Магический кристалл - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 36

Вместо того, чтобы взойти на колокольню и на рассвете призвать варягов к огню таржища, Князь и Закон заткнул за пояс плеть и поехал на пристань, хотя еще не развеялась ночная осенняя тьма. А там и вовсе шумно стало, не только любопытствующие женихи, но уже собралась толпа народа, и даже невесты, забыв о приличии, выглядывали с кораблей – то там мелькнет в сумраке белое лицо, то здесь. А пересуд идет гнусный, мол, если это Космомысл приплыл, то не усидеть Путивою на престоле. Только встанет исполин перед арварами, потешное вече может обернуться вселенским, благо что от всех земель съехались князья, ибо истосковались варяги по Былому времени, а слух о бессмертном брате Горислава всю дюжину лет будоражит парусье и сколько раз долетала молва, будто он уже на пути в парусье и идет вместе с обиженным Годиславом и огромной наемной дружиной.

Послушал со стороны эти мерзкие речи Князь и Закон да и выступил из темноты. Примолкли арвары, замялись, кто по новому обычаю шапку снял, приветствуя государя, а кто и так остался стоять. Этих бы гордецов и наказать плетью или стражу напустить, да нельзя в праздник таржища. Тут еще светать начало, бывшие на пристани люди взошли на корабли, полезли на мачты, дабы высмотреть исполинский хорс, а он уж сам к причалу подваливает. И не один – ровно сорок малых кораблей идут за ним, будто птичий клин. Судя по щитам, что висят на бортах, до сотни ватажников на каждом!

На миг охладел Путивой: стольный град без крепостных стен, открыт со всех сторон, и по случаю таржища дружина распущена, лишь городская да храмовая стража при оружии…

Но бывалый и сведомый в тайнах сражений за престол, не утратил духа, в тот час совладал с собой, кликнул вестового боярина и послал, чтоб ударили в вечевой колокол да призвали варягов к торжественному огню. Пристанному же начальнику велел убрать с пути мелкие суда и лодки, приготовить чалы, а ротозеев, что недавно хулили его и сейчас таращились на исполинский хорс, призвал встретить бессмертного Космомысла, как подобает по старому обычаю, уж если перед ним, государем, некоторые не обнажили головы, то уж перед вечностью всякий сделать это обязан.

И еще крикнул своим слугам:

– Эй, молодцы! Принесите-ка мне посох!

Иного ждал народ и немало изумился, что государь не дрогнул, не устрашился, не бросился собирать дружину; напротив, вздумал с честью встречать исполина, память о коем давно уже ушла в предание. И послушались варяги, слезли с мачт, спустились с кораблей и встали слева да справа от Князя и Закона. А ему принесли посох, с коим по обыкновению он встречал лишь заморских князей и царей. Тут и вовсе притих народ, не зная, то ли гордиться благородством своего государя, то ли ждать от него новой, еще неведомой хитрости, ибо узрели у него плеть за опояской.

Между тем сам начальник с гребцами завез на ладье чалки и, приблизившись к богатырскому хорсу, подал их на борт. Однако исполин все еще не показывался на палубе, и концы приняли ватажники – молчаливые воины, обряженные в варяжские кольчуги и латы и совсем не похожие на наемников. Могучие чальники на берегу взялись за канаты и под бравый причет потянули корабль.

И тут не сдержали удивленного возгласа старые опытные мореходы: по тому, как огромный хорс легко скользил по воде, чуть покачиваясь с носа на корму, внутри него было сердце – двигатель из живой и мертвой живицы, ныне почти забытый на берегах Варяжского моря. Смолокуры, что варили живицу в тайных варнях, спрятанных в первозданных лесах, были истовыми крамольниками, ибо ремесло их было связано с солнцем. Они не признавали перунова братства и никакой новой власти над русами – ни племени Гориславова, ни нынешнего Путивоя, а потому давно уже не привозили живицы на весенние ярмарки. Некоторые варяги подолгу скитались в самых глухих углах парусья в надежде отыскать хотя бы их след, однако все упорнее ходил слух, что старые живичники вымерли, а молодые не переняли таинства и разбрелись по местам, более обжитым.

