За час до полуночи - Хиггинс Джек - Страница 16

Он вздохнул.

– Иди с Богом, сынок. Заглянешь повидать меня, когда вернешься из Каммарата?

– Загляну.

– Буду ждать. – Он повернулся и протянул Бёрку руку: – Благодарю вас, полковник.

Когда мы вышли за ворота, Бёрк зажег сигарету, и при свете спички я заметил, что на лице у него выступил пот. У меня мелькнула мысль, что он испугался, но она тут же показалась мне невероятной.

– С тобой все в порядке? – спросил я.

Сначала я подумал, что так и не дождусь ответа, но в конце концов он произнес с горечью.

– Черт его знает, что они там с тобой сделали! Но лучше бы ты туда никогда не попадал.

Наконец-то до него дошло, что я изменился – возмужал и, видимо, стал самим собой. Я присел на камень и стал смотреть на море, думая не и том, что сейчас произошло на вилле, а о Карле Хоффере, Благородной Джоанне и Серафино Лентини, герое-любовнике, возжелавшем ее столь страстно, что решил оставить у себя. О том самом Серафино, который, согласно версии моего деда, потерял мужское достоинство под пытками в полиции и не был способен к физическому акту любви.

Так почему же Вито Барбаччиа, капо мафии, великий интриган, захотел сообщить мне столь важную подробность?

Глава 8

Хоффер оказался верен своему слову и достал «фиат»-седан для нашей поездки. Кроме того, он решил отправить Розу Солаццио вместе с нами, объяснив, что присутствие женщины придаст правдоподобия легенде. Я же подозревал, что она поехала с нами, чтобы контролировать наши действия.

Встреча с боссом следующим утром перед отправлением прошла в спешке. Он улетал в Катанию на своей «Сессне», и потому собрался рано; кроме того, хотел вернуться к вечеру, чтобы узнать у нас результаты.

Никто не упоминал о побоище на вилле деда, что показалось мне довольно странным. На обратном пути Бёрк попросил меня не говорить о случившемся, видимо считая, что столь респектабельный бизнесмен, как Хоффер, не захочет быть как-то связанным с подобными историями. Но ведь на вилле присутствовал еще и флегматичный Чиккио, который по крайней мере слышал стрельбу. Трудно предположить, что он не доложил о ночном происшествии хозяевам.

Мы выбрали дорогу на Агридженто – ею обычно пользуются туристы, пересекающие остров в поисках великолепных пейзажей. Я сел за руль, как мы и намечали, Бёрк устроился рядом со мной, а Роза Солаццио разместилась на заднем сиденье.

В брючном костюме цвета морской волны несколько мужского покроя, который оттеняла очень женственная нейлоновая блузка, она выглядела весьма привлекательно. Красный шелковый шарф, повязанный на голове в итальянском стиле, дополнял туалет, плюс, конечно, непременные солнечные очки.

Она не вступала с нами в разговор, читая журнал у себя на заднем сиденье, и только покачала головой, когда я остановился возле Муссомели, чтобы купить сигарет, и спросил, не нужно ли чего-нибудь ей.

Конечно, ее присутствие не располагало нас с Бёрком к разговору, но он и так был не в настроении и сидел, угрюмо задумавшись, словно держал весь мир на своих плечах, и его руки опять чуть заметно дрожали.

Впервые меня охватило сомнение, готов ли он к тому, что нам предстоит. Конечно, во время вчерашних событий на вилле он показал себя с лучшей стороны. Выстрел, поразивший мальчишку с «лупарой», требовал мастерства и был выполнен безупречно. Но первые признаки деградации уже явно проглядывали в нем, что сильно меня беспокоило. Однако тогда я постарался выбросить тревожные мысли из головы и сосредоточиться на поездке.

Приближался конец весеннего сбора плодов, апельсины уже налились на солнце, и в теплом воздухе стоял аромат полевых цветов. Ярко-зеленый ковер с вкраплениями красных маков, нежных анемонов и голубых ирисов устилал холмы. Пройдет еще неделя, и знойное лето железной рукой безжалостно уничтожит это великолепие, выжжет землю дотла, оставив хозяйничать в высокогорьях засуху, превратив роскошные луга в иссушенную, как в Северной Африке, пустыню из камня, пыли и лавы.

