Когда боги спят - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 44

Хамзат ни о чем его не спросил – своим пронзительным чекистским оком все увидел, а скорее всего, сам находился в состоянии испытания веры и отлично понимал, что происходит.

– Бог нас не слышит, – заключил он. – Безбожники мы.

– Может, они спят, боги? – предположил Зубатый.

В любом случае, начальник охраны укрепился и вел машину почти до утра, пока не приехали в Малоярославец. Зубатый дремал и, когда вскидывал голову, видел напряженное и сосредоточенное лицо Хамзата.

– А пожалуй, спят, – сказал он однажды. – Как бы тогда терпели, видя, что на земле делается.

Остановились в местной полупустой гостинице, едва достучавшись до дежурной, и когда расходились по номерам, Хамзат неожиданно подтвердил догадки Зубатого.

– Я завтра с тобой пойду.

– Куда?

– В монастырь, – сказал уверенно.

Встали около одиннадцати, наскоро умылись, позавтракали и отправились пешком. Свято-Никольский монастырь отыскали скоро, вернее, пока еще его исторические ворота с надвратной иконой Богоматери. Тут же рядом оказалась женщина с одутловатым лицом, самодеятельный и добровольный гид. Она рассказала, как в эту чудесную икону французы стреляли из ружей во время знаменитого сражения под Малоярославцем, но попасть ни разу не смогли, пули ложились рядом, и до сих пор видны следы – их не заштукатуривают, чтоб люди помнили о чуде.

– А что, часто тут чудеса случаются? – спросил Зубатый.

– Как же! Явление Божьей Матери тем же французам было, они испугались и побежали. Господь это место держит под неусыпным наблюдением.

Говорила очень чисто, культурно, выдавая свое прошлое воспитание.

– Значит, боги не спят? – спросил Хамзат.

Женщина задумалась, поддергивая концы платка, после чего тяжело вздохнула:

– Знаете что? Дайте на бутылку и идите-ка отсюда!

Зубатый дал ей денег, на что Хамзат блеснул взором и замахал руками:

– Зачем дал? Это не женщина! Не человек! Зачем пьет? Женщина не может пить вино!

Сам монастырь стоял на склоне холма, и его территория, от центральных ворот до развалин на задворках, была покатой, и лишь возле палат игуменьи ее выровняли и превратили в клумбы, на которых еще торчали помороженные цветы. Встретила их монахиня средних лет, как выяснилось, мать-экономка, выслушала и пообещала спросить настоятельницу, примет ли она и когда.

Хамзат получил разрешение осмотреть монастырь и, чтобы не мешать, сразу же отправился вдоль крепостных стен, а Зубатый остался на скамейке среди клумб. Он сидел и высматривал Снегурку, однако все женщины, молодые и старые, обряженные в черное, казались на одно лицо. Были тут и совсем молоденькие, в серых, бесформенных одеяниях – то ли прислуга, то ли послушницы, ходили мимо туда-сюда, таскали ведра, что-то копали на заднем дворе и, пробегая мимо, стреляли глазками на чужака, тогда как женщины в черном передвигались, не поднимая взора.

Зубатый просидел около часа в ожидании приема настоятельницей, однако быстрее вернулся Хамзат.

– Я видел ее.

– Кого?

– Морозову. Она здесь, в коровнике навоз чистит.

Он знал, к кому ехал Зубатый! И сейчас просто в разведку сходил...

– Ты что, разговаривал с ней?

– Зачем разговаривал – так видел.

– Ну иди, погуляй еще.

Игуменья вышла к нему через два часа – женщина за пятьдесят, веселая, улыбчивая, и взгляд открытый.

– Что же вы на улице-то? – спросила так, что он сразу простил долгое ожидание. – Вас не пригласили в помещение?

– Мне здесь было хорошо...

– С чем же вы пришли?

– У вас находится женщина, Зоя Павловна Морозова...

Веселость настоятельницы вмиг улетучилась.

– Кто она вам?

– Сотрудница, работала председателем избиркома...

– Что вы хотите?

– Встретиться, поговорить. Остались незавершенные дела и вопрос о ее работе...

– Сейчас с ней лучше не встречаться, – заявила настоятельница. – Да и вряд ли она сама пожелает. А с работой... Да, я понимаю, но все равно взяла ее. Через некоторое время приедет и уволится.

– Что с ней случилось? – Зубатый не знал, как продолжать разговор.

Она ответила неопределенно:

– Что?.. А что случается с людьми в безбожном мире?

– Где же ее внучка?

– У нас в приюте.

– Все-таки, что произошло? Я знаю Морозову тридцать лет, всегда была честным, верующим человеком...

– Не нужно это обсуждать, – перебила настоятельница. – У нее сейчас очень тяжелый период...

– Могу ей чем-то помочь?

– А вы хотите этого?

– Она близкий мне человек.

– Ну что же... – Она потеребила четки. – Идемте со мной.

И, только шагая за этой царственной женщиной, он наконец-то понял, что Снегурка ушла в монастырь. В общем, чего-то подобного следовало ожидать, но почему именно сейчас? Что все-таки произошло? Долгая болезнь внучки или обстоятельства, связанные с юродивым старцем?

Морозова уже вычистила коровник и теперь бросала навоз на разболтанную, хлипкую тележку, в постромки которой была запряжена краснолицая девица лет двадцати в сером балахоне. Снегурка даже головы не подняла и ни на секунду не оторвалась от работы, однако девица кинулась к игуменье, поклонилась, сложив ладошки ковшиком.

– Благословите, матушка!

– Где остальные? – строго спросила настоятельница.

– А Вечерка загуляла, так к быку повели! – с удовольствием объяснила послушница. – Матушка Антония велела...

– Что, все втроем повели?

– Ну да! Интересно же посмотреть!

Игуменья оставалась невозмутимой.

– А что же ты не пошла?

– Я уже видала, – без утайки и как-то по-детски объяснила она.

– Ладно, ступай.

Та натянула постромки и поволокла телегу на огород.

Снегурка при этом безучастно и ловко орудовала вилами – знакомая работа, приходилось на конезаводе, когда конюхи запьют...

– Зоя, подойди ко мне, – мягко попросила настоятельница.

Зоя воткнула вилы и приблизилась шага на три, склонив голову.

– Вот этот человек хочет помочь тебе. Примешь?

Морозова ни разу не взглянула на Зубатого, казалось, кто пришел к ней, не знала, однако согласилась.

– Приму...

– Вот и славно, – вдруг снова улыбнулась игуменья и ушла из коровника.

– Что случилось, Снегурка? – тихо спросил Зубатый. – Мне отец Михаил сказал...

– Что и должно было случиться, – глядя в землю, отозвалась она. – И так долго терпела. Теперь думаю, лет десять бы назад опомниться да бегом сюда, навоз чистить...

– Ничего не понимаю...

– Да что ты не понимаешь, Толя? – вроде бы рассердилась она и тут же взяла себя в руки. – Все время думала, догадываешься...

– О чем, Снегурка? Ты с ума сошла! Ты что себя мучаешь? За что? Я все время думал, ты святая! А на тебя горе валится!

– Потому оно и валится. Я, Толя, грешница великая, все в наказание мне. Хорошо, что ты пришел, расскажу. Мне будет тяжелее, но зато и помощь будет.

– Может, не нужно рассказывать?

Она прихромала поближе и встала, отшелушивая навоз с растрескавшихся рук.

– Я еще в институте в церковь приходила, из любопытства, – заговорила, по-прежнему не поднимая глаз. – Меня увидели там, сообщили в деканат... Пришел человек и сказал: или ты будешь ходить в церковь и рассказывать нам, что там происходит, или вылетишь из вуза и комсомола. Я тогда, Толя, еще не верила, пустая была и согласилась...

– Все, замолчи! – оборвал он. – Это неправда!

– Да, да, лгу. Не потому согласилась.

– Извини, я сейчас уйду.

– А ты послушай, это мне надо. Не потому я согласилась. Все кругом были красивые, здоровые, всех любили, а я страшненькая хромоножка, никто не смотрел. А если и смотрели, то как ты – дружески. Товарищ Морозова, Снегурка... Кто видел, как мне холодно, как я мерзла от одиночества?.. Ходила, молилась и слушала, что говорят священники... И так незаметно к вере пришла. У каждого своя дорога к храму... Теперь ты знаешь мою мерзость, и мне будет еще труднее. А это и есть помощь...

– Да какая же это помощь? Знал бы, не поехал!