Ключи от рая - Дейч Ричард - Страница 5

Взяв книгу, он пробормотал, словно подтверждая сказанное:

— Откройте требники на «Утро наступило», страница сто третья.

Прихожане подхватили пение, и, хотя, конечно, это был не хор «Метрополитен-опера», пели они слаженно и воодушевленно, и от балок перекрытий отражались мелодичные отголоски.

В дальнем конце церкви, на последней скамье в углу, словно скрываясь, сидела самая большая поклонница отца Шонесси. Но если молодая женщина и пыталась казаться незаметной, это была непосильная задача: золотисто-каштановые волосы, ниспадающие на спину текучим огнем, не позволяли постороннему взгляду скользнуть, не задержавшись. Прихожанка со смиренным видом держала в руке требник и тихо напевала себе под нос, что никак не согласовывалось с остальной ее жизнью. С тринадцати лет она жила в сплошном противоречии: днем в католической школе изучала семь смертных грехов, а ночью выходила на улицы, стремясь совершить все семь. И хотя с годами пришли умеренность и чувство ответственности, от своих необузданных привычек она так и не отказалась. В субботу вечером она, как правило, отправлялась на танцы, но почти каждое воскресенье, независимо ни от чего, в одиннадцать часов утра ее можно было найти на одном и том же месте на последней скамье: низко склонив голову, она тихо благодарила Бога за все, что есть в ее жизни. И хотя Мэри Сент-Пьер не во всем соглашалась с церковью и вследствие своего поведения никак не могла быть причислена к лику святых, ее вера в Бога оставалась непоколебимой.

Рядом с ней молча сидел ее муж, недовольно стиснув губы и рассматривая поющих прихожан. Копна неухоженных темных волос обрамляла волевое лицо, красивое, но потрепанное, несмотря на то что мужчине этому было всего тридцать восемь лет. Он нетерпеливо ерзал, мыслями уже находясь за пределами церкви. Майкл Сент-Пьер до сих пор ни словом не обмолвился жене о том, что вера его слабеет, и сейчас для этого определенно был не самый подходящий момент. Супругам и без того хватало проблем.

Мэри и Майкл направились к выходу вместе с остальными прихожанами, которые выстроились змеей, выгнувшейся к пастору. Все хотели пожать священнику руку, вопреки всему надеясь, что, быть может, хоть малая толика его святости при этом прикосновении перейдет и им на душу.

Отец Шонесси учтиво кивал каждому, отвечая на благодарность за проповедь, но за его легкой усмешкой скрывался вопрос: «Сможет ли кто-нибудь повторить хотя бы одно предложение из услышанного, не говоря уж о том, чтобы руководствоваться моими наставлениями в повседневной жизни?» Однако вдруг его лицо просветлело, ибо он поймал на себе взгляд Мэри Сент-Пьер.

— Замечательная проповедь, ваше преподобие, — сказала Мэри, не отрывая глаз от коротышки-священника.

Она словно разговаривала с ребенком — такой значительной была разница в росте. Заботясь о том, чтобы не смущать этим несоответствием отца Шонесси, Мэри всегда следила за тем, чтобы не приходить в церковь на высоких каблуках, но даже и без каблуков она зашкаливала за пять футов девять дюймов.

— Благодарю вас, Мори. — Священник крепко сжал ее руку обеими руками. — Поднимаясь на амвон, я всегда уверен, что могу рассчитывать на вашу улыбку.

На Майкла отец Шонесси не обращал ни какого внимания. Казалось, он его просто не видит. Почувствовав смущение мужа, Мэри улыбнулась, подталкивая его к священнику.

Наконец, словно передумав и не желая обижать Мэри, отец Шонесси кивнул Майклу:

— Здравствуйте, Майкл.

— Здравствуйте, Патрик, не слишком приветливо пробормотал тот в ответ.

За спиной Мэри скапливалась толпа нетерпеливых прихожан. Священник с неохотой выпустил ее руку.

— Да хранит тебя Господь, дитя мое.

— Благодарю вас, отец мой. И вас также.

Супруги Сент-Пьер направились по обсаженной деревьями аллее к стоянке, а отец Шонесси продолжил принимать благодарность паствы.

