Игра для героев - Хиггинс Джек - Страница 8

В любых обстоятельствах, требующих внесения коренных изменений в оценку обстановки, командование возлагает ответственность на Вас как на старшего по званию.

МЕТОД

По имеющимся у нас сведениям, согласно приказу гитлеровского командования военнослужащие из состава войск спецназначения, попадающие в руки противника, на данный момент еще подлежат казни, но нам известны также случаи, когда их просто посылают на каторжные работы. С учетом всех обстоятельств, в случае пленения имеется больше шансов остаться в живых военнослужащему, нежели агенту. По этой причине принято решение не снабжать вас легендой. Вам надлежит использовать свое собственное имя, фамилию и звание. Опознавательные жетоны будут Вам выданы.

Вас доставят до о. Сен-Пьер в ночь на 25-е сего месяца на артиллерийском моторном катере MGB109LT и далее шлюпкой, которая Вас доставит до места назначения приблизительно в 22.30 24-го числа с.м. Майор Фитцджеральд с группой десантируются на удалении полумили от входа в бухту в 23.00.

Вас должны подобрать в первую очередь приблизительно в 2.00 25-го числа с.м. Остальных людей группы подберут позже, непосредственно после вас, насколько это будет возможно, с артиллерийского моторного катера.

СВЯЗЬ

Радиосвязь не допускается. Разрешается подавать световые сигналы карманным фонарем только при эвакуации по завершении задания.

ВООРУЖЕНИЕ

Допускается по Вашему усмотрению, однако лишь такое, которое Вы сочтете необходимым для рукопашного боя.

ВЫВОД

Вы достаточно ознакомлены с обстановкой, чтобы понимать важность задания. Все, что может помешать Вам получить достоверные данные, следует исключить. Если вынудит обстановка, Ваше личное задание считать приоритетным по отношению к заданию майора Фитцджеральда, в том числе ценой Вашего полного отрыва от него и его группы.

По прочтении уничтожить.

Я чиркнул спичкой, поднес ее к углу листа и поджег. Обгорелый комок упал на землю, и я растер его до пепла, вдавливая пяткой в траву, затем стал спускаться по тропе к берегу.

Что ж, все достаточно откровенно, включая эту пикантную деталь относительно приказа гитлеровского командования. Не скажу, что это меня особенно беспокоило. Единственный вопрос для меня на протяжении последних пяти лет заключался не в том, убьют ли меня, когда схватят, а как убьют. За те памятные два дня, что я провел в гестаповском штабе на улице Сосэ, дом 11, что располагался сразу за министерством внутренних дел в Париже, я считал, что время мое кончилось, но я играл роль маленькой рыбешки, и они клюнули. Через два дня, когда меня везли в Польшу на работы в организации «Тодта» вместе с тысячами других несчастных, я выпрыгнул из поезда.

Минуя колючую проволоку и шагая по песку к воде, я думал обо всем, но главным образом о Симоне, одиноко живущей за морем в старом особняке, стоящем испокон веков и поныне в лощине среди буковых деревьев.

В голове все время крутилась одна и та же строчка, крутилась без конца. «Одиноко испокон веков и поныне». Строчка эта была из стихотворения, которое ей особенно нравилось. Его перевел с китайского Эзра Паунд. «И влетает ветер песчаный прямо в северные врата». Я всматривался в даль моря, и моя душа и мысли наполнялись воспоминаниями о ней, как вдруг кто-то окликнул меня сзади.

У дальнего края колючей проволоки стоял Джо Сент-Мартин и ждал. Тогда я крикнул ему:

– Не бойся, иди.

Он нехотя двинулся вперед, осторожно ступая первые несколько ярдов, затем, будто обретя уверенность, пошел быстрее. Он был лет на пять старше меня, значит, теперь ему то ли тридцать один, то ли тридцать два года от роду. Этакий крупный и хвастливый детина – не человек, а бык. Всю жизнь я недолюбливал его, а он, в свою очередь, испытывал ко мне презрение. Маленький Оуэн, Крошка Морган – так он меня всегда называл и при этом таскал и дергал за волосы. «Попляши, попляши, чумазый поросенок». В этой знаменитой старинной песне как бы отразилась вся валлийская суть его натуры.