А на этом богатырском хорсе еще стучало сердце! И на остальных сорока малых судах, медленно буравящих пляшущую у берега прибойную волну. Пока варяги глазели на чудо, забыв о празднике, на колокольне ударил благовест, и в тот же час одновременно вспыхнули на холмах костры, напомнив о таржестве, и робкая, осенняя заря на востоке будто разбежалась по окоему, осветив полнеба. Но никто не обернулся, чтобы позреть на миг совокупления земли и нектара, ибо в этот миг из недр корабля явился исполин, как и вся его ватага, облаченный в кольчугу и латы.

Не сдержал чувств и отшатнулся народ, задрав головы – один Князь и Закон не шелохнулся, поскольку мысленно изготовился к этому явлению. Богатырь же потянулся, словно только что с ложа встал, огляделся по сторонам, взирая на огни, и лишь тогда приподнял кольчужное забрало.

– Лепо, – обронил он.

В следующую минуту и Путивой не смог скрыть дива, чуть не выронив посоха: исполин снял островерхий шлем с соколиными крылами и вмиг оборотился юной поленицей, ибо упали из-под него длинные космы и рассыпались по богатырским плечам.

Качнулся и отступил бывалый морской народ, чем и привлек внимание поленицы. Оторвала она взор от холмов с кострами, опустила очи долу и сама подивилась.

– Кто вы?

– Варяги, – нашелся государь. – Арвары из рода Руса.

– Чудно!.. Не чаяла я, что так измельчал род Руса.

– Кто же ты будешь?

– Мне имя Краснозора, – молвила поленица.

Тут схлынула оторопь, зашевелился народ, и шепоток полетел над головами:

– Краснозора?.. Краснозора?..

– Не слыхали мы о тебе, – сказал Князь и Закон, окончательно сладив с собой. – Не долетала молва до наших берегов.

– Отшельница я.

– Я всех отшельников наперечет знаю. В каком краю ты жила?

– На острове Молчания.

– И об острове таком не слыхал ни от бывалых мореходов, ни от волхвов. Почто же так называется?

– Родимое пятно Земли не терпит много слов. Молчать там след.

– То-то и речь твоя чудна.

– Отвыкла говорить. А хочется сказать так много…

– Ну а по какой нужде к нам пожаловала?

– Жениха ищу. Услышала в Кладовесте, таржище ныне здесь.

– Верно. А вышла ли ты годами, чтоб приезжать на праздник?

– А кто ты, чтоб спрашивать?

– Князь и Закон парусья. Имя мне – Путивой.

– Летами я созрела. Без малого четыре века мне…

И новый шепот возреял над толпой:

– Бессмертная?.. Бессмертная!..

Но государь и виду не показал, велел достать хлеб-соль и приподнести Краснозоре, но бояре остались стоять, ровно столбы.

– Эй, слыхали, что было велено? – Князь и Закон толкнул крайнего. – Невеста перед вами!

Боярин рот закрыл, однако же ног от земли не оторвал. И тогда из толпы вывернулся храбрец Сивояр.

– Дай, государь, снесу твой дар!

Не по чести было ему преподносить дары Закона, но та неловкость, что вышла с боярами, лишь усугублялась долгой заминкой, и Путивой махнул десницей.

– Ну уж снеси! – Краснозоре же сказал как подобает: – Прими дары, коли созрела и заневестилась!

Варяг ступил на чалку и, пробежав по ней, в единый миг оказался на палубе перед Краснозорой.

– Хлеб-соль тебе, краса!

Она склонилась и приняла дары.

– Ох, измельчали русы! – вдруг засмеялась. – Чтобы руки достать, приходится сгибаться!

– Ты не смотри, что ростом мал! – забалагурил Сивояр. – Зато проворен, ловок и, если надо, подпрыгну вверх и трижды лобызнуть успею, пока лечу. Не веришь – испытай!

Государя от его речей встряхнуло, но он скрыл гнев и спросил со строгостью:

– А что же ты, невеста, исполчилась? С дружиной пришла, а по обычаю не след деве на выданье ходить, как полководцу.

– Да путь неведомый и долгий, – ответила ему Краснозора. – Из океана иду, через три моря.

– Что же родители не повезли тебя?

– Батюшка мой, Ладомил, давно уж на том свете. А матушка Вещеслава вздумала за Перуна отдать, коего я видеть не желаю.

Варяги зашевелились и засмеялись от ее слов, и кто-то покосился в небо, но государя и это не смутило.