Когда боги спят - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 34

– А вы, никак, на охоту?

– Можно и так сказать, – отмахнулся Зубатый.

– В таком случае я с вами! Карабин и амуниция всегда со мной. – Режиссер засуетился и вдруг пожаловался: – Как только сменилась власть, сразу изменилось отношение. Какие стали люди! Начальник охотуправления выдал всего две лицензии на медведя! Всего две! Как быстро все перекрашиваются!

– Это верно!

– Так берете меня? У вас же наверняка лицензии не отстреляны? Когда вам было... А мы бы вместе поехали и закрыли все бумаги!

– На сей раз не получится, я по делам еду. А вот вернусь...

– Когда?

– Через два дня.

– Ловлю на слове! – засмеялся Ал. Михайлов. – Буду ждать!

Посмотрел на сборы, что-то вспомнил, вмиг сделался вальяжным и продолжил тоном старой барыни:

– Полно вам, Анатолий Алексеевич! Вы не стесняйтесь. От души готов помочь, похлопотать, ей-богу!

– Это вы о чем?

– Да о помощи, о помощи! Ситуация-то не простая...

Зубатый про себя ухмыльнулся и подыграл:

– Впрочем, вы можете помочь...

– Разумеется, могу. Даже с Кузминым познакомлю.

– Знакомить не надо. Сделайте милость, отыщите мне адресок одного учреждения.

– Какого учреждения?

– В Москве или где-то в Подмосковье есть частная клиника. Занимается проблемами долголетия. Ее называют клиникой бессмертия...

– Боже правый... Вам-то зачем?

– Мне-то ни к чему, да есть одно обязательство. Близкому человеку помочь.

– Вам бы в пору сейчас о себе подумать! – назидательно и чуть растерянно проговорил Ал. Михайлов.

– Только адрес клиники и к кому там обратиться, – нажал Зубатый. – Думаю, вам не составит труда...

Он не сказал ни да, ни нет, как-то неопределенно рукой махнул, выскользнуть хотел.

– Клиника, клиника бессмертия... Что-то не припомню, Анатолий Алексеевич...

– Скажите прямо, найдете клинику? Или кого-то еще попросить?

Знаменитый режиссер ставил фильмы и играл в них героев широких и великодушных, поэтому сделал вид, что обиделся.

– Что вы, право!.. Сейчас я не готов ответить. О клинике ровным счетом ничего не слышал... Да отыщу вам адрес!

– Спасибо. – Зубатый руку ему пожал. – Я приеду дня через два-три.

Он подхватил рюкзак и пошел к двери.

– А ружье? – вслед спросил Ал. Михайлов. – Вы забыли ружье!

9

Соринская Пустынь открылась внезапно и сразу от края до края. Она стояла на противоположном покатом берегу, среди высоких холмов, покрытых сосновым лесом, обращенная окнами на реку и задами на всхолмленные и зарастающие поля. Может, оттого, что день был ясный, а осенний воздух прозрачный и звонкий, может, потому, что смотрел издалека и с высокой террасы, но вначале деревенька показалась акварельным рисунком в детской книжке – чистенькая, с берендеевскими домиками, квадратиками огородов и еще зелеными выпасами, по которым бродили кони. И все это с размытыми, неясными линиями, призрачно, будто отражение на зарябленной воде.

Он готовился к этому мгновению, ждал: вдруг затрепещет душа, проснется генетическая память, шестое чувство или хотя бы покажется знакомым это место, однако сколько ни прислушивался к себе – ничего подобного не происходило, возможно, оттого, что всю дорогу думал и заново прокручивал в сознании последний крутой разговор с Хамзатом. Начальник охраны не хотел оставаться в машине, оставленной посередине разбитой торфянистой дороги, порывался идти с ним, причем так навязчиво, что вывел из терпения. Зубатый обложил его матом, приказал возвращаться домой и заниматься перевозкой вещей, мол, приедешь за мной через двое суток, и, когда тот воспротивился, объявил об увольнении, развернулся и пошел в одиночку. Кавказский скакун запрядал ушами, задергал тонкой нервной головкой и взял с места в галоп.

