Экстрим - Прист Кристофер - Страница 13

С просветлевшей, словно прочищенной головой, Тереза вошла в парк, окунулась в его мирную прохладу. В просветах между буйно разросшимися деревьями и кустами то здесь, то там проглядывали дома. Она без труда себе представляла, как тихо в этом парке летом; даже и сейчас, когда деревья почти оголились, шум города был здесь еле слышен. Она шла, никуда не торопясь, с тоской ожидая, что еще шаг — и среди деревьев покажется какое-нибудь заведение, торгующее гамбургерами, или магазин спортивных товаров и все очарование будет разрушено, однако ничего такого не произошло, да и вообще можно было подумать, что парком никто не занимается. О каком-либо уходе свидетельствовали разве что деревянные скамейки, расставленные то там, то сям и непременно снабженные маленькими табличками с именами умерших горожан. Одна из табличек показалась Терезе особенно трогательной: «Незабвенной Каролине Продхун (ум. 1993) — она любила этот парк».

В конце концов дорожка привела к воротам, а пройдя ворота, Тереза оказалась на тихой улице, тянувшейся вдоль верхней кромки взгорья. Тут она свернула направо, обогнула парк и пошла назад, в сторону моря, разглядывая по пути магазинные витрины. И сразу же обнаружилось, насколько обманчивой может быть внешность: при ближайшем рассмотрении часто выяснялось, что успешные вроде бы магазины в действительности закрыты. Было много антикварных и букинистических лавок, однако редко в какой из них горел свет и ждали покупателя продавцы. В частности, по виду антикварных лавок было похоже, что они используются не столько для продажи товара, сколько для его хранения. На некоторых дверях белели пришпиленные кнопками записки, переадресовывавшие всю поступающую корреспонденцию в какие-либо из соседних заведений.

Тереза смотрела сквозь витринные стекла и думала: вот здорово было бы купить этот сундук, эту лампу, этот столик, этот книжный шкаф, это трюмо. Солидные, добротные веши. От вида старинной мебели на Терезу дохнуло культурой совсем иной, чем привычная ей американская; тут зримо присутствовала цивилизация Европы, ее история, ее давние традиции, семьи, знающие свою родословную, глубоко укоренившиеся обычаи. Она была в достаточной степени британкой, чтобы инстинктивно тянуться к культуре, утраченной ею годы назад, когда отец перевез ее в США, — и в достаточной степени американкой, чтобы тут же загореться желанием приобрести себе что-нибудь из этой культуры. Смущало только, что ценников нигде не было, да и дальняя транспортировка таких тяжелых, громоздких вещей неизбежно повлекла бы уйму хлопот и расходов.

Что вновь шевельнуло в ней болезненные воспоминания о доме, пустующем в Вудбридже на берегу Потомака, заставило подумать об Энди, а затем и о том, что привело ее сюда, в Англию.

Примерно на середине улицы закрытых магазинов Тереза заскучала и пошла по склону вверх, где дома были побольше и сугубо жилые. Было заметно, что люди здесь живут далеко не бедные. По обеим сторонам этой улицы было припарковано множество машин, а ближе к домам слева и справа тянулись аллеи, предназначенные исключительно для пешеходов. Отсюда, с относительной высоты, открывался широкий вид на город, все больше очаровавший Терезу своей безыскусной красотой. Дома, в Америке, с ней такого никогда не бывало. Прямо впереди, по другую сторону парка, виднелась большая церковь с квадратной колокольней. Вокруг церкви тесно сгрудились дома, а дальше, за ними, стояли дома повыше и побольше. Ближе к морю, по ту же сторону от парка, что и церковь, пестрели навесы большого рынка, а за ними снова вставали высокие, недавней постройки здания. Пологий, шедший от моря склон завершался невысоким гребнем, и этот гребень был сплошь утыкан новенькими аккуратными домиками.