«Форд-торес» 1989 года выпуска выехал со стоянки у церкви и повернул на восток. Скрипящий и дребезжащий автомобиль был старым, но ухоженным. Майкл вел машину молча, устремив взор перед собой, погруженный в мысли. Мэри поняла, что ему опять больно. Ее муж удалился в тот мир, где запирался совсем один, чтобы решать свои проблемы. Но Мэри не желала сдаваться и упрямо пыталась разрушить эту стену, каждый раз изобретая новый подход. Сейчас у нее в глазах сверкнули веселые искорки, она улыбнулась и тронула Майкла за руку.

Он мельком взглянул на нее.

— В чем дело?

— Так, смахнула кое-что у тебя с плеча.

— Перхоть?

— Нет. Щепки.

— Что? — Искренне сбитый с толку, Майкл дернулся так, словно на нем сидел ядовитый паук. — Какие щепки?

— Те самые, которые ты носишь на плечах.[2]

Майкл скорчил гримасу, отчаянно цепляясь за свое плохое настроение.

— Патрик отличный парень, — продолжала Мэри.

— Он смотрит на меня сверху вниз, так, словно я могу заразить его паству какой-нибудь гадостью. Я думал, священник должен уметь прощать. — В его голосе прозвучала горечь.

— Майкл, такому коротышке, как Патрик, трудно смотреть на тебя сверху вниз.

— Мэри, взгляни на мир моими глазами, — бросил Майкл, не отрывая взгляда от дороги.

Мэри терпеть не могла, когда муж так резко ее обрывал. Происходило подобное нечасто, исключительно по выходным и, как правило, в течение первого часа после окончания мессы. Мэри понимала, что Майклу приходится очень трудно, но, в конце концов, это отнимало у него лишь один час в неделю. Кроме того, она видела мир его глазами; это получалось у нее всегда, и ей казалось, что Майклу пора обрести в жизни хоть немного покоя.

— Неужели мы каждую неделю должны проходить через одно и то же? — спросила Мэри, в знак примирения кладя руку мужу на колено.

В салоне машины наступила неловкая тишина.

Машины десятками выстроились вдоль обеих обочин дороги. Откуда-то доносилась оглушительная музыка Брюса Спрингстина. Неподалеку ревел океан; ветер с моря наполнял воздух запахом лета, который ни с чем невозможно спутать. Мэри прошла по вымощенной сланцем дорожке к серому зданию, потрепанному непогодой. Майкл подчеркнуто держался в пяти шагах позади, по-прежнему молчаливый и угрюмый. Мэри позвонила. Тишина. Она позвонила снова, и тут Майкл наконец нагнал ее. Дернув за ручку, Мэри распахнула дверь…

— Не знаю, подходящее ли у меня настроение для этого, — предостерег Майкл.

— А для чего у тебя подходящее настроение? — раздраженно спросила она, теряя терпение.

Майкл промолчал.

— Мы поздороваемся, через полчаса откланяемся и в два уже будем дома.

Взяв мужа за руку, Мэри провела его в дом. В комнатах было темно и подозрительно пусто. Мэри направилась в дальнюю часть дома, через просто обставленную гостиную, мимо обеденного зала, чувствуя, как с каждым шагом нарастает приглушенный гул голосов. Наконец она остановилась у раздвижных стеклянных дверей, завешенных шторами.

— Не забудь улыбаться, — шепотом напутствовала Мэри мужа.

Она раздвинула шторы, и взору открылось праздничное сборище. И не просто сборище — всем сборищам сборище. Терраса за домом была заполнена людским морем, выплеснувшимся на берег. Дымились три жаровни для барбекю, поднимая к небу языки пламени. Если на них и лежало когда-то мясо, то оно уже давно было кремировано и отправилось к богам. Огромные колонки извергали «Комнату сладостей», но завываниям Спрингстина с трудом удавалось состязаться с гомонящими гостями.

Мэри вцепилась Майклу в руку, и они нырнули в сумасшествие веселья. Она протащила мужа к свободному пятачку в глубине террасы, и им навстречу шагнул огромный медведь в человеческом обличье. Люди расступались перед ним, словно перед царственной особой, кивали и хлопали его по необъятной спине. Это был просто громадный мужчина: не сплошной жир, но и не мышцы, а просто здоровенная туша. Шести футов пяти дюймов роста, он возвышался над всеми.