Кухонная энциклопедия поросенка Габ-Габа - Лофтинг Хью - Страница 5

ВЕЧЕР ТРЕТИЙ

Доктор салатных наук, после нескольких слов о некоем юбилее, рассказывает слушателям о помидорных войнах

Когда Габ-Габ снова устроил авторские чтения, за окнами выл холодный ветер. Чичи, в которой текла африканская кровь, была не в восторге от английской погоды, как и Полинезия, но почти никогда не ворчала и не жаловалась. Она просто следила за тем, чтобы в очаге всегда горел огонь, а в доме было довольно хвороста для растопки. Проворная обезьянка взбиралась на деревья в саду Доктора Дулитла и обламывала засохшие веточки. Дорожки и лужайки в саду всегда сияли чистотой, потому что Чичи не оставляла на них ни одной сухой палочки. Весь сушняк она аккуратно складывала в специальные ящики.

Итак, в камине весело гудел огонь. Но в комнате все равно было не очень уютно, пока я не задернул тяжелые шторы на окнах и мы не расселись поближе к очагу.

Когда великий писатель вошел в комнату, мы увидели, что на нем старая зеленая курточка, в которой он когда-то выступал на сцене. В былые дни он вдевал в петлицу цветок гвоздики или герани, чтобы сразу было видно, какой он элегантный. Но в этот вечер вместо цветка в петлице некогда знаменитого артиста красовалась алая шелковая лента.

— В честь чего это ты так вырядился, профессор? — спросил Чипсайд.

— Это, — произнес Габ-Габ, усаживаясь за стол, — в честь одного юбилея.

— Ну-ка, ну-ка, — сказал воробей. — Сегодня 3 сентября… Не подсказывай, не подсказывай… Нет, сдаюсь.

— Сегодня юбилей Йоркширского пудинга! — торжественно провозгласил Габ-Габ.

— Мог бы сообразить, что от него ничего, кроме глупости не услышишь, — проворчал Джип.

— В честь больших юбилеев всегда надевают такие украшения, — продолжал Габ-Габ, глядя на Джипа поверх очков. — Все истинно образованные едоки вдевают в петлицу алую ленту, чтобы отметить день, когда это великое нововведение было поставлено на стол в первый раз. Это очень важная историческая дата. Зачем вы приглашали меня, если только и знаете что легкомысленно хихикать да молоть чепуху? В конце концов я изо всех сил стараюсь сделать свои обзорные лекции как можно более познавательными…

— Ты хочешь сказать, обжорные, — перебил Джип. — Я сам большой любитель поесть. Но как ты умудряешься столько говорить и писать о еде, ума не приложу!

С видом утомленного, но терпеливого школьного учителя великий писатель снял очки и положил их на стол рядом со своими бумагами.

— Только вот зачем, — спросил он, — притворяться, будто еда — занятие несущественное?

— Профессор тут в точку попал, — заявил Чипсайд. — С пустым брюхом особо не побегаешь. Император Наполеон, знаете, что сказал? «Армия топает на пузе».

— Может быть, поэтому верблюды могут идти так долго без остановки? — спросила Чичи. — У них ведь, кажется, два живота. Или это у кого-то другого?

— Пи-пи-пи, — прыснула белая мышка. — Два живота! Как здорово! Хотя, — она вдруг помрачнела, — не очень-то и здорово. Только вообразите, что у вас болят сразу два живота. Ой-ой-ой!

— Однако не забудь, дружок, — сказал Габ-Габ, — что если у тебя не в порядке один живот, его заменит второй. И неужели ты не понимаешь, — он обернулся и ткнул своим огромным гусиным пером в сторону Джипа, растянувшегося у огня, — что история кухонных изобретений — это история человечества, да, пожалуй, история всего мира животных? Да спроси хоть самого Доктора Дулитла! И не только история, но и география! Почему, ты думаешь, разные народы обосновались там, где мы их видим сегодня на карте? Потому, что они нашли там подходящие продукты, — Габ-Габ вскочил, потрясая своим пером. — Грандиознейшие войны, дамы и господа, вспыхивали оттого, что люди не могли поделить пшеницу, из которой пекут хлеб, овес, из которого варят кашу, пастбища, на которых пасут овец и коз. Из овечьей шерсти делают одежду — без нее люди бы замерзли, а без молока — умерли от голода. Но прежде должна быть трава. Пища! И питьевая вода — тоже своего рода пища в конце концов: веками одни племена воевали с другими из-за того, кому достанется источник или река, которые означали для них самоё жизнь. Целые народы исчезли с лица земли, вымирая от голода — им было нечего есть. Великие королевства приходили в упадок и гибли оттого, что в погребах было пусто. Мощные империи достигали зенита могущества и славы — при полных желудках. Книга, которую я пишу, покажет, что на свете не существует ничего, дамы и господа, ровным счетом ничего, что было бы для нас важнее пищи, — и великий писатель тяжело опустился на стул, видимо подавленный значительностью своей длинной речи и огромной важностью пищи.

