Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе - Линдсей Вэчел - Страница 18

Туго придется молодому человеку, вознамерившемуся жениться на шайенке, если не может он принести много подарков ее отцу, чтобы тот раздал их членам своей семьи и ближайшей родне. Подарки говорят, что вот мужчина, который способен позаботиться о ней, и что он глубоко уважает ее, и что он из хорошей семьи, которая помогла ему собрать подарки. Если его подарки будут приняты, то и подарки, которые он получит в ответ, не уступят его дарам или даже превзойдут их. Но если нет подарков, тогда должен он носить славное имя или числить за собой много подвигов, иначе она и не взглянет на него благосклонно. В трудном положении окажется жених, если нет у него ни славного имени, ни подвигов: он, может, и хороший человек, и она станет посматривать на него глазами нежными и полными сожаления. Но она шайеннка. Девочкой ее обучали, притом куда старательнее, чем любого мальчика, ибо она будет в племени матерью и помнит об этой своей ответственности:

Все верные шайены, которых чтут в племени, считают такой порядок правильным и нормальным. Благодаря ему получаются хорошие браки, добрые браки, которые выдерживают испытания, и, немало найдется стариков, для кого любимая соратница во всех делах — та старая женщина, которая приняла его, когда была молодой и полной жизни, и держала в чистоте жилище, и рожала детей, и оба вместе сеяли то доброе, что было за долгие уплывшие вдаль годы. Исключения бывают, случаются браки, заключенные без строгого соблюдения обычаев, иногда заключенные в нарушение их. Но среди подобных нечасто встречаются добрые браки:

Такие обстоятельства противустали Медвежонку. Вот он едет. Закончил долбить углубления и выбрался на открытую равнину. Он — Медвежонок, некогда приемный сын Сильной Левой Руки, а теперь чужак, странник, который ни за что не станет рассказывать ни о своем голодании, ни о том, что из того вышло за четыре долгих времени года, ни о шрамах на груди и ногах, который не желает поселиться ни в какой деревне, а переезжает из одной в другую на пятнистом пони, в одеянии из шкуры кугуара, с копьем, наконечником которому служит нож с железным лезвием. Проявит он большую храбрость во время охоты, добывая мясо для человека, у которого на время остановится, и бредет все дальше и дальше, в поисках неосязаемости вроде женщины, привидевшейся во сне:

В жилище стояла тишина. Вся семья спала. Но Медвежонок лежал на ложе, застланном мягким покрывалом для гостей, которое достали и расстелили для него, и не спал. Ее нет в этой деревне. Наверное, ее нет ни в какой деревне. Прошло почти целиком еще четыре времени года, а он все ищет. Заходил он в Священный Вигвам западных поселений — ее не было там. Заходил в Священный Вигвам южных поселений, поблизости от реки, что зовется Ниобрара, — и там ее не было. Оставались только восточные. Он должен проехать их все. Но порой семьи переселяются из деревни в деревню. Вдруг она сейчас в той деревне, где он уже был? Можно ли быть уверенным, что она вообще существует в какойто деревне?

Мягкий свет луны на исходе весны струился через вход в жилище и звал. Он тихонько поднялся, пошел деревней на открытую равнину, сел там, скрестив ноги, и ночные шорохи обступили его. И в траве послышался шепот здешних Майюнов. Все Майюны, где бы они ни обитали, состоят в родстве и разговаривают между собой в глубине земли, делятся друг с другом тем, что знают. Эти Майюны знали его и заговорили с ним.

— Маленький брат, — сказали они, — нашел ли ты ее?

Он опустил голову, так что подбородок коснулся груди, и был очень грустен.

Ветерки сильнее зашуршали в траве, и Майюны заговорили, упрекая его:

— Неужели ты забыл про старца?

Он поднял голову и посмотрел на луну.

— Старец умер, — сказал он. — Старец ушел по тропе, где все следы ведут в одну сторону, он обитает теперь с духами друзей своей молодости в лагере среди далеких звезд. — Вновь Медвежонок грустно поник головой. Но ветры зашуршали еще сильнее, и Майюны заговорили — они сердились:

— Разве подвел тебя старец, когда твой отец назвал его имя, чтобы рассечь тебе уши? Подвел он тебя, когда до последнего дыхания боролся, чтобы продлить свою жизнь ради тебя, и выслал дух свой в ночь, и заставил во тьме пересечь равнину и войти в горы, когда ты устрашился и готов был бежать, не окончив голодания? — Майюны, сердито шурша травами, помчались прочь.

