Бенито Муссолини - Хибберт Кристофер - Страница 4

3

19 февраля 1905 года Роза Муссолини умерла от менингита в возрасте сорока шести лет, и Бенито, как отмечалось в «Пенсьеро романьоло», был вне себя от горя. Во время похорон он «хотел сказать последнее прости, но, приложив для этого огромные усилия, не совладал с собой, расплакался и смог лишь бросить несколько цветков в ее могилу». После смерти матери он стал преподавать в школе в Каневе, небольшом городке в коммуне Толмеццо в Be нецианских Альпах к северу от Удине. Хорошего учителя из него не получилось, и он знал об этом. Дети относились к нему неплохо, но ему, видимо, было трудно держать их под контролем, да и мысли его часто были далеки от школьных дел. Иногда он терял терпение, стучал кулаком по столу и ругал их. Но хотя они и называли его «тираном», он не внушал им страха. Некоторые из них считали его сумасшедшим. Его скособоченный воротник был почти всегда грязным, шнурки на ботинках часто болтались, волосы были длинными и нечесаными. Читая книгу и нашептывая стихи, он подолгу гулял по городу, не считая тех двух с половиной миль от дома, где жил на полном пансионе, до школы, которые ему приходилось проделывать ежедневно. У священника он брал уроки латинского языка, начал изучать индийскую арифметику и вел конспекты по истории философии и критике немецкой литературы; но в основном, когда он не был занят преподаванием в школе и частными уроками в пансионе, где проживал, он пьянствовал или развлекался, удовлетворяя свои сексуальные потребности. Он сам признавал, что год, проведенный в Толмеццо, был временем «моральной деградации». Он регулярно напивался, и часто после того, как его собутыльники ложились спать, продолжал болтаться в одиночку по темным улицам города, выкрикивая что-то, декламируя стихи Кардуччи или выступая с речью на площади перед фонтаном. Он занимался любовью со всякой девушкой, которая была ему доступна, и угрожал изнасиловать ту, которая не проявляла уступчивости. Он подхватил сифилис и когда обнаружил у себя симптомы болезни, зарядил пистолет и заявил, что хочет застрелиться. Его с трудом удалось заставить сходить вместо этого к врачу. У него был страстный роман с женой хозяина квартиры, и когда он уже уехал из Толмеццо, то однажды, поддавшись сильному желанию, проделал зимою среди ночи трехсотмильное путешествие из Предаппио, и тайком пробравшись по лестнице, изнасиловал ее прямо на полу, пока муж преспокойно спал в соседней комнате.

В разгар следующего лета он вновь оказался в тюрьме. Он проявил присущую ему бескомпромиссную горячность, когда во время одного из аграрных конфликтов, регулярно нарушавших течение жизни в Романье, вступил в политическую дискуссию на стороне поденных рабочих Предаппио, выступивших против своих «угнетателей» — землевладельцев, и был приговорен к трем месяцам тюремного заключения.

Постепенно он стал приобретать известность в Романье. О нем говорили и писали в газетах. В возрасте двадцати пяти лет «товарищ Муссолини» представлял собою уже мощную силу. Выйдя из тюрьмы, он отправился на север в Тренто, принадлежавший в то время Австрии, и трудился там на профсоюзном поприще, став постоянным автором в революционном и интернациональном по характеру еженедельнике «Авенире дель лавораторе» (Awenire del Lavoratore — «Будущее трудящегося»). Но социалисты Трентино, обожавшие Мадзини, понравились ему не более, чем социалисты Гуальтьери, «сделанные из лапши». Они были «лакеями буржуазного капитализма», «рабами национализма и патриотизма», которых следовало бить и бить, пока «их предательство дела пролетариата» не будет разоблачено. Ибо пролетариат должен считать себя «антипатриотичным уже по своему характеру» и ему необходимо разъяснить, что национализм — это маска «грабительского милитаризма», которую «следует оставить господам», а национальный флаг, по определению, данному Поставом Эрве, — это «тряпка, место которой на помойке».

Хотя его неприятие националистической линии социалистов Трентино было глубоко осознанным, он согласился сотрудничать в газете «Пополо» (II Popolo), редактором которой был Чезаре Баттисти, симпатизировавший ирредентистам, и в статье, написанной им для «Пополо» и «Вита трентина» (La Vita Trentina), владельцем и редактором которой был Баттисти, он с уже знакомой всем неразборчивостью открыл огонь по целому ряду мишеней — от антипролетарского мышления профсоюза каменщиков до алчности землевладельцев, от пагубного влияния неомальтузианства [2] до буржуазного духа, который привел к вырождению Первого Мая как революционного праздника.

Каждая семья, неоднократно повторял он, должна иметь пять детей, как его семья. Отцы таких больших семей получали более высокую зарплату, чем другие, менее удачливые рабочие, а матери, родившие многочисленных детей, становились почетными членами фашистской партии.

Однажды, присвоив утром офицеру генеральское звание, он в обед отменил это решение, узнав, что этот офицер был холостяком. «Генерал должен лучше других понимать, — сказал он, — что без солдат не может быть дивизий». Следует также добавить к этому, что большое население не только обеспечивает армию пушечным мясом, но и дает прекрасные основания для захвата колоний и низкого уровня зарплаты. Но самые дикие нападки он делал на страницах «Авенире дель лавораторе» против милитаризма и национализма и прежде всего против сильного католического влияния в Тренте, культивировавшегося популярной католической газетой «Трентино» (II Trentino), одним из ведущих политических обозревателей которой был Альчиде Де Гаспери. Как отмечает Гауденс Мегаро, именно выпады против Католической церкви — «этого великого трупа» — и Ватикана — «притона нетерпимости и банды грабителей» — а также против христианства в целом — «аморального позорного клейма для человечества» — привели к его аресту и выдворению из Австрии, а не какие-то случайные нападки на австрийский национализм или статьи в поддержку прав итальянских рабочих в Австрии, которые самим Муссолини и его фашистскими биографами позднее были выделены из этих писаний в качестве свидетельства его ирредентистских симпатий.

10 сентября 1909 года он был снова арестован, а 26 сентября выдворен из Австрии, как ранее был выдворен из Бернского и Женевского кантонов. В следующем месяце он вновь отправился домой к отцу, который перестал заниматься в Довиа кузнечным ремеслом и переехал со своей высокой, худощавой, «нелюдимой» любовницей Анной Гвиди и ее пятью детьми в Форли, где стал владельцем гостиницы «Стрелки». Самую молодую из дочерей Анны звали Рашель. Это была хорошенькая шестнадцатилетняя девочка с пушистыми волосами и манерами, одновременно провоцирующими и расхолаживающими. И Муссолини решил на ней жениться. До этого он влюбился в ее старшую сестру Аугусту, но та, считая его слишком ненадежным, вышла замуж за человека, имевшего постоянную работу могильщика. Муссолини тотчас же переключил внимание на Рашель. Вечерами он чистил кувшины и мыл посуду, а затем садился и писал рассказы; он закончил книгу о Яне Гусе, реформаторе из Богемии, и начал работу над романом, который должен был публиковаться с продолжением в «Пополо», редактор которой предложил его фабулу. Роман «Клаудиа Партичелла», переведенный в 1928 году на английский язык под названием «Любовница кардинала», не очень интересен и, наверняка, не захватит читателя. Маргарита Сарфатти назвала роман — и эти слова можно отнести ко всей тривиальной, но тем не менее примечательной беллетристике Муссолини, — «нелепой мешаниной, в которой невозможно разобраться, дешевой продукцией с растянутым сюжетом». Но Рашели нравился роман, так как одной из симпатичных действующих лиц является служанка героини, которая отдает жизнь за хозяйку, и Бенито назвал ее Рашель.

Рашель описывает вечер, когда Бенито впервые пригласил ее в театр. Он привез ее обратно в гостиницу и потребовал, чтобы ему разрешили жить с ней. Но его отец и ее мать не желали и слышать об этом. Тогда Бенито вынул пистолет и заявил, что застрелит себя и ее, если они встанут на его пути. Они уступили, и спустя несколько дней Муссолини снял две комнаты в сыром и полуразвалившемся «палаццо» на Виа Меренда. «В один из вечеров мы переехали, — писала впоследствии Рашель. — Помню, каким он был усталым и счастливым — хотя и несколько неуверенным в том, какова будет моя реакция, потому что бумаги для регистрации брака еще не были готовы. Но я разобралась в ситуации. Передо мной был избранник моего сердца, с нетерпением ожидавший единственного дара, который я могла ему преподнести — мою любовь. Его молодое лицо уже прорезали морщины — результат повседневной борьбы. Колебаний не было. Я пошла с ним».