Магический кристалл - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 17

– Мне трудно рассудить, к худу иль добру обрушилась стена, – будто бы посожалел Князь. – А давай-ка, старый Путивой, позовем молодого Годилу да послушаем, чему его вещие старцы обучили? Может, ему не за коном стоять и внимать гласу богов, а и кобником-то несподобно будет?

Послали отроков, чтоб разбудили наследника, а он уж сам идет к отцу, да не из палат своих – с ярмарочной площади, весь в пыли да извести.

– Что скажешь, Годила? – спросил Белояр. – К чему это, если стена столь долго простояла, а ныне рухнула?

– Да ведь без нужды стояла вот уж двести лет, – ответил княжич.

– Верно, не стало в крепостях нужды, – любуясь сыном, подтвердил государь. – С той поры, как твой великий прапрадед Горислав исторг обров из арварских пределов. Ты скажи, с чего она обвалилась вдруг в одночасье? Ведь крепка стояла?

– А должного присмотра не было, отец. Кровля над нею давно сгнила, иструхла, летом вода в кладку просачивалась, а зимою замерзала. Вот льдом и разорвало ее изнутри, а со временем дождями весь скрепляющий раствор вымыло.

– Пожалуй, так и есть, – несколько обескуражился государь. – Но ты скажи, какой в этом знак ты узрел? Добрый или худой?

– Худое тут в том, что в ярмарку упала стена, – сказал воспитанный крамольниками княжич. – Часть площади завалила, где торговые ряды стояли, да весь проезд вдоль пристани засыпало, неловко станет обозам к кораблям подъезжать. А доброе здесь – не придавило никого, ибо ночью обрушилась.

– Постой, Годила, – смутился Белояр от сыновней несмышленности. – Я спрашиваю о тайном значении. Всякое явление несет в себе иную суть, сокрытую от глаз.

– Ну, коль о тайной сути речь, отец, то знак сей явно зрим, – наследник бездумно пожал плечами. – И говорит он о том, что следует обнести стольный град новой стеной. Благо, что казна полна и еще полнится, а доступность богатства всякого встречного поперечного вводит в искушение.

Путивой сидел, взирая на Годислава, и будто бы усмехался в дремучую черную бороду и тем лишь раззадоривал государя.

– Чему учили светлогорские старцы? – уж возмутился он. – Отдал тебя в учение, чтоб ты познал суть сокровенных знаний! Чтоб по прошествии первой дюжины лет был посвящен в Законы, как это прежде было! И власть в себе соединил… А с чем ты вернулся? Открыли тебе крамольники слух, чтоб слушать Кладовест?

– Да не сердись, отец, открыли! – засмеялся княжич. – И слух, и зрение, и тайну Предания древнего…

– Что же ты не в силах истолковать падение стены? Вот Путивой позрел на знак и сказал, что грядущий день мне готовит! Скажи и ты, что ныне меня ждет?

– Скажу без всяких знаков. День добрым будет, коли весть, что ныне к тебе придет, ты воспримешь с радостью.

– Мне будет радостная весть?

– Отец, я сказал, к тебе придет весть, – серьезно пояснил Годислав. – А радость, это твои чувства. Это то, как воспринимаешь мир. Случается, и добрая весть может огорчить, или напротив, худая возвеличить и вознести.

– Кто принесет ее? – ревниво спросил Путивой, должно быть, потом желая посмеяться над будущим Законом. – И скоро ли?

– Да вроде бы боярин твой, отец, – не совсем уверенно ответил наследник. – Постой, как его имя?… А, Свирята!

– Свирята?! – искренне изумился государь. – Да сего быть не может! Боярин сей от варяжских берегов далече!

– Да знаю, был далече, аж в самой Ромее. Ну да придет скоро уж. Корабль его пристать не может, тесно от судов купеческих. Но через час пристанет да и пожалует к тебе. Эвон, уж солнце встало…

– Добро! – Закон потер ладони, согревая. – Недолго ждать. Вот и испытаем твой ясный взор, а вкупе и крамольников.

– Ты жди, отец, – Годислав направился к порогу. – А я пойду, чтобы при свете взглянуть, как крепость обветшала… Еще, отец, коли казна полна, дозволь мне град Гориславов новой стеной обнести? Я в сей науке преуспел, дикий камень мне подвластен…

– Наследник ты или строитель? – перебил его Белояр.