Тереза попыталась представить себе, на что был похож этот маленький сонный город вдень, когда Джерри Гроув вышел на улицу с винтовкой в руках. Репортажи из Англии были полны столь любимых журналистами красочных фраз о разбитой тишине и о маленьком городке, грубо вырванном из дремотного состояния. Но ведь город этот не был картинкой с конфетной коробки или декорацией для слащавого низкобюджетного фильма. Здесь жили живые люди, они воспитывали здесь своих детей, ходили на работу, ухаживали за клумбами. Они влюблялись друг в друга, били друг друга, старались свести концы с концами, кто-то даже пытался делать что-нибудь общественно полезное… а один из них, нелюдимый, эгоцентричный юнец, на чьем счету был целый букет мелких правонарушений, страстно увлекался оружием.

В Америке, откуда приехала Тереза, оружием увлекаются миллионы людей. Да что говорить, Тереза и сама им увлекалась. В таком увлечении не было ровно ничего ужасного, его возможные последствия были вполне очевидны, вот только никто и никак не мог ожидать, что все это случится не где-нибудь, а именно здесь.

А что могли ожидать приехавшие в тасманский Порт-Артур туристы, школьники в Данблейне, студенты в Бостоне, штат Техас? Все это были тихие, уютные города, города, куда люди охотно едут и с которыми неохотно расстаются. Есть другие города, опасные, и практически во всех городах есть районы, куда ни один человек, имеющий хоть малую толику здравого смысла, не сунется в одиночку после наступления темноты, однако большинство людей пребывают в глубочайшей, ни на чем не основанной уверенности, что все плохое происходит исключительно в плохих местах. А Булвертон был именно что хорошим местом, куда стоило стремиться.

Почему? Глядя на город, Тереза пыталась понять, что конкретно вызывает в ней столь живой отклик. Не просто английскость и никак не симпатичность, потому что Англия не обладает монополией на красивые места, а в Булвертоне слишком уж много безалаберной мешанины, чтобы назвать его симпатичным. Вот, к примеру, кварталы, примыкающие к гостинице, — иначе чем безрадостными их не назовешь. И что там ни говори об английской специфике, сама эта безрадостность была прекрасно знакома Терезе; такие кварталы есть практически в любом городе, в любом уголке мира. Может быть, все дело тут в пропорциях: каждое новое здание строилось с оглядкой на предыдущее, чтобы не слишком на их фоне выделяться. Нельзя забывать и о масштабах: этот город вырос в небольшой долине и вокруг нее. Американские архитекторы стали бы соревноваться, кто построит самое большое, самое броское здание, здесь же дома возводились мирно, словно в рамках всеобщей договоренности, чем должен быть Булвертон для тех, кто в нем живет.

А в результате — безыскусная естественность, и хотя Тереза провела в этом городе считаные часы, да и то в основном в постели, пытаясь уснуть, ее чувства к нему были куда сильнее, чем к Вашингтону, или Балтимору, или даже к уютному спальному городку Вудбриджу.

Она снова пересекла парк и направилась к замеченной сверху церкви. Эта церковь — собор Святого Гавриила — стояла на небольшом возвышении, прямо перед ней было церковное кладбище. Тереза попробовала читать надписи на могильных плитах, но все они стерлись от времени. Дверь церкви была заперта, и рядом не было никого, кто мог бы ее открыть.

К церкви примыкал маленький, окруженный забором сад, его калитка была прикрыта, но не заперта. На заборе висела табличка, излагавшая историю сада:

Тереза толкнула калитку и вошла. Сад не был слишком уж заросшим, однако чувствовалось отсутствие регулярного ухода. Газон давно бы полагалось подстричь, деревья и кусты обросли тонкими молодыми побегами. Найдя висевшую на стене мемориальную доску, Тереза отвела в сторону длинную колючую ветку розового куста, скрывавшую ее почти наполовину. Она читала имена, стараясь их запомнить — на случай, если в городе встретится кто-нибудь из родственников погибших. Потом, зная ненадежность своей памяти, достала из сумочки записную книжку и аккуратно переписала все фамилии.