Моцарт - Брион Марсель - Страница 23

Все общество собралось на всенощную, когда под грохот аплодисментов ребенка пронесли через толпу и водрузили на кафедру органа, где он импровизировал, вызывая неописуемый восторг. Последующие дни стали днями самого громкого триумфа. Роверето был одним из тех небольших городков, которые гордились своей оперой — в те дни там давали оперу Гульельми Руджеро, оцененную Вольфгангом очень высоко — за ее филармоническую академичность, за ее виртуозов и меценатов. Меценатам Роверето Моцарт так понравился, что многие из них заказали его портрет модным художникам; снежными хлопьями падали листы бесконечных в его честь сонетов, изобиловавших безумными рифмами, а концертные залы, где играл юный Моцарт, всю эту сказочную неделю разрывались от неистовых оваций.

Ребенок исполнял все, что его просили, и свою собственную музыку, и произведения итальянских композиторов, в особенности же импровизировал на темы, которые предлагали слушатели, играя с таким воодушевлением, талантом и блеском, что егo игру не уставали слушать часами. В это исполнение, в силу обстоятельств довольно поверхностное и поражавшее главным образом акробатической гибкостью ума, которой оно требовало, он вносил беспримерную виртуозность. Итальянцы, люди суеверные, наконец уверовали в некую сверхъестественность этой виртуозности: не доходя до того, чтобы подозревать в этом руку дьявола, они вообразили, что волшебство спрятано в красивом перстне на левой руке Моцарта. Слух этот распространился так широко, что однажды вечером в Неаполе, где он должен был играть в консерватории Пьета, организаторы концерта попросили его снять перстень, прежде чем он сядет за инструмент, чтобы все могли убедиться в том, что ни о каком колдовстве не может быть и речи.

Веронский епископ, слышавший Моцарта в Роверето, привез его в свой епархиальный город. Скрипичные мастера Кремоны устроили для него прослушивание своих божественных скрипок, перед которыми однажды опустился на колени великий Монтеверди. Мантуя организовала в честь Вольфганга празднества. Казалось, одного лишь сообщения о его проезде через тот или иной город достаточно, чтобы пробудить совершенно небывалый восторг. Леопольд Моцарт потирал руки, радуясь и, разумеется, гордясь успехом, который приносил его метод. Наряду с бесконечными «виват», приветствовавшими чисто внешнюю исполнительскую акробатику этого «чуда», подлинные ценители, в том числе и самые «трудные», например, маркиз де Линьивиль, директор музыки великого герцога Тосканского и «самый сильный в контрапункте человек Италии», были ошеломлены той легкостью, с которой Вольфганг исполнял самые трудные отрывки «не с большим трудом, чем съел бы булочку», — заносит с гордостью в свой дневник для Зальцбурга Леопольд Моцарт.

В Милане блестящий Саммартини, в течение семи лет обучавший Глюка, аплодировал Моцарту и расцеловал его после концерта во дворце генерал-губернатора Ломбардии Карла фон Фирмиана. Поскольку автор многих либретто Метастазио пользовался огромной популярностью и везде производил фурор, Вольфганг сочинил для этого концерт четыре; арии на слова знаменитого либреттиста. Никогда ранее никто не слышал ничего столь мелодичного, божественно красивого и совершенно подходившего для голоса, как Misero me(KV77) и Per pieto, bel idol mio(KV78), где сопрано выводило изящные арабески под аккомпанемент смычковых и духовых инструментов. Обожавшие пение миланцы признали в юном иностранце человека, способного революционизировать оперу, и немедленно заказали ему оперу, которая должна была быть исполнена в 1771 году. Либретто, написанное Чинья-Санти, обращала к персонажу античности Митридату, царю Понта; в принципе — это трагедия Расина, переработанная Метастазио помпезном, драматическом, барочном стиле, и для выражения всех психологических нюансов сюжета требовался жизненный опыт, который отсутствовал у маленького композитора. Однако партитура Моцарта достигла известного классического благородства, не слишком отходя от популярного в то время неаполитанского стиля, самым блестящим представителем которого был Йомелли. Особое внимание было уделено пению, аккомпанированием которому должен был довольствоваться оркестр. Актеры говорили, что очарованы своими ролями, и когда Моцарт вернулся для того, чтобы дирижировать на последних репетициях, он нашел труппу сплоченной и полной решимости служить таланту австрийского маэстрино. Премьера стала победой над любопытством публики, толпившейся в Опере во второй день Рождества 1770 года, чтобы присутствовать при удивительном событии: четырнадцатилетний мальчик сам дирижирует оперой собственного сочинения! Публика была потрясена мастерством, с которым тот держал оркестр и певцов, и еще больше — той грандиозной серьезностью, тем благородным и нежным волнением, которыми он наполнил этот суровый сюжет.