– Наследник, отец, потому и пекусь о безопасности. С запада мы заслонились морем и кораблями, но открыты перед полуднем. Обнажено подбрюшье…

– С полуденной нас прикрывают росы. Коль нападут на них, мы с помощью поспеем и в свои земли не пустим никого. Да там еще Змиевы валы насыпаны Великим Гориславом, а по верху воздвигнуты остроги.

– Да изветшали они, отец, оплыли. Остроги и вовсе сгнили и в прах развеялись иль сожжены. След вокруг стольного града каменные стены возвести…

– На что же крепость нам, Годила? Две сотни лет, как обры сгинули. Ромеи не имеют сил, сколь времени уж топчутся на месте… Или кто иной супротив нас пойти вознамерился?

– Нет, покуда не слыхать. Но мне тревожно…

– Чего ж ты опасаешься?

– Времени, отец. Две сотни лет – уж больно срок великий. Ждать следует беды откуда и не ждешь. К примеру, от своих братьев.

– От братьев? – насторожился государь. – Ты думаешь, росы посмеют выступить супротив нас?

– В Кладовесте давно молва звучит… Ворчат на нас словене, гневится скуфь от старых обид. Де-мол, русы на путях торговых сидят, моря держат в руках и устья рек. Арваров и весь полунощный мир обложили пошлинами, а кого и данью. Мол, черпаем богатства со всех народов, сами ничего не делая, подобно обрам, кровь пьем чужую.. Иной раз слышны голоса их князей, между собою речь ведут, мол, что бы нам не собраться вместе, да не пойти к варягам да взять, что отняли у нас…

– Это и без Кладовеста известно! – встрял Путивой. – Давно ворчат, но не посмеют пойти на нас.

– Постой, Закон, – перебил его Белояр. – Дай ему слово молвить.

– Я сам позрел, отец, когда в родную сторону пробирался. – Годислав был озабочен. – Что скуфь и что словене – все в нищете, а то и голоде пребывают, когда неурожай. Жилища их бедны, курные избы или землянки, мы же погрязли в роскоши. И слышен ропот от них, мол, мы были братья русам, а ныне мы их рабы.

– От лени бедствуют! – вновь вмешался Закон. – Не стало обров, так спят непробудным сном и днем, и ночью. Еще и говорят при сем, мол, покуда боги спят, и мы будем спать, все равно нет ни Правды без них, ни справедливости. Не верят Перуну!

– Вот и берет тревога. Проснутся однажды и позрят на старшего брата.

– В начале своего княженья я тоже собирался возвести крепость, – вдруг признался государь. – Да воспротивились варяги, мол, на что стена стольному граду, коль мы сильны и могущественны, а обры сгинули? Открыто станем жить, как прежде на Арваре, и лучше выстроим причал до речного устья, а то купеческим судам некуда приставать… И верно, за сорок лет владычества моего никто не напал на нас.

– Да чую я, уж срок кончается. И недалек тот час, когда придет беда…

– Ну, полно накликать! – отмахнулся Закон. – Кто только не пророчил беды арварам, но где ныне те пророки?

Белояр стукнул кулаком.

– Довольно, волхв! Коль слеп и глух ко Кладовесту – молчи!… Я тоже чую, сын, и с давних пор обременен сей думой. Сейчас тебя послушав, я загадаю так: коли твое предсказание исполнится и боярин Свирята явится с вестью, значит, не напрасны наши опасения, Годила. Придется стольный град обносить стеной. С тем и ступай, наследник.

Княжич удалился, а Белояр все еще возлежал на ложе, раздумывая над словами сына, отроки же внесли в опочивальню одежды и встали подле, ожидая, когда государь изволит подняться.

– Идите прочь, – велел им Путивой. – А ты, Великий Князь, спи безо всяких дум. Не будет вестника, а дабы упредить худое, чему был знак, я отправлюсь в храм и требы воздам Перуну.

– Постой-ка, Закон… Но если явится Свирята?

– Да как же он явится, коли отправлен в Ромею с тайным поручением? И сроком на семь лет, когда лишь два миновало? Ослушаться не посмеет.

– Но ведь Годила молвил…

– Пристало ли тебе, Великий Князь, внимать словам юнца? Крамольники недюжи в предсказаньях. Читать, что будет на земле по пятнам солнечным – пустое дело…

– Им Кладовест открыт.

– А в Кладовесте шум и более ничего. Покуда боги спят и слова не услышишь. Кто тебе скажет – слышу Кладовест, тот лжет, Великий Князь.