Чем дальше мы удалялись от Палермо в глубь страны, тем больше я понимал, как мало здесь изменилось. С дороги уже исчезли трехколесные «веспы» и «ламбретты», такие привычные в окрестностях Палермо. Мимо нас проплывали средневековые пейзажи такой бедности, какую не найти, наверное, больше нигде в Европе.

Мы оставили позади старика-крестьянина верхом на ослике, затем вереницу изможденных женщин с корзинами на головах, одетых в черное, как будто траур стал их неотъемлемой внутренней сущностью. Их юбки волочились по пыли, став коричневыми снизу. Женщины проводили нас тяжелыми взглядами, по морщинистым унылым лицам никто не смог бы определить их возраст.

Деревни оставались прежними: большинство домов не имели окон – дверь служила в них единственным источником воздуха и света, открывая доступ в душный полумрак, объединяющий зачастую людей, коз и свиней. Навстречу нам попадались лишь женщины да старики и еще исхудалые, вечно голодные дети, продолжающие жизнь вопреки гибельности природы.

В одном из таких селений мы остановились возле маленькой траторрии, сели за грубый деревянный стол в тени, и хозяин, старик с совершенно седой головой, достал нам из колодца бутылку ледяного «пассито».

Пробило еще только одиннадцать утра, но жара уже стояла невыносимая. Толпа ребятишек с восторженными лицами тут же окружила нас, так что в воздухе чувствовался кисловатый запах их немытых тел.

– Почему не видно мужчин? – обратился ко мне Бёрк.

Он выглядел уставшим и сильно потел. Под мышками у него проступали большие пятна пота.

– Большинство из них уехало, – ответил я. – В некоторых провинциях население на восемьдесят пять процентов состоит из женщин и детей.

Он вытер пот со лба и с отвращением произнес:

– Что за дрянная страна.

Роза Солаццио, отошедшая куда-то, видимо, в поисках туалета, вернулась как раз в тот момент, когда Бёрк произнес последнюю фразу. Она явно задела ее.

– Мы в одном из беднейших районов Европы, полковник. Летом здесь такие же условия, как в Северной Африке, земледелие невозможно. Всю воду контролирует мафия. У несчастных жителей нет будущего. Что еще им остается делать, как не пытаться выбраться отсюда?

Не думаю, чтобы она всерьез задалась целью что-то ему объяснить. Она сама принадлежала народу, о котором говорила, была одной из них, возможно даже родилась в такой же деревне.

Бёрк пренебрежительно усмехнулся.

– Похоже, однако, что некоторые и тут совсем неплохо устраиваются.

Роза пробралась сквозь строй ребятишек и села в «фиат». Я допил свой стакан и предупредил, когда Бёрк налил себе еще:

– Тебе больше не стоит пить. «Пассито» – опасная штука.

Мое замечание заставило его наполнить стакан до краев. Я пошел к машине и сел за руль. Достав пачку сигарет, предложил Розе.

– Не обращайте внимания. Ему вас не понять.

Ее переполняла ярость.

– Ваши сожаления неуместны. Он просто ничего не знает, но вы и вам подобные – ваша мафия – в ответе за все.

Итак, я для нее мафиози? Я отвернулся от нее, но через минуту она наклонилась и тронула меня за плечо.

– Простите, я просто обиделась на него, а выместила свой гнев на вас. Простите.

Что происходило за темными очками, для меня оставалось тайной. Возможно, она решила, что зашла слишком далеко, и хотела восстановить свой нейтралитет. А может, ее испугала мысль, что она обидела внука самого Вито Барбаччиа? Наконец, ее извинения могли быть и искренними.

Мой ответ годился на любой случай:

– Все в порядке.

Бёрк допивал третий стакан. Опустошив его, он попробовал встать, но тут же снова сел, удивленно озираясь.

– Вы предупреждали его о «пассито»? – спросила Роза.

– Он сегодня не воспринимает советов.

Она весело рассмеялась. Месть, особенно с участием женщины, всегда сладка.

Теперь мы поднимались в горы: дорога пробивалась сквозь великое нагромождение скал вокруг Монте-Каммарата. Среди сравнительно небольших обломков в небо вздымались на несколько тысяч футов огромные утесы. Бёрк впал в состояние оцепенения, а Роза обвила руками мое сиденье, и мы тихо беседовали, непроизвольно переходя на шепот по мере того, как горы смыкались вокруг нас.