Может, поэтому он шел и ничего в нем не трепетало, разве что в какой-то момент исчезло ощущение времени, да и то потому, что вокруг не было никаких знаков – столбов электролинии, антенн на крышах, техники на улице. То ли шестнадцатый, то ли девятнадцатый век. Но стоило спуститься с горы к реке и взглянуть на деревню поближе, как время вернулось, и тут же обнаружились следы колхозной цивилизации. Сквозь высокий засыхающий чертополох проглядывали обрушенные силосные ямы, остовы комбайнов, кирпичные столбы от разрушенных коровников, еще какое-то железо, конструкции, постройки неизвестного назначения, и все это уже врастало и уходило в землю.

И большая часть домов стоит с заколоченными, а то и выбитыми окнами...

И ладно бы водная преграда впереди – саму дорогу, связывающую с миром, давно размыло ливнями и весенними водами, в глубоких логах и низких местах она превратилась в болото, и, судя по следам, здесь передвигались в основном на конной тяге. И между прочим, ездили вброд через реку!

Зубатый пошел по тележным следам и через двести метров, напротив заброшенной фермы, обнаружил брод. Река в этом месте текла быстрее, и от солнечных лучей проглядывало дно. Он нашел палку, забрел, сколько можно было в охотничьих ботинках, и проверил дно – глубоко. Только на коне или в крайнем случае на машине, и вода ледяная.

На той стороне, чуть левее, видны были деревянные лодки, но ни единого человека, и при этом, на въезде в деревню, словно некий знак, занесенный из будущего, торчал дорожный указатель, не простреленный, не ржавый, с отчетливыми синими буквами по белому фону – Соринская Пустынь. Вероятно, поставили, чтобы хоть кто-нибудь узнал, что еще существует на свете такое место...

– Эй, люди! – крикнул Зубатый. – Дайте лодку!

Кони на выпасе вскинули головы, насторожились и через минуту уже снова щипали увядающую траву.

– Перевезите! – еще раз крикнул и успокоился: кричать тут бесполезно.

Он ушел от брода вверх по реке, к тому месту, где на другом берегу стояли привязанными еще несколько лодок, но и там, у высоких, красивых домов, не было ни единого человека, хотя виднелась крыша белой машины.

Прошло полчаса, но на улице не появилось ни души. Зубатый ходил по берегу взад-вперед, пока не заметил бегущего по огородам мальчишку.

– Эй, парень! – крикнул. – Перевези!

Тот на миг остановился и побежал дальше.

Наконец возле фермы появился мужчина в дождевике и с топором. Он пробрался сквозь крапиву и стал отдирать доски с высоких деревянных ворот. Слышен был певучий скрип гвоздей, треск и непонятное ворчание – на реке всегда хорошо слышно, однако, когда Зубатый позвал мужика, тот даже не оглянулся. И лишь когда оторвал несколько досок и взвалил на спину, вдруг заметил и повернулся:

– Чего тебе?

– Мне бы к вам переехать, на ту сторону!

– К кому пришел? – строго спросил он.

– А хоть бы и к тебе. Я тут никого не знаю.

– Чего же тогда приперся?

– Родню ищу, – признался Зубатый. – Моя фамилия – Зубатый.

– Ну и что? Моя фамилия тоже Зубатый, Иван Михайлович.

– Вдруг мы родственники?

– Однофамильцы, – отрезал тот.

– А если нет?

– Сейчас, доски отнесу, – подумав, согласился мужик. – Только у меня лодка течет.

Он нес доски вдоль берега, а Зубатый шел за ним по противоположной стороне, пока он не скрылся во дворе крайнего дома. Появился минут через десять, в шляпе, спустился к реке, не спеша вычерпал воду из лодки, сел на весла и поплыл.

На вид это был типичный колхозный начальник шестидесятых годов: выбритое до блеска морщинистое лицо, пиджак, галстук, шляпа и брезентовый дождевик – все старое, протертое на сгибах, но выстиранное и наверняка откатанное вальком. А по возрасту ему было за семьдесят, хотя издалека выглядел молодо и чем-то напомнил отца, когда тот после освоения казахстанской целины переоделся из не модного уже к тому времени военного френча в цивильную одежду, к которой впоследствии постепенно привык, но так и не научился носить.

Старик оглядел его с ног до головы, хмыкнул:

– Вроде и впрямь Зубатый по породе... Ну, садись.

Оттолкнувшись от берега, Зубатый прыгнул в лодку и тут же получил матерок: