Когда боги спят - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 28

Прокурор взглядом выпроводил следователя.

– Рад помочь, выкладывайте, Анатолий Алексеевич.

Он начал рассказывать о вчерашней встрече с Кремниным, но едва упомянул о мнимых могилах на кладбище психбольницы и пропавших дебилах, как заметил, что Савчук теряет интерес и слушает вполуха.

– Два года подряд проверяли анонимки, – чуть ли не зевнул он. – Ничего серьезного, врачи друг друга подсиживают, истории болезни прячут...

– И что? Вскрывали могилы?

– Для эксгумации нужны веские основания. Например, уголовное дело.

Зубатый неожиданно понял, что ему просто опять отказывают, к чему он не привык, и что происходит это давно – с тех пор, как снял с себя полномочия: в глаза говорят одно, обещают все решить, помочь, но абсолютно ничего не делают. Тон и поведение прокурора, которого он за уши вытащил на это место (специально ездил в Генеральную прокуратуру), Зубатого не возмущали, он не ждал какой-то благодарности и особого отношения; его обескуражило спокойствие и полное отсутствие желания разобраться в этом деле. И к совести взывать бессмысленно...

А еще полтора месяца назад Савчук бы сам подпрыгивал и свою армию законников на морозе строил...

– Запрос члена Совета Федерации – основание для полной проверки? – почти добродушно напомнил о своем положении Зубатый. – Или, например, распоряжение Генерального прокурора?

Савчук мгновенно оценил обстановку и попытался откатиться назад.

– Анатолий Алексеевич! Ну зачем же так? Сами все решим, проверим. – И, точно как пройдоха Шишкин, положил перед Зубатым бумагу и ручку: – Напишите короткое письмо с просьбой разобраться. А дату не ставьте...

– Сам разберешься, по собственной инициативе. – Он встал и бросил папку с историями болезни на стол прокурора. – Это тебе для затравки.

Видно было, Савчук еще терпит его, но балансирует на грани.

– Одного не понимаю, зачем это вам? – хохотнул он невесело. – Ладно бы, в избирательную кампанию... Нет, мы все проверим, но в чем ваш интерес?

Зубатый намеревался рассказать ему о юродивом старце и вообще рассчитывал на душевный разговор, как бывало не раз на охоте, у костра, однако бывший истребитель оказался недостойным посвящения в такие личные тайны.

– Дураков жалко, – серьезно проговорил Зубатый и ушел, не подав руки.

Поведение прокурора он расценил однозначно и сразу же вычеркнул его из круга близких, которым доверял. Он предполагал, что подобное обязательно случится, как только лишится власти, и заранее мысленно отсортировал тех, кто его предаст, однако Савчук не входил в это число, и потому Зубатый испытывал глухое разочарование. Он пытался успокоить себя, внушить, что все нормально, идет проверка на вшивость, и чем скорее отсеются случайные люди, тем будет надежнее этот круг. Так ведь уже было, когда в девяностом году его неожиданно и беспричинно сняли с должности председателя исполкома закрытого города-спутника, известного под названием Химкомбинат, и на несколько месяцев он оказался безработным. В то время рядом осталась Снегурка, Марусь и еще два-три человека, несмотря ни на что сохранивших дружеские отношения.

За последнее время он привык, что секретарша встречает его подчеркнуто внимательно и ласково, скрывая под этим свое искреннее сострадание, однако сейчас Зубатому показалось, будто она чем-то смущена и встревожена.

– У вас что-то случилось? – спокойно спросил он.

– Спасибо, все хорошо, – торопливо заверила она, распахивая перед ним дверь кабинета и будто прячась за нее, – Хамзат Рамазанович звонил, будет через сорок минут.

– Сразу ко мне...

Он едва успел раздеться в комнате отдыха, как на пороге появился Марусь, а за его тучной фигурой еще две такие же – заместителей Шумова и Костылева. С тех пор как Зубатый сложил полномочия, они приходили поодиночке, в разное время, чтобы меньше попадаться на глаза. И не потому, что опасались за свое будущее, – не хотели подставлять его, поскольку и так бродили слухи, будто Зубатый узурпировал власть. Сравнительно молодой Шумов при своих ста семидесяти килограммах имел рост метр девяносто и еще как-то боролся за фигуру – ездил на охоту, пытался бегать и ходить на лыжах; Марусь с Костылевым при таком же весе ростом были метр с кепкой и на внешний вид давно махнули рукой.

