Вкус яблока - Хиккетс Роберта - Страница 37

— О чем ты собирался со мной поговорить?

Голос Мэйбл нарушил ночную тишину.

Весь вечер она ждала, когда он начнет этот разговор. Гард казался таким серьезным, когда заявил ей днем, что хочет кое о чем спросить. Но ни во время ужина, ни когда они смотрели телевизор, ни после, когда просто наслаждались тихим вечером, не заговаривал на волнующую его тему.

А теперь настало время возвращаться в казарму. Хозяйка вышла проводить его на крыльцо и только тут отважилась задать этот вопрос. Если предстоит нелегкий разговор, резонно рассудила она, то его проще вести в темноте осенней ночи.

Гард стоял к ней спиной, положив руки на влажные от росы перила. Помолчав секунду, он ответил:

— О Реджи.

Вздохнув, Мэйбл встала рядом с ним. Тут уж никакая темнота не спасет. И ночью, и днем, ей одинаково неловко обсуждать с этим человеком своего бывшего мужа. И тем не менее он имел право знать все.

— Почему вы разошлись, Мэйбл? Что произошло?

Вдохнув побольше воздуха, женщина неохотно ответила:

— Я тебе уже говорила, Реджи нашел то, что стало ему дороже нас с сыном.

Она почувствовала на себе его выжидающий взгляд.

— Другую женщину?

Он произнес эти слова таким будничным тоном, будто считал само собой разумеющимся, что супруг мог предпочесть ей другую. Если бы замужество имело для нее хоть какое-то значение, она бы оскорбилась. А ей было все равно.

— Нет, не другую женщину.

— Другого мужчину?

Голос его прозвучал настолько изумленно, что она улыбнулась.

— Опять не угадал.

— Тогда я ничего не понимаю… Мэйбл покрепче ухватилась за перила.

— И в самом деле тяжело понять. Я никого в это не посвящала, только родителей и Дороти. Самое смешное, что ты, работая в полиции, мог бы при желании и сам все выяснить. Полицейское управление города Мемфиса наверняка могло бы представить тебе все необходимые сведения. И узнал бы побольше моего.

Он повернул к ней лицо и настороженно спросил:

— Ты хочешь сказать, что Реджи нарушил закон и его арестовали?

— Сколько веревочке ни виться… — нарочито небрежно бросила она.

— Он в тюрьме?

— Нет. Представители этой семейки в тюрьмах не сидят. У них везде свои люди.

— В чем его обвиняли?

Пальцы уже ломило от боли, но оторвать руки от перил она никак не могла. Не в силах была обернуться к полицейскому и сказать ему то, из-за чего сам едва не лишился жизни. И все же решилась.

— Хранение с целью распространения. Только ничего он никому не предлагал. Все оставлял себе.

Воцарилось долгое молчание. Интересно, какие мысли бродят у него в голове, подумала Мэйбл. И когда уже пришла к выводу, что Гард никак не может решить, стоит ли ему связываться с бывшей женой какого-то подонка, он спокойным голосом спросил:

— Что он оставлял себе?

— Кокаин. Самый распространенный наркотик…

Опять помолчали.

— Как это произошло? — наконец спросил он.

Довольная тем, что он ее не упрекает, Мэйбл пожала плечами.

— Не знаю. Он всегда много работал. Дома у нас все было нормально. И друзья имелись, и деловые интересы. Я понятия ни о чем не имела, пока не обнаружила, что мы почти нищие. Кредиторы требовали уплаты долгов, банк собирался лишить нас права пользования домом.

— Значит, Роллинс лежал оба раза не в больнице, а в наркологическом диспансере?

Наконец-то ей удалось отцепиться от перил, и она взглянула ему прямо в лицо, но даже с близкого расстояния не понимала, что оно выражает.

— А ты-то откуда знаешь?

— Алан как-то обмолвился. Он ведь ни о чем не догадывается?

— Да, — прошептала Мэйбл и крепко обхватила себя руками. — Он ведь еще ребенок. Как я могла сказать, что его отец наркоман, что какой-то порошок ему дороже нас? — Она глубоко вздохнула. — Мне просто пришлось объяснить, что папа болен, и поэтому сын не может звонить ему, когда пожелает, и приезжать к нему один.

— Это и послужило причиной развода? Я-то все никак в толк взять не мог, как это человек, если он, конечно, в здравом уме, мог от тебя отказаться! А это ты с ним разошлась, ведь так?

— Я давала ему возможность исправиться! — воскликнула Мэйбл, всей душой желая, чтобы он ей поверил. — Не просто взяла и бросила. После первого курса лечения ему стало лучше. А потом опять сорвался. Снова начал колоться, только я об этом ничего не знала. Он скрывал… Промотал все наши сбережения. Вскоре без помощи его родителей мы уже не смогли оплатить ни одного счета. Эта машина… — Она ткнула пальцем куда-то в темноту. — Ты, наверное, думаешь, что мне она досталась при разводе, но это не так. Уже после него Реджи взял мою машину, подделал на документах подпись и продал ее, чтобы на вырученные деньги купить наркотики. Питер испугался, что я засажу его сына за решетку, и быстренько купил мне новую.

— По той же причине Реджи и собаку продал?

Мэйбл кивнула, хотя скорее всего в такой кромешной тьме он этого и не увидел.

Несколько минут прошло в напряженном молчании. Женщина ждала, прислушиваясь к шуму автомагистрали, вою сирены скорой помощи где-то вдалеке, к отдаленному гулу самолета над головой. Но громче всего слышался стук ее сердца — оно бешено билось в груди.

Когда наконец раздался его голос, она была поражена до глубины души.

— Прости меня.

— За что?

— За те слова, что я тебе наговорил. За то, что я про тебя думал.

— Ты имел на это полное право. Он придвинулся к ней поближе.

— Тебе, должно быть, пришлось нелегко.

— Да. — Мэйбл с трудом сглотнула и приступила к самому трудному. — Если вся эта печальная история имеет для тебя значение, не стесняйся, говори, я пойму…

Еще раньше Гард догадался — она ждет, что он свалит всю вину на нее. Потому-то и бросила ему с вызовом, что давала супругу возможность исправиться, что не просто так его оставила. А сейчас дает шанс ему, Гарду, разом порвать их едва наладившиеся отношения. А что? Отличная возможность — обвинить ее в том, что она сгубила своего муженька, и бросить.

Интересно, считали ли Роллинсы ее ответственной за случившееся? Думали ли, что это она довела их сына до такой жизни? А может, она и вправду виновата? Если бы Реджи чувствовал, что дома его любят и ждут, вероятно, ничего подобного не случилось бы. Кто знает?

Мэйбл ждала ответа. Скорее бы уж он сказал, что теперь не желает иметь с ней ничего общего и не хочет ее больше видеть. Он подвинулся ближе, еще ближе. Она медленно отступала, все дальше и дальше, пока идти уже было некуда.

Гард прижался к ней всем телом и, погрузив пальцы в ее волосы, запрокинул голову женщины назад. Чувствуя на своей щеке ее прерывистое дыхание, ощущая, как она напряглась всем телом, Гард неспешно поцеловал любимые губы. Чуть разжав объятия, положил руку Мэйбл себе на грудь, туда, где неистово колотилось его сердце. Тронул пальцами ее грудь, мягкую, полную, нащупав сквозь тонкую ткань блузки затвердевшие соски. В ответ послышался тихий стон наслаждения.

Гард нежно коснулся ртом ее уха, шеи и снова губ, на этот раз — горячо, надолго. Возлюбленная тесно прижалась к нему, не в силах больше сдерживать рвущуюся страсть.

С трудом отстранившись, она прошептала:

— Пойдем в дом, милый. Не уезжай…

Желанная просит его остаться, вихрем пронеслось у него в голове, умоляет отдать ей любовь до конца. Даже если бы он до сих пор оставался равнодушно-спокоен, одних этих слов оказалось бы достаточно, чтобы возбудиться до крайности. Если бы Мэйбл тринадцать лет назад предложила провести с ней ночь, да еще в постели, а не на пляже, он был бы на седьмом небе от счастья! И вот сейчас она просит его об этом, а ему лучше уйти, потому что хочется большего. Хочется…

Бог мой, да ведь он сам не знает, что ему нужно! Обещаний ли, гарантий… Да. Но не только.

Ему нужно поверить в то, что с ним не поступят так, как когда-то. Что на сей раз все будет иначе.

— Я должен идти, — пробормотал Гард, в душе надеясь, что любимая подойдет, поцелует и заставит остаться. Но она не двинулась с места. Ему отчетливо представилось, как перед ним стоит восемнадцатилетняя девушка — разметавшиеся пепельные волосы, чуть припухшие зацелованные губы, налитая девичья грудь, затуманенные голубые глаза. Именно такой Мэйбл бывала раньше, когда они занимались любовью. И столь незабвенным оставался этот образ, что Гард чуть было не остался.