Долго размышлял он, потом вернулся, тихо взял свое копье с острием из ножа с железным лезвием, вновь проскользнул через деревню и вышел туда, где в лунном свете паслись лошади. Он сел на пятнистого пони и поехал на восток.

Всю ночь ехал он и почти весь следующий день, пока достиг деревни. Но вигвам, на котором были изображены разные знаки, исчез. Он оказался в двух милях; сложенный так, как положено складывать в пути, он покоится рядом с любимым оружием и любимыми трубками на погребальном помосте в рощице, где завернутые в бизонью шкуру спят последним сном кости старца, великого, Стоящего Всю Ночь.

Медвежонок знал, что так будет, и все же, когда увидел, что это так, тяжело у него стало на сердце.

Он поехал в деревню, и у первого жилища вышел вперед мужчина, который был немолод, и левая рука у него была сухая, но глаза и лицо исполнены силы. Мужчина поднял вверх правую руку. Он заговорил как шайен с шайеном, прямо и учтиво:

— Мой друг, меня зовут Белый Волк.

— Мой друг, меня зовут Медвежонок.

— Добро пожаловать, Медвежонок. Чем я могу помочь тебе?

— Я задумал на некоторое время остановиться в этой деревне.

— Я рад. Ты разделишь мой кров.

— Я очень рад. Я буду охотиться для тебя. Я добуду тебе много мяса.

— В мясе нет нужды. Ты окажешь честь моему жилищу.

Они сели рядом на землю, скрестив ноги, курили трубку и передавали ее друг другу, как велит обычай. Между ними было то уважение, что испытывает мужчина к мужчине. Белый Волк попыхивал доброй трубкой. Он вынул ее изо рта.

— Мой друг, весть о твоих странствиях дошла даже сюда. Отчего ты ездишь из деревни в деревню?

Медвежонок взял трубку, попыхивал ею в молчанье. Он искал слов, которые, ничего не объясняя, были бы ответом; не мог он ни с кем говорить о том, что у него на сердце.

К ручью, что тек поблизости, шли за водой женщины из этой деревни, собираясь готовить к вечеру ужин. Они несли миски, смеялись и разговаривали между собой. И среди них была одна, молодая, но женственная, хоть не красавица, но в лице ее читались ум и понимание. Сердце Медвежонка подскочило, дыхание участилось.

— Мой друг, кто это?

Глаза Белого Волка засияли. На свой вопрос он получил еще один вопрос, который все же был ответом. Он взял трубку и затянулся дымом. Выпустил дым через нос.

— Ее зовут Пятнистая Черепаха.

— Она замужем?

— Она живет в семье Желтой Луны.

Сердце Медвежонка упало. Голова опустилась так, что подбородок коснулся груди. Но глаза Белого Волка блеснули сильнее прежнего.

— Мой друг. Желтая Луна — ей брат. В жилище Белого Волка стало много мяса. Даже когда его левая рука была здорова и не замерзла еще во время великой метели, не было у него столько мяса. Мяса хватало, чтобы раздать тем, кто, возвращаясь с охоты, всегда делился мясом, зная, что Белый Волк больше не может сам охотиться. Мяса хватало и для того, чтобы пригласить друзей на празднество. Он гордился, что под его кровом остановился Медвежонок, не такой, как все, странный, но сильный охотник, который трех бизонов убил в этот день, трех за один раз, и не стрелой, а копьем, и те, кто охотился там, говорили, что на его губах был смех, когда, подавшись вперед на пятнистом пони, вонзал он копье прямо в средостение жизни бизона.

Старый деревенский глашатай огласил имена. Друзья Белого Волка собрались на празднество. Но когда пошли громкие разговоры и приступили к еде, Медвежонка не было в вигваме. Он стоял в сумерках у жилища Желтой Луны. Он ждал, как положено молодому человеку, пока не выйдет за дровами или за водой девушка, за которой он собирается ухаживать; тогда он дернет за край ее одежды, чтобы привлечь внимание и узнать, станет ли девушка разговаривать с ним. Ему, сильному охотнику, было страшно. Застенчивый, странный, не такой, как все, он боялся.