Evviva il Maesttino! — этот возглас перекатывался из конца в конец Италии в течение всех пятнадцати месяцев, которые там провел Моцарт. Многие не видели в нем ничего, кроме маленького чуда, вундеркинда, — так думал и аббат Галиани, который, оказавшись плохим пророком, предсказывал, что Моцарт никогда не будет ничем иным. Но настоящие знатоки, покоренные ярким исполнительским талантом и виртуозностью импровизатора, еще в большей мере восхищались совершенно бесспорной, высочайшей гениальностью, проявлявшейся в его сочинениях. Он был удостоен самых лестных отличий: папа Климент XIV наградил его орденом Золотой шпоры, добавив к нему рыцарский титул. Этот титул, который с такой гордостью носил Глюк, маленький Моцарт считал не более чем драгоценной игрушкой, немного смущавшей, и опасался, как бы он не Стал поводом для насмешек его земляков по возвращении в Зальцбург. Он не придавал ему значения.

Еще более почетным был титул compositore, который ему присвоила Филармоническая академия Болоньи по представлению привязавшегося к ребенку падре Мартини. По уставу этой Академии ее членом не мог быть музыкант моложе двадцати лет, но, учитывая талант Моцарта и его репутацию, ему разрешили пройти крайне трудное испытание, которому болонские академики подвергали тех своих собратьев, кто просил оказать им честь быть принятым в Академию. Речь шла не столько о том, чтобы доказать свое вдохновение и способности, сколько продемонстрировать реальное мастерство в области контрапункта и гармонии. Соискателю давали антифон из григорианского антифонария, который он должен положить на четыре голоса. На это давалось три часа.

В день, когда Моцарт проходил этот экзамен, 9 октября 1770 года, он сначала был торжественно принят первыми людьми Академии, после чего его заперли в небольшой комнате с антифоном, Quaerite primum regnum Dei, который ой должен был контрапунктически обработать. Прошло едва полчаса, когда в дверном замке повернулся ключ и из комнаты вышел маленький Моцарт, размахивая своим экзаменационным листком, над которым, не скрывая недоумевающих улыбок, склонились экзаменаторы этого общества. Партитура переходила из рук в руки. Затем по кругу академиков пронесли урну, в которую следовало опустить шары, служившие бюллетенями для голосования. Наконец председательствующий не без волнения сообщил юному композитору, что опущены были только белые шары и отныне ему как члену Академии разрешается носить славный титул compositore.

Во Флоренции зальцбуржцев благосклонно принял великий герцог Тосканский, сын Марии Терезии эрцгерцог Леопольд, будущий император Леопольд II. Вольфганг дал концерт в Палаццо Ритти, аккомпанируя скрипачу Нардини, после которого их обоих тепло приветствовали. Этот славный город со своими знаменитыми памятниками эпохи Ренессанса, фресками, дворцами, с которыми связывались воспоминания о Данте, с красивыми мостами через Арно, пышными садами настолько пленил путешественников, что Леопольд Моцарт в порыве великого восторга объявил, что хотел бы «здесь жить и здесь умереть». Он предпочитал Тоскану, такую серьезную, такую размеренную, такой строгой красоты и одновременно такую гостеприимную, раздражавшему ею неаполитанскому беспорядку. Этого респектабельного человека возмущали грязь на улицах, кишащих толпами полуголых детей, торжествующая повсюду безнравственность, отвратительный парад калек и нищих. Неаполь разочаровал его, конечно, и тем, что его король, этот хвастливый глупец, как говорил он, не оказал никакого внимания пристствию маэстрино и не пригласил его играть во дворец. "У этого короля манеры неаполитанского повесы, — писал Леопольд — он крошечного роста, и поскольку его унижает то что он намного меньше ростом, чем королева, когда они сидят в театре, он забирается на кресло, чтобы быть на достойном уровне». Зато леди Гамильтон и ее супруг, посол Великобритании, были крайне предупредительны и уважительны к путешественникам; те были также весьма дружелюбно приняты неаполитанскими музыкантами, певцами и композиторами. Среди последних были мэтры, которыми давно восхищался Вольфганг, — Паизиелло, Саммартини и Йомелли.