Вкус яблока - Хиккетс Роберта - Страница 2

— Ты под стражей. — Невелика разница, подумал Гард, особенно для ребенка, который того и гляди разревется. Арестами детей военная полиция обычно не занималась. Их брали под стражу, а потом возвращали родителям. Если выяснялось, что мальчишка из семьи военнослужащего, его дело передавали гарнизонному старшине, который наказывал виновного принудительным общественно полезным трудом с требованием возместить убытки.

— Мама убьет меня, — голосом, полным отчаяния, прошептал мальчуган.

Лейтенант опять взял Бизона на поводок.

— Поднимайся! — приказал он Алану. Что-то в этом мальчишке было знакомое — может, эти огромные глаза. Где же он мог его видеть?.. Черт подери, наверное, уже приходилось арестовывать, ухмыльнулся Гард. В таком случае парень недалек от истины — мать и вправду его убьет, особенно если они живут в гарнизоне. Бывали случаи, если мальчишка выкидывал что-нибудь из ряда вон выходящее, семью вышвыривали из гарнизона, а снять квартиру в городе не каждому военному по карману.

Гард вывел парнишку из дома, передал своему коллеге-полицейскому и вернулся с собакой в здание закончить осмотр. В остальных комнатах никого не оказалось — пусто и тихо. Он сделал последний круг — проверить, все ли окна закрыты, а двери заперты, — и вышел на улицу.

— Сейчас сюда приедет главная караульная служба, — сообщил Гарду начальник патруля. — Дождись ее, а потом поедешь в участок. Нужно заполнить протокол задержания.

Лейтенант кивнул, посмотрел, как начальник сел в машину и уехал, потом, смахнув осколки разбитого стекла, уселся на верхней ступеньке крыльца. Ребятки проникли в здание через эту дверь — разбили окно, дотянулись до замка и открыли его. Они могли бы неплохо поживиться, если бы не Гард. Как раз в тот момент он встал на стоянку перед этим самым домом — хотел посмотреть в своем блокноте, чем ему предстояло заниматься дальше. Тут-то он и услышал звон разбитого стекла… И пока звонил в участок, выводил Бизона из машины и обходил вместе с ним здание, они не теряли времени даром — успели вытащить несколько фотоаппаратов, пишущую машинку, радиоприемник и — главный трофей — новенький стереомагнитофон.

Бизон ткнулся носом в колени, и Гард нагнулся почесать ему за ухом — собаке это страшно нравилось.

— Умница ты моя! Хороший пес! — похвалил он добермана.

Раньше ему пришлось работать с собакой, лишенной всякого тщеславия — достаточно было погладить ее по голове, сказать «молодец», она и довольна. Когда он в первый раз повел себя так с Бизоном, доберман кинул на него такой обиженный взгляд, будто он оскорбил его в самых лучших чувствах — вероятно, так оно и было. Некоторые собаки, как люди, — чем больше хвалишь, тем лучше работают.

Брустер сидел на крыльце, чувствуя, как волнение последних минут куда-то отступает. Сердце опять ровно билось в груди, влажные от пота ладони высохли, неприятное чувство где-то внутри прошло.

Он не стыдился признаться в том, что порой испытывает страх. Что ж тут постыдного? Наоборот, чувство это давало ему явное преимущество — заставляло быть предельно осторожным. Он давно дал себе слово, что никто, ни единый человек, больше не причинит ему боль.

Тихонько вздохнув, лейтенант унесся мыслями прочь. Хотя не так уж и далеко — всего на десяток миль от гарнизона, где служил последние полгода, в город Стампу. Именно там провел он двадцать два года своей жизни. Там вырос и, как ему иногда казалось, состарился. А уж узнал о жизни столько, сколько и не хотелось бы…

Ведь там, в Стампе, довелось ему испытать такую боль, что, казалось, лучше умереть…

Когда из Джи-Пойнта пришел приказ направить его служить в родной город, Брустер, естественно, не очень-то обрадовался. Но приказ есть приказ. Он подчинился, однако решил сразу же по приезде поменяться местом службы с каким-нибудь другим полицейским, у которого отсутствуют неприятные воспоминания об этом городе.

И все же в глубине души Гард был рад вернуться в родные пенаты, чаще встречаться с родителями, братьями и сестрами.

А воспоминания… Что ж, он просто старался не думать о них. В первые годы, когда уехал отсюда, он здорово поднаторел в этом — делал вид, что все случившееся просто дурной сон, что никогда он не был влюблен, никогда его не предавали. Избегал давным-давно знакомых мест — песчаного пляжа на Дикой косе, тихой зеленой дороги вдоль апельсиновых садов, пивного бара в Уилксоне, тенистых уголков городского парка. Он запрещал себе вспоминать последние месяцы жизни в Стампе.

Вспоминать ее…

Точно так же, как не позволял себе думать о ней сейчас. Считал, что старые привязанности, мечты и разочарования должны оставаться там, где им надлежало быть. В прошлом.

Приехала главная караульная служба, вернув Гарда из прошлого в настоящее. Она возьмет это здание под надежную охрану до утра, а он может ехать дальше.

Конечно, невелика радость сидеть до утра в темном, мрачном доме, размышлял Гард, возвращаясь к своему «лендроверу», но он бы с удовольствием пошел даже на это, лишь бы увильнуть от писанины, которая ему предстояла. В его работе, считал полицейский, были два неприятных момента. Первый — это большая вероятность получить пулю в лоб, второй — писанина.

Лейтенант сел в машину и отправился в путь.

Полицейский участок находился недалеко — несколько миль по Восточному авеню, потом по Бульвару роз. Гард знал, что ребят уже доставили в участок. Пока дежурный следователь будет допрашивать мальчишек, он напишет отчет о происшествии. К тому времени как покончит с этим делом и снова займется патрулированием, будет уже два часа ночи. Половина смены — долой.

Отделение располагалось в самом обыкновенном небольшом старом здании, только что заново отштукатуренном. Перед ним находилась стоянка, на которой можно бы-то разместить с полдюжины патрульных машин, сбоку еще одна — для машин посетителей. Гард дал задний ход, поставил свой лендровер» на стоянку перед полицейским участком, выключил двигатель и обернулся к собаке:

— Сиди тихо, я скоро приду.

У Бизона была отвратительная черта — он терпеть не мог оставаться один в машине. Если вдруг такое случалось, недовольство свое выражал громким, яростным лаем, постепенно переходящим в скорбный жалобный вой, впрочем, сейчас он посмотрел на хозяина таим невинным взглядом, словно никогда и не помышлял о подобном поведении.

Лейтенант открыл входную дверь. Двое из задержанных уже дожидались в маленьком коридорчике. Один сидел рядом с отцом, сильным мужчиной, похоже, военным. Другой, Иан Роллинс, развалился на самом дальнем стуле. Гард знал, что третьего допрашивают в дежурной комнате в присутствии родителей.

Следователь, которая дежурила сегодня ночью, обычно внушала подросткам доверие — те выкладывали ей все начистоту, по-видимому, считали, что исповедоваться женщине легче. Но если они ждали, что она будет к ним более снисходительна, то глубоко заблуждались. Как и все женщины, работающие в военной полиции, включая помощника дежурного, лейтенанта по званию, следователь была женщиной непреклонной. Как говорится, мягко стелет, да жестко спать.

Брустер вошел в крошечную комнату, где шел допрос. Мальчишка, его отец и следователь сидели за одним из двух столов. Гард взял из шкафа необходимые бумаги, уселся за второй стол и принялся работать. Отключившись от звуков голосов — спокойного и ровного у следователя, дрожащего от слез у мальчишки и сердитого у отца, — патрульный с головой ушел в работу.

К тому времени, когда отчет был готов, следователь закончила разбираться с первым парнем, отпустила его и вызвала второго. Гард отложил отчет в сторону и принялся заполнять бланки. Указал, где было совершено преступление, вписал фамилии полицейских, прибывших на место задержания, дал подробный перечень похищенного имущества. Середина бланка — информация об обвиняемых — оставалась пока пустой. После того как следователь закончит допрос, можно будет списать эти данные из ее протокола.

Второй допрос был в самом разгаре, когда Гард покончил с писаниной. Чтобы как-то убить время, он решил пойти что-нибудь выпить. В соседней комнате можно было раздобыть горячий кофе, крепкий и ароматный, — предмет гордости помощника дежурного и радиооператоров, — но сегодня предпочтительнее холодненькая содовая.