— Он что-то сказал о козьем молоке? — сонно пробормотал Джип. — Бр-р-р, гадость! Терпеть его не могу!

— Хрюшка наш дело говорит — иногда, — прочирикал весельчак Чипсайд. — Кто ж спорит, весь мир на еде держится. Старикашка Джип только спросил: зачем болтать-то обо всем без конца?

— А почему бы и нет? — возразил Габ-Габ. — Это что, стыдно?

— Да нет, — ответил воробей. — Ладно, валяй дальше свою лекцию, доктор Хряк.

— Прошу не называть меня хряком, — рассердился Габ-Габ. — Не забывайте, что у меня есть родословная — длинная родословная.

— Куцый хвостик и длинная родословная! Пи-пи-пи! — пропищала белая мышка и захихикала над собственной шуткой.

— Предпочитаю быть фокстерьером с короткой родословной, чем поросенком с длинной, — пробурчал Джип.

— И снова ты только лишний раз показываешь свое невежество, — сказал Габ-Габ. — В старые времена рыцари с гордостью носили на щитах и шлемах знак — голову вепря.

— Что такое вепрь? — спросила белая мышка.

— Поросенок, который слишком много болтает, — проворчал Джип.

— Ладно, профессор, не обращай на него внимания, — сказал Чипсайд. — Ну хочется старикашке иногда пошутить.

— Итак, — произнес великий писатель, — все вы, наверное, слышали о войне Роз — где воюющих одной стороны, Ланкастеров, когда они выходили на битву, украшала белая роза, а их противников, Йорков, — алая.

— Это было незадолго перед моим рождением, — вмешалась Полинезия, которая прожила очень длинную жизнь. — Я что-то слышала о них.

— Очень хорошо, — сказал Габ-Габ. — Но доводилось ли вам слышать о войне Помидоров? Нет? Так слушайте, я расскажу вам.

Белая мышка снова погладила свои длинные шелковистые усики и, устроившись поудобнее, приготовилась слушать.

— Война Помидоров! Недурно, — хихикнула она.

— В одной стране, — начал Габ-Габ, — много лет назад к обеду в день Рождества подавали жареного гуся, начиненного помидорами. Сколько люди помнили себя, таков был национальный обычай. Никому и в голову не приходило встретить Рождество без жареного гуся с помидорами, как, скажем, не пришло бы в голову попытаться взлететь. Специально для рождественского гуся на солнечных землях этой прекрасной и мирной страны выращивали отличные круглые красные помидоры; так бы и жил этот счастливый народ, если бы в один роковой день из соседней страны не приехал к ним в гости садовник.

Этот садовник был не злой человек, и, хотя из-за него произошло столько несчастий, он хотел как лучше. Он считал себя большим знатоком овощей и фруктов и привез с собой новый сорт помидора. Это был желтый помидор — то есть, желтым он становился, когда поспевал. Садовник сказал, что это последняя и самая модная новинка — тот, кто идет в ногу со временем, если он может достать желтые помидоры, на красные даже не взглянет. Вы знаете, каковы люди: то, что приходит к ним издалека, из чужих земель, всегда кажется им лучше того, что растет или вырабатывается дома.

И вот, многие богатые семьи стали сажать желтые помидоры; скоро новое поветрие охватило очень многих. И когда наступило Рождество, добрая половина жареных гусей была начинена желтыми помидорами. Но в каждой стране всегда есть люди, которые называются консерваторами, — они думают: пусть все будет по-старому, так лучше. И, узнав, что рождественских гусей подают с новой начинкой, консерваторы страшно рассердились. Они произносили речи на площадях. Они призывали всех истинных патриотов дать решительный отпор желтым помидорам. Красные, говорили они, были хороши для наших отцов, хороши они и для нас, и для наших детей. В наши дома коварно вползает чуждый нам иноземный вражеский обычай, и если позволить распространиться по стране желтой заразе, наша возлюбленная родина больше никогда не будет такой, как прежде, — начнется собачья жизнь.