — Или ты ослепла?

— Прошу прощения, — раздался негромкий голос, — что прерываю вас. Однако у меня срочные новости.

При звуке этого спокойного, почти мягкого голоса Крисания опять побледнела. Карамон выпустил ее из рук, и жрица отпрянула так быстро, что запнулась о сундучок с одеждой и упала на колени. Лицо ее было скрыто под свесившимися длинными черными волосами, а сама она притворилась, будто перебирает свое имущество.

Карамон нахмурился и повернул лицо, ставшее от гнева багровым, ко входу в шатер, где стоял его брат-близнец.

Рейстлин спокойно рассматривал брата неподвижными и блестящими, словно два зеркала, глазами. На лице его не было никакого выражения, как не было никаких эмоций в его ровном голосе, однако на долю секунды блестящая поверхность его глаз стала прозрачной, и Карамон увидел внутри такую обжигающую и бурлящую ревность, что вздрогнул, как от удара. Впрочем, продолжалось это столь недолго, что гигант не был бы уверен в реальности происшедшего, если бы не внезапное ощущение холодной тяжести в желудке и не горький привкус во рту.

— Что за новости? — спросил он, сглатывая слюну.

— Посланцы с юга, — коротко объяснил Рейстлин.

— И?.. — подбодрил Карамон, так как маг почему-то замолчал.

Рейстлин вдруг отбросил на спину капюшон и шагнул вперед, впиваясь в Карамона глазами. Их взгляды скрестились, как сверкающие мечи, только что не зазвенели, однако странным образом братья стали в этот момент больше, чем когда-либо, похожи друг на друга. Сходство между ними усилилось и бросилось бы в глаза каждому, кто увидел бы их в эти мгновения. И снова — правда, всего лишь на миг — с лица мага спала его всегдашняя холодная маска.

— Гномы Торбардина готовятся к войне! — прошипел Рейстлин и сжал в кулаки свои тонкие пальцы. Он произнес эти слова с такой страстью, что Карамон удивленно заморгал, и даже Крисания подняла голову от сундучка и посмотрела на мага с беспокойством.

Сбитый с толку, Карамон отвел глаза и отвернулся, притворяясь, будто поправляет какие-то карты на столе. Потом пожал плечами.

— Я не понимаю, ты что, ожидал чего-то другого? — спросил он спокойно. — В конце концов, это была твоя идея. Это ты распустил слухи о скрытом под горами сокровище, и мы не делали никакой тайны из того, куда и зачем направляемся.

Скажу больше, этот призыв — «Присоединяйся к армии великого Фистандантилуса, и ты получишь свою долю гномьих сокровищ!» — привлек под наше знамя основные силы.

Карамон сказал это, как само собой разумеющееся, однако на Рейстлина его слова подействовали самым неожиданным образом. Он попытался что-то сказать, но т его судорожно искривленного рта не вырвалось ни одного членораздельного звука. Некоторое время он шипел и кашлял так сильно, что в уголках его губ показалась кровавая пена. Запавшие глаза сверкали, как раскаленные угли в зимнюю ночь, как красная луна на скованном льдом пруду. Кулаки его сжались словно против воли, и маг шагнул к Карамону.

Крисания вскочила на ноги, а Карамон не на шутку испуганный — попятился назад, но налетел на стол и схватился за рукоять меча. Между тем Рейстлин титаническим усилием воли взял себя в руки и немного успокоился. Издав завершающий яростный рык, он повернулся и вышел вон. При виде его часовые у входа задрожали от страха.

Карамон остался на месте, охваченный беспокойством и тревогой. Он не понимал, какая муха укусила его брата и почему он так резко отреагировал на самые обычные слова. Да, Рейст бывал вспыльчив, но в логике ему никогда нельзя было отказать…

Крисания тоже посмотрела Рейстлину вслед, и на лице ее возникло озадаченное выражение, однако раздавшиеся за стенами шатра громкие возгласы вывели обоих из задумчивости. Карамон пошел к выходу. У порога он, однако, остановился и, полуобернувшись к Крисании, холодно сказал:

— Если нам действительно пора всерьез готовиться к войне, у меня не будет времени, чтобы надежно оберегать тебя. Поэтому ты останешься здесь. Я оставлю тебя в покое — в этом можешь быть уверена. Даю слово чести.

С этими словами он покинул палатку и отправился к часовым.

Крисания вспыхнула, но она была слишком разгневана, чтобы отвечать.

Некоторое время она оставалась в шатре просто ради того, чтобы не уронить собственного достоинства, и только потом вышла наружу. Бросив взгляд на лица стражников, Крисания поняла: они слышали многое, если не все, хотя и Карамон, и она сама старались не повышать голоса.

Не обращая внимания на откровенные довольные улыбки охранников, молодая жрица быстро огляделась по сторонам и заметила мелькнувшие па опушке ближайшего леса черные одежды мага. Вернувшись в палатку, Крисания схватила платок, торопливо набросила его на плечи и быстрым шагом пошла в ту же сторону, что и Рейстлин.

Карамон увидел Крисанию в просвете между деревьями. Хотя он не видел Рейстлина, ему не нужно было гадать, почему Крисания так торопится именно в этом направлении. Карамон громко окликнул жрицу. Насколько ему было известно, в этом лесу ее не подстерегала никакая опасность — и взрослые охотники, и мальчишки ежедневно углублялись в него на много миль, а парочки из лагеря давно облюбовали опушку для своих ночных утех, — однако в теперешнее неспокойное время лучший способ избежать неприятностей — не искать их самому.

Услышав, как военачальник зовет Крисанию по имени, двое часовых обменялись понимающими взглядами. Карамон внезапно понял, как все это должно выглядеть со стороны, и поспешно закрыл рот. Он не мог позволить себе гнаться за молодой девицей с жалобными криками, словно отвергнутый любовник. К тому же к нему уже направлялся Гэргас, который вел за собой усталого гнома в пыльной куртке и высокого смуглого молодого человека, облаченного в одежды варвара — меха, украшенные перьями.

«Посланники», — понял Карамон и с тоской покосился в сторону леса. Ему придется принимать их сейчас, усаживать, произносить вежливые пустые слова, прежде чем они приступят к настоящему делу. Между тем Крисания уже скрылась из виду. Предчувствие грозящей ей опасности охватило Карамона с такой силой, что он чуть было не махнул на все рукой и не ринулся вслед за жрицей, не разбирая дороги. Все его воинские инстинкты призывали именно к этому. Карамон не мог сказать, чего именно он боится, но страх и дурные предчувствия были так же реальны, как рукоять меча, которую он в задумчивости стиснул.