Кольцо «Принцессы» - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 38

– Какой ты смешной!.. И такой шерстяной!

Сначала Шабанов увидел Агнессу, склонившуюся над ним, и чуть позже, себя, голого, – лежал, в чем мама родила! А она без всякого стыда лохматила на его груди волосы, щекотала живот и смеялась:

– Ты похож на медведя! На молодого, сильного медведя. Я буду звать тебя принц!

– Где «принцесса»? – спросил он или хотел спросить – губы и язык почему-то не повиновались.

– Вот, я принесла передачу! – Она не услышала, выложила ему на грудь три тяжелых апельсина. – Знаю, у вас принято приносить больным фрукты. Ешь! Или нет, открой рот, а я стану выдавливать сок. Ты же хочешь пить?

На сей раз она явилась в нарядах неожиданных – натуральное свадебное платье, ослепительно белое и с белым же узором по ткани, напоминающей парчу. В глубоком вырезе до основания высокой груди сверкало бриллиантами ожерелье в виде сетки, волосы связаны на темени и убраны мерцающими звездами. Сейчас она действительно походила на принцессу...

Агнесса медленно сняла белые перчатки, содрала с апельсина огненную шкурку, напоминающую волосы Лиси, и стиснула его двумя руками – сок побежал на лицо, попал в глаза, защипало и все задвоилось. Он сообразил, что это очередной и уже знакомый сон: почти так же она являлась в первый раз, когда он ночевал возле хутора. Разве что там она манила откровенно, как Лися, а здесь втягивала в какую-то полудетскую эротическую игру, от которой нельзя было отделаться.

Шабанов отер лицо ладонью, тем самым как бы принимая игру сна или воображения, и одновременно отмечая реальность происходящего.

– Ну, разожми зубы! – потребовала она. – Открой рот! Я хочу, чтобы ты открыл!

В последних словах зазвучал детский каприз. Шабанов и в самом деле обнаружил, что челюсти свело, стянуло рот, голосовые связки, и вспомнил, отчего это произошло – объелся незрелой черемухи...

Она разлепила ему пальчиками губы и, приложив апельсин к зубам, стала тихонько давить сок. Когда набрался полный рот, он сделал глотательное движение, промыл гортань и обрел голос.

– Одежда... – Он сел и огляделся. – Где моя одежда?

Апельсины раскатились по полу.

– Зачем тебе одежда, мой милый принц? – зажурчал ее соблазнительный смех. – Ты такой красивый... Пей сок!.. Хочу, чтобы ты больше никогда не носил никаких одежд! Разве что набедренную повязку...

«Сейчас разденется сама», – обреченно подумал Шабанов, ничуть не сомневаясь, как и чем закончится этот сон.

Будь это наяву, он бы и сам вытряхнул ее из этого королевского платья...

– Ах, да! Почему доктор не оставил одежды? – возмущенно спросила она. – Велю немедленно принести!

Буквально через несколько секунд на пороге вырос Иван Ильич, нагруженный всеми вещами Шабанова, вплоть до пистолета и «малямбы».

– Агнесса Тихоновна! Сударыня! Ах, как вы сегодня прекрасны! – залепетал и затрепетал он, бросаясь к ее рукам, но вместо того, чтобы позволить поцеловать их, царственный этот ребенок гневно свел брови.

– Вы что принесли, доктор?! Я сказала – принести одежды. Которые я прислала в больницу! А это – амуниция!..

– Нет! – Шабанов ухватился за свои вещи и потянул к себе. – Нет, мне нужно именно эту... Все это!

– Но мы идем в театр! – капризно воскликнула она.

– В театр не хочу, – тупо сказал Шабанов. – В какой театр?..

– Захочешь! Я уверена, ты непременно захочешь, как только узнаешь, куда мы идем, что будем смотреть и кто там играет!

– Я хочу домой, – пробормотал он, ощущая в себе детскость, оставшуюся от сна. – И ничего не хочу знать.

– Хорошо, выдам секрет, – зашептала Агнесса. – Мы поставили «Женитьбу» Островского. И я там играю главную роль! Агафью!

– Все равно не пойду.

– Понимаю, у нас театр... домашний, самодеятельный, как у вас называют, но получился замечательный спектакль! И сегодня – премьера!

– Потому ты... в таком платье?

– Конечно же! Конечно! – Она решила, что продавливает его упрямство. – Надела, чтобы обносить, привыкнуть...

– Отдайте мою одежду! – сделав паузу, потребовал Шабанов и потянулся за комбинезоном. – Вот эту! Я другой не хочу!

– Пожалуйста, сударь! – Иван Ильич с готовностью свалил ношу на кровать. – Право же, она идет вам лучше, нежели смокинг или сюртук.

– У вас хороший вкус, доктор! – одобрил он, хватая и натягивая трусы.

– Я бы никогда не осмелилась появиться в свете с мужчиной в столь экзотическом костюме, – Агнесса погрустнела и пригасила свой порыв. – Но сегодня уступаю! Как хочешь, Герман. Если тебе удобно в таких одеждах...

– Не гневайтесь, сударыня! – почувствовав слабину, заговорил доктор, при этом глядя на нее влюбленно. – Ей-богу, одежду сдали в кастелянную из самых благих соображений! Больной сам уже однажды вышел из анабиоза! И мы чуть не потеряли его!.. А у пациента сложный диагноз. Повышенная агрессивность, навязчивый бред... Кстати, сейчас он ничего не спрашивал о принцессе?

– Если только обо мне! – самоуверенно заявила она. – А если и бредил... то называл мое имя. Он звал меня, доктор?

– Ваше имя? – засуетился Иван Ильич, посматривая на Шабанова с явной неприязнью. – Нет! Он ни разу не называл вашего имени, дорогая Агнесса Тихоновна! Ни-ни! Пациент весьма озабочен некой навязчивой идеей. Да! Он все время искал какую-то принцессу, но не вас! – И тут же добавил с доверительным смешком: – Уверял, что спрятана в котомке! Вот в этой! Принцесса в котомке, смешно, не правда ли, сударыня!

– Герман, – Агнесса заглянула в глаза, выдержала паузу и заговорила внушительно: – У тебя же не было никакой принцессы? Ведь ты же помнишь, она погибла в самолете. Это же правда?

Шабанов не знал, что ей ответить: утверждение обратного снова бы вызвало подозрение, что он бредит. Оставшееся смутное чувство о путешествии в детство еще манило назад, но трезвеющий разум сопротивлялся этим наркотическим грезам. И все-таки он засунул руку в НАЗ, обшарил все уголки: «принцессы» не было...

Хотелось схватить доктора, тряхнуть и спросить, однако тот что-то почуял, отстранился, услужливо объяснил Агнессе:

– И еще уверял, что принцесса – это вовсе и не принцесса! А какой-то прибор! Да, и весьма дурно пахнущий!

Герман торопливо натягивал на себя одежду, одновременно проверяя карманы: все оказалось на месте – часы, планшет и даже радиостанция «комарик»...

– Оставьте нас, доктор! – повеселела и снова стала легкомысленной Агнесса. – Мне кажется, он совершенно здоров.

– Но, сударыня! Я обязан наблюдать больного...

– Идите отсюда вон! – жестко произнесла она, глядя доктору под ноги.

Он не стал дожидаться, когда она поднимет взгляд, сверкнул глазами в сторону Шабанова и вмиг исчез из бокса. А эта странная взрослая девочка-диктатор подняла апельсины с пола и стала играть ими, с ловкостью фокусника катая в ладонях и любуясь ярким мельканием. Потом остановила это кружение и, подойдя к стене как к зеркалу, примерила фрукты к волосам в виде украшений, и Шабанов снова вспомнил Лисю.

– Мы уже встречались с тобой во сне, – вдруг проговорила она. – Помнишь?.. Я приходила в образе распутницы.

– Я все очень хорошо помню.

– Погоди! – Агнесса заговорила срывающимся полушепотом. – Хочу проверить тебя!.. Скажи, где мы встречались? И при каких обстоятельствах? Что я делала? Что делал ты? Ну?.. Говори, говори!

– Я сидел на дереве, – Шабанов, по сути, пересказывал предыдущий сон. – Ты стояла внизу и... звала меня. Потом потрясла дерево, и я упал.

– Все было именно так! – восхитилась она. – Но почему – на дереве? Я стояла на земле, а ты летел в небе!

– Не летел – висел, как мешок на черемухе!

– Что ты делал на этой черемухе?

– Ягоду ел...

Агнесса вздохнула с сожалением.

– Это была не я... Очень похоже, но встречался ты не со мной.

– Тогда ты еще была ярко-рыжая, – напомнил Герман. – И звали тебя не Ганя, а Лися. Да и наряды... другие. Вспомнила?

– Как? Лися?.. Чудное имя... Нет, я никогда не была рыжей, – она встряхнулась от воспоминаний. – Все было так: ты летел в небе, не очень высоко. Сначала я увидела твой самолет, и мне захотелось посмотреть, кто там летит. Просто из любопытства... И я посмотрела. Ты тогда что-то ел.