Позже, когда мне было четырнадцать, я застиг его кувыркающимся в сене с Симоной, которая отчаянно пыталась выцарапать ему глаза. Я ударил его изо всей силы, какая только у меня была, и в ответ получил перебитую переносицу. Все это выглядело не очень галантно, но, когда он ушел, она плакала надо мной и поцеловала меня в первый раз, что, кажется, возместило все убытки. Ей тогда было шестнадцать лет, она была на два года старше меня; в том возрасте такая разница кажется огромной, но с тех пор для каждого из нас не существовало больше никого в мире.

Сейчас на нем были костюм из саржи на размер больше нужного, белая водолазка и армейские сапоги; в этой одежде он выглядел странно и неуклюже. Он растерянно хмурился и остановился ярдов за пять.

– Оуэн, это ты? – Я не промолвил ни слова, и он, покачивая головой и выражая удивление, добавил: – Говорят, ты сейчас полковник.

– Правильно, – ответил я.

Неожиданно он ухмыльнулся – все та же знакомая злая ухмылка.

– Крошка Морган. Я бы ни за что не узнал тебя.

– Попляши, чумазый поросенок.

Ухмылка сошла с его лица, и он тупо уставился на меня:

– Что-что?

– Ничего, – ответил я. – Говорят, ты был на острове. Три недели как оттуда. Расскажи, как там дела.

– Да что говорить? – пожал он плечами. – Воспользовался возможностью удрать в рыбачьей лодке – и удрал. Я узнал, что большая часть Бретани теперь в руках союзников, понял?

– Как ты узнал?

– Да Эзра сказал мне, Эзра Скалли. Почти всю оккупацию слушал радио. Регулярно принимал передачи Би-би-си.

– Я полагаю, большинство местных жителей были вывезены на Гернси полгода назад, да?

– Правильно. Как раз после того, как они уехали, прибыли диверсанты-водолазы.

– Чего же тебя-то держали?

Он пожал плечами:

– Им нужны были лоцманы для бухты и пролива. Ты знаешь, что такое пролив Ле-Курсье. Они все время теряли лодки, понимаешь?

– Поэтому они держали тебя и Эзру?

– Вот именно.

– А еще кто там?

– Джетро Хьюс у себя на ферме со своим сыном Джастином. Семье Джерри требуется молоко, как и всем прочим. Еще доктор Райли, они и его держат. Говорят, «не хватает армейских врачей».

– А Сеньор?

– Погиб при обстреле в прошлом году, а она все еще там, Симона. Теперь она – Сеньор.

– Потому ей и позволили остаться? Потому что она – Сеньор?

– Может быть, я не знаю, – пожал он плечами. – Шлюха, вот кто она, так ее надо называть. Со своим хахалем Штейнером. Сеньор? Немецкая, шлюха – это больше подходит.

Голос мой, когда я заговорил, отвечая ему, казалось, принадлежал не мне, а кому-то другому, исходил извне:

– О ком ты говоришь?

– О Симоне. О Симоне и этом ее хахале – Штейнере. Всего-то унтер-офицер, а они относятся к нему как к самому фюреру.

– Врешь, – сказал я.

– Вру? Да я их столько раз видел, скажу я тебе, и как она позировала перед ним – голая, вот бы ты поглядел, поверь мне! – Тут он вспомнил, и лицо его стало медленно растягиваться в коварной ухмылке. – Ну да, я забыл. Ты же был в нее влюблен. Эх, бедолага Оуэн, Крошка Морган. Небось сам бы хотел за ней приударить, а? Тебя-то я не виню. Ей-богу, я мог бы дать ей кое-что незабываемое.

Тут он расхохотался и ткнул меня в плечо с тем же полупрезрением, которое я так хорошо помнил с детства.

Я сильно ударил его по лицу, и ко мне вернулся мой прежний голос, когда я сказал:

– Люди не меняются, Джо. У тебя всегда была поганая пасть.

Он удивленно дотронулся до лица, ярость прорвалась в нем и закипела, как горячая лава, извергающаяся на поверхность. Он рванулся вперед, готовый избить меня так, как он любил это делать в прежние времена.

Но времена изменились, изменился он, изменился Оуэн Морган. Я не оставил ему ни одного шанса. Правой ногой я ударил его в пах так, что мог бы сделать его калекой на всю жизнь, не будь я в пляжных сандалиях на веревочной подошве. Он с криком согнулся, но удар коленом в лицо снова его выпрямил.