Заместители поздоровались, как-то несмело потоптались у двери, после чего расселись за приставным столом. В избирательную кампанию Крюков, а точнее, его журналисты и московская пиар-команда отыграли их комплекцию по полной программе.

Сначала выпустили листовку с изображением силуэтов трех толстяков, без всякого текста, намекая избирателям-бюджетникам, дескать, вот кто на самом деле правит областью и жирует за их счет. Затем эту картинку сделали заставкой ко всем критическим материалам, и, наконец, ТЮЗ в спешном порядке поставил детский спектакль «Три толстяка» и несколько погожих вечеров бесплатно играл его на площади, собирая тысячные толпы.

Их открытое появление, да еще втроем, сразу насторожило: в последний раз они являлись в таком составе, чтобы сообщить о гибели Саши...

– Анатолий Алексеевич, ну я уже стал как черный вестник, ей-богу, – проговорил Марусь.

И будто под коленки ударил. Зубатый мгновенно подумал о Маше – не может быть, вчера разговаривал! Жена утром была дома, жива и здорова... Отец! Вернулся и не позвонил отцу!..

– Ну что, не тяни!

– Вчера из министерства пришло сообщение по электронной почте, – тоскливо затянул Костылев, отвечающий за промышленность. – Генеральным директором Химкомбината назначили варяга. Какой-то Манукян, из томского почтового ящика.

– Не какой-то, а физик-ядерщик, доктор наук, – облегченно поправил Зубатый. – Ну и что?

Он трижды ездил в Москву по поводу трудоустройства, два раза на собеседование в министерство и на согласование к премьеру – вопрос с назначением был практически решен...

– Они что там, с ума сошли? – подал голос Шумов. – Что творится, Анатолий Алексеевич?

– Не переживайте, мужики, – отмахнулся Зубатый. – Работы на наш век хватит...

И еще раз прислушался к себе – ни обиды, ни разочарования, напротив, как-то легко стало, свободно. Не сказать, что его насильно тянули на Химкомбинат, но и особого желания не было: предложили должность – он не отказался, поскольку имел соответствующее образование, работал главой администрации закрытого города, в общих чертах производство знал, а в тонкостях должны разобраться ученые. Другое дело – заместители обнадежились, рассчитывая уйти на комбинат вместе с Зубатым, а теперь все повисло в воздухе. А ему после тяжких последних месяцев состояние невесомости было даже приятно...

– Ну, у тебя и нервы, Анатолий Алексеевич, – заметил Марусь. – Я сегодня ночь не спал...

– У меня вчера лайки вернулись, – почему-то вспомнил Зубатый. – Посидел с ними в обнимку, погладил и успокоился. Говорят, собаки снимают с человека отрицательную энергию.

Заместители переглянулись – не того ждали, не подготовились, и пауза затянулась.

– Да, кстати! – Дубовый стул под Марусем выгнул ножки. – Утром Крюков прилетел. Был в администрации. Секретарша говорит, сумасшедший какой-то, глаза вытаращенные, рот не закрывается...

– Крюков привез тяжело больную мать, – перебил его Зубатый. – Ничего здесь смешного нет.

– Я не смеюсь, – обиделся тот. – Подумал, какой смысл переносить инаугурацию? Он просил неделю, а вернулся через два дня – вполне укладываемся. Столько приглашенных из Москвы, из соседних областей. Надо перед всеми извиниться...

– Значит, не переноси, ты же хозяин.

– Тогда инаугурация послезавтра, – трагично произнес Марусь и встал. – День простоять да ночь продержаться.. Да, и еще, тут Крюков бумагу оставил... Дело щепетильное..

– Ну, говори!

– Требует освободить дом губернатора. Сегодня...

Все-таки его вынуждали выносить сор из избы...

– Считайте, я уже съехал, – отрезал Зубатый. – Остались квартиранты...

Марусь все понял и горячо заверил: