Гнев Божий - Хиггинс Джек - Страница 19

— Кто это? — прервав молчание, спросил я священника.

— Могу только предположить, что это Святой Мартин из Порреса. Из всех святых он единственный, чье фигурное изображение расписывают красками. Мартин был незаконнорожденным сыном женщины индейского племени и конкистадора. Если существует святой, покровительствующий бедным и униженным, так это он.

Неожиданно в памяти одна за другой всплыли картины моего далекого детства, проведенного в Нокбри. Ненавистные ярко-красная сутана и белого цвета стихарь прислужника, при облачении в которые меня охватывал ужас. Это происходило в те дни, когда наступала моя очередь помогать в костеле во время воскресной мессы. Я никогда не был истинно верующим. Дед мой уже в весьма преклонном возрасте стал виновником неимоверного скандала, разразившегося в нашем графстве, когда отрекся от прежней веры и примкнул к плимутским братьям. Дед тогда постоянно твердил мне, что у них он наконец-то обрел долгожданный душевный покой.

Прошло еще много времени, прежде чем я окончательно разуверился в Создателе. Всю прожитую жизнь мне приходилось сталкиваться с проявлением не доброты, а гнева, выражающегося в разгуле насилия, ненависти и неимоверной жестокости.

Не увидев в деяниях Всевышнего всепобеждающей любви, я понял, что могу обойтись и без него.

Ван Хорн бережно положил фигурку святого обратно в сундук, не торопясь закрыл крышку и поднял на меня глаза.

— Выгляжу, как при исполнении. Не так ли, Киф? — спросил он, но лицо его в этот момент было серьезным.

После Яноша я залез в ванну и около получаса пробыл в ней, плескаясь в горячей воде, от которой чуть было не поползла кожа. Закончив мыться, я обвязался полотенцем и, уступив место священнику, вернулся в комнату. Благодаря полковнику Бонилле, распорядившемуся доставить из гостиницы мои чемоданы, мне удалось переодеться во все чистое.

Я нашел Яноша сидящим за большим круглым столом в тенистой беседке в другом конце дворика. Стол буквально ломился от обилия вкусных блюд. Плоские маисовые лепешки, фриоли, гора анчоусов на огромном блюде, зеленые оливки, которые я никогда не любил, и сладкая кукуруза, обжаренная на сливочном масле, а также свежие фрукты и несколько бутылок красного вина.

Янош ел на удивление мало, а вот вино поглощал в огромных объемах и явно был расположен к разговору. Я не сильно сомневался в своих способностях убедительно изобразить из себя горнорудного эксперта или инженера, о чем и сообщил ему. Янош остался весьма доволен. Мы договорились, что он выступит в роли финансиста, отвечающего только за коммерческие аспекты нашего дела. Другими словами, он должен будет предстать на переговорах как солидный бизнесмен, внушающий доверие.

Осушив первую бутылку вина, Янош стал намного словоохотливей.

— Опасная затея, сэр. Очень рискованное дело, но идти на него мы должны без страха. Ваш приятель, Ван Хорн, как видно, весьма решительный человек, да и вы, сэр... Глядя на вас, я почему-то вспоминаю себя в молодости. Такой же подвижный, словно ртуть.

Не знаю, как мне удалось сдержать себя и не расхохотаться, когда он, подавшись вперед и нависнув громадой над столом, с самым серьезным видом произнес:

— Всему виной мои железы, сэр. Гормоны. Проклятие природы. До тридцати одного года у меня был вполне нормальный вес, а потом стал вот таким. И ничего не могу с этим поделать.

Он фыркнул, словно старый бык. Я сильно удивился, увидев, как на его глаза навернулись слезы. Голова Яноша упала на грудь, и он зарыдал, сотрясая свое огромное тело.

Закурив сигарету, я поднялся и, оставив его за столом одного, вышел прогуляться. В саду рядом с кабинетом Бониллы, как и во дворе казармы, где проводились расстрелы, к моему удивлению, не было ни души. Я пересек двор и подошел к деревянному столбу, к которому совсем недавно был привязан. Затем внимательно осмотрел стену за ним и, обнаружив на ней следы от пуль, уже в который раз задумался о жизни. Да, подумал я, мало кому на этом свете удается быть хозяином своей судьбы.

Отойдя от стены, я неторопливой походкой направился к огромным въездным воротам казармы. Они были закрыты, но сквозь их железные прутья можно было разглядеть улицу. Как только я подошел к воротам ближе, неподалеку от меня, со своего поста в углублении кирпичной стены арки, высунулся часовой с винтовкой в руках и, щуря глаза, недружелюбно посмотрел в мою сторону. Кивнув ему и сказав «добрый вечер», я посмотрел сквозь прутья.

Снаружи, кроме индейской пары, сидевшей у глинобитной стены дома, расположенного напротив, никого не было. Мужчина был одет в краги из сыромятной кожи и красную фланелевую рубашку. Широкая полоска из той же ткани перетягивала его длинные до плеч волосы. На коленях, словно баюкая грудного младенца, он держал старый винчестер.

У женщины были черные как смоль волосы, густыми прядями спадавшие ей на плечи. Лоб повязывала лента ярко-красного цвета. Такую же красную блузку богато украшал индейский орнамент ручной вышивки, а талию перехватывал серебряный чеканный пояс. На ней была также черная чуть ниже колен юбка, а когда она поднялась, я увидел на ее ногах башмаки из невыделанной кожи.

Женщина неожиданно кинулась к воротам и, быстро просунув руки сквозь железные прутья, вцепилась в меня. В этой экзотической маленькой красавице я не сразу распознал Викторию Балбуенас.

Вглядываясь в ее лицо, я весь напрягся, пытаясь сдержать неожиданно нахлынувшие на меня чувства. Все, что она хотела и не могла мне сказать, я прочитал в ее глазах.

— Все хорошо, — стараясь успокоить девушку, произнес я. — Со мной все в порядке. Не надо беспокоиться.

Солдат, стоявший на посту, неожиданно оказался рядом и резко оттолкнул меня в сторону. Со свирепым выражением на лице он взмахнул винтовкой, намереваясь ударить прикладом по смуглым маленьким рукам, просунутым сквозь железные прутья.

Не убери вовремя руки, Виктория осталась бы на всю жизнь калекой. Дикая ярость охватила меня, и я, вцепившись часовому в глотку, принялся его душить.

Я был полон решимости с ним расправиться, но в этот момент раздались одиночные выстрелы. Седовласый индеец на противоположной стороне улицы, вскочив с земли, перезаряжал свой винчестер. Ван Хорн, непонятно как оказавшись рядом, с трудом оттащил меня от охранника.

Припав к стене и упираясь одним коленом в землю, охранник начал было целиться в меня, как тут во двор стремглав вбежал лейтенант Кордона и вышиб из его рук винтовку. Несчастный солдат пытался подняться, но лейтенант сильным ударом кулака в челюсть вновь свалил его.

Я помог бедняге подняться и, прислонив его к стене, обернулся, чтобы посмотреть на улицу. Ни Виктории, ни ее сопровождающего видно не было.

— Куда она делась? — спросил я, вцепившись руками в железные прутья решетки. — Вы заметили, кто был с ней?

Ван Хорн кивнул.

— Я рассказывал тебе об индейцах племени яаки, малыш. Девушка вернулась к своим. Теперь она с ними.

Кордона в подтверждение его слов кивнул и добавил:

— Человека, который с ней был, зовут Начита. Он один из старейшин племени яаки из Страны Прохладной Реки, откуда родом ее мать. Дважды в год он проводит вьючный обоз через эти горы. В это беспокойное время только яаки могут решиться на подобное.

— А что она делает в этом городке? Почему она так одета?

— Вчера старик наткнулся на нее, сидящую у ворот казармы, признал в ней свою и подробно обо всем разузнал. Для этих людей родственные связи важнее всего на свете. Девушка оказалась с ним одних кровей. Ее мать приходилась ему двоюродной сестрой. Вчера я с ним долго беседовал.

Несмотря на все несчастья, выпавшие на долю Виктории, ей наконец-то удалось оказаться среди своих, облегченно подумал я и медленно произнес:

— С ними ей будет хорошо?

— Ее мать из того же рода, что и они. Поэтому девушка считается полноценным членом их общества. Кроме того, ее дед был вождем племени, что гарантирует ей особое положение. Это весьма важно. Они почтут за великую честь принять ее у себя. Поверьте, я достаточно хорошо их знаю. Этот Начита и его люди выколют глаза любому, кто хотя бы косо на нее посмотрит.