Экстрим - Прист Кристофер - Страница 38

Ее машина почти исчезла за непомерной громадой фургона, в котором прибыли юные граждане Америки. Сейчас левая дверца фургона была открыта; одна из женщин сидела на пассажирском месте и изучала дорожную карту Юго-Восточной Англии, развернутую у нее на коленях. Если она и взглянула на проходившую мимо Терезу, это осталось никем не замеченным, потому что Тереза хотела сейчас ровно одного: сесть за руль и поскорее уехать.

Она запустила мотор и торопливо, будто волки за нею гнались, протиснулась из узкой шели, оставленной фургоном, на парковку. Далее она свернула на Истбурн-роуд, в западном направлении, и почти сразу увязла в густом, медлительном потоке машин, который из года в год забивает все дороги по утрам. Проехав около полумили, она свернула у светофора направо и поехала прямо к промзоне, раскинувшейся по верхушкам холмов. На этот раз ей удалось припарковаться прямо перед зданием «Ган-хо».

Получасом позднее с крошечной нашлепкой пластыря, сменившей метры бинтов, она снова сидела в машине и изучала дорожную карту Сассекса. Врач сказал, что с «Экс-экс»-сценариями нужно повременить по меньшей мере дня два, пока не закончится курс антибиотиков и не пройдет окончательно воспаление вокруг клапана. Одним словом, у нее снова было время.

Дорожная карта, услужливо предоставленная прокатной конторой, будила в ней острое любопытство. Английские дороги проложены до крайности алогично, без всякого видимого смысла. Кроме того, эта карта показывала подробности, которых никогда не увидишь на картах американских: церкви, аббатства, виноградники, даже отдельные дома. Священничий дом. Старый монетный двор, Ашбернемское подворье. Неужели кто-то все еще там живет? А тот факт, что все они показаны на карте, это что, приглашение заглянуть?

В английских пейзажах было нечто серьезное, настоящее, в корне отличное от Калифорнии 1950 года, мелькнувшей перед глазами Терезы, когда она на краткое время приняла образ Эльзы Дердл. Там ее одолевало ощущение бесконечно раскрывающейся виртуальности: не было ничего, что лежало бы за пределами ее восприятия, однако стоило ей повернуть голову или подъехать к чему-то поближе, как оно, это что-то, мгновенно вплеталось в ткань бытия.

Приблизительно то же самое можно было сказать об английской карте, которая была чем-то вроде языка программирования, системой знаков, символически изображающих ландшафт, остававшийся для нее в большей своей части воображаемым, невиданным и невидимым. Подразумеваемые знаками объекты обретут реальность, когда древняя Англия ее снов предстанет перед ней как бесконечно разворачивающаяся панорама.

Она выехала из Булвертона по приморской дороге, пересекла Певенсийскую равнину и в конце концов, миновав несколько крошечных деревушек, выехала на большое шоссе, связывавшее Истбурн с Лондоном. Здесь она свернула налево, к Лондону, и прибавила скорость. Подняв стекло, чтобы не задувало, она поставила компакт-диск «Оазиса», один из нескольких дисков, найденных ею в машине. Тереза и раньше слышала эту группу, но как-то краем уха, невнимательно, сейчас же она вывела громкость почти на максимум.

За рулем ей легче думалось, и едва ли не все решения, оставившие след в ее памяти, были приняты в автомобиле. Не все они, конечно же, оказывались на поверку верными, но это не делало их менее памятными.

В частности, они с Энди решили пожениться, когда ехали, присматривая мотель для ночевки, по плоским, как стол, равнинам Нью-Джерси. Сидя за рулем машины, она лет сто тому назад решила поступить на работу в Бюро и, сидя в машине же, решила взять отпуск по собственному желанию; правда, на этот раз машина была припаркована на подъездной дорожке пустого, с ослепшими окнами, вудбриджского дома, куда ей не хотелось идти одной, а Энди там больше не было.

От воспоминаний о том дне и о кошмарных событиях, к нему приведших, глаза ее застлало слезами. Именно они, эти события, стали логической основой всех ее дальнейших действий, во всяком случае — так считала она сама. Это жуткое ощущение пустоты, поглощающей все вокруг, ничего не давая взамен.

Жизнь свелась к набору избитых фраз; она часто слышала такие фразы от людей, ее любивших, и еще чаще, много чаще, они сами приходили ей на ум. Пропасть утраты засыпали традиционными утешениями, восходящими, можно не сомневаться, к коллективному бессознательному бессчетных поколений, живших и терявших прежде нее. Желание бежать от этих банальностей было едва ли не главным, что зародило в ней мысль о поездке в Англию. В Булвертон, неприметный городок, породнившийся с Кингвуд-Сити столь близко и столь загадочно, обретший для нее неотразимую притягательность.

Непонятное сродство манило; если то, что ей нужно, никак не находится дома, так, может, оно найдется там, в английском городе, о котором и слыхом не слыхивал ни один из американцев. Туманная неопределенность этой тяги вызывала естественные сомнения, однако сила ее была неоспорима. И дело было отнюдь не в незнакомости, чуждости Булвертона, ведь Кингвуд-Сити был для нее, по сути, точно такой же неизвестной величиной; если чуждость была единственным источником притяжения, Тереза могла бы с тем же успехом тянуться к этому унылому пригороду Абилина. Добраться туда было бы много легче и много дешевле, но ей было нужно в Булвертон, она это точно знала.

Теперь, по ближайшему знакомству, оказалось, что загадочный Булвертон — это просто скучный приморский городок, полный дурных воспоминаний и без всяких видов на будущее. Булвертон, каким он оказался, подрывал ее решимость, заставляя думать об Энди больше, чем нужно бы. Знакомство с людьми, понесшими утрату, не дало ей ничего. Она не сделала для них ничего хорошего, а вопиющая бессмысленность всего случившегося, бесцельная гибель массы людей, непостижимое бездушие террориста лишь подчеркнули ее личную трагедию.

Хуже того, здесь ее снова потянуло к пистолету, этому способствовала сама специфика «Экс-экс»-сценариев.

Ее не оставляли мысли об Эльзе Дердл. То, что думалось ей, так сказать, вслух, являлось прямой реакцией на гиперреальность шароварного сценария — на ветер, жару, на прелестную старую машину, на ощущение бескрайних просторов. Но где-то в глубине под этими ощущениями были и другие, просто раньше она не давала им выйти наружу.

Раз за разом вспоминался момент, когда она открыла перчаточный ящичек, увидела пистолет и взяла его в руку. Тяжесть, прохлада, ощущение ребристой рукоятки — все это было с ней, никуда не делось. И что это такое — вести машину к месту, где ждет тебя вспышка насилия, исход которой никому не известен, вести, имея наготове заряженный пистолет.

Вскоре после знака, извещавшего водителей, что они въезжают в Ашдаунский лес, Тереза без всяких к тому причин свернула на узкую боковую дорогу, капризно петлявшую по редколесью. Скорость пришлось сбросить. «Оазис» мешал течению ее мыслей, так что музыку пришлось выключить. Она опустила стекло, и в машину ворвались струи прохладного воздуха, запах сосен и шорох покрышек по гравию. Она сбавила скорость еще сильнее, так что машина едва полхча.

И вдруг она решила, что именно это ей и нужно, именно это и было целью поездки: неяркий застенчивый солнечный свет на ветках, траве и сосновых иглах, с детства знакомые запахи сырого зимнего леса, плесени и грибов, мха и перегноя.

Заметив рядом с дорогой расчищенную площадку для стоянки, Тереза притормозила и выключила зажигание. Затем вышла из машины и немного прошлась по мокрой, пружинящей под ногами траве.

Иногда, а особенно за рулем, ее посещали совершенно непрошеные мысли и воспоминания.

Тереза родилась и выросла среди винтовок и пистолетов; даже еще до того, как родители увезли ее в США, она привыкла видеть оружие едва ли не каждый день.

Ее отец буквально свихнулся на оружии. Он коллекционировал оружие, как другие коллекционируют книги или древние монеты. Он говорил об оружии, чистил оружие, разбирал и собирал оружие, стрелял из оружия, носил оружие при себе, подписывался на оружейные журналы, заказывал каталоги оружия, дружил исключительно с теми, кто разделял его одержимость оружием. В каждой комнате дома имелся заряженный пистолет, и чаще всего не один. В родительской спальне их было два, оба с облегченным спуском, слева и справа от кровати — на случай, если ночью ворвется грабитель. На кухне их тоже было два: один на стене рядом с дверью, а второй в буфетном ящике, чтобы было чем обороняться, откуда бы ни пришел тот грабитель. (Только как же это нужно свихнуться, чтобы полезть ночью в дом человека, свихнувшегося на оружии.) И даже в ее, Терезиной, спальне хранились в запертом ящичке два заряженных пистолета. А уж в приспособленном под мастерскую подвале винтовок и пистолетов было вообще без счету, и целых, и разобранных на части, а отец их все время чинил, да чистил, да отлаживал на собственный вкус. Куда бы он ни шел, куда бы ни ехал, всегда при нем было оружие, либо в машине, либо на поясе в кобуре, либо просто под рубашкой. Он состоял в оружейных клубах и стрелковых спортивных командах, а четырежды в год вооружался до зубов и выезжал вместе с другими такими же в горы.