Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Пешком через Ледовитый океан - Херберт Уолли - Страница 8


8
Изменить размер шрифта:

Было темно и сыро, когда недели три спустя я вышел с самолета и, очутившись на шумном гудронированном аэродроме в Сондре Штром-фьорде (Гренландия), направился по крытому переходу прямо в гостиницу. Сумерки медленно наползали на холмы. Серовато-стальная взлетно-посадочная полоса, похожая на замерзшее озеро, лежала в тени, между тем как скалы и утесы были озарены светом низко висевшего солнца. Вскоре солнечные лучи скользнули вниз по склону и ярким светом залили полевой аэродром, но окружающий ландшафт при этом потерял все свое очарование. Вдали оживленно гудела американская воздушная база. Оттуда 26 октября 1960 года я должен был вылететь на юг с собаками на борту «Глобмастера» – транспортного самолета военно-воздушных сил США. Тогда я еще не знал, что с той же самой базы спустя семь лет мне придется отправить первые 30 тысяч фунтов груза на «Геркулесе» – самолете британских военно-воздушных сил, направлявшемся в Резольют-Бей, где создавался основной промежуточный склад запасов, которые могли понадобиться нам во время первоначального перехода по льду Северного Ледовитого океана.

Три дня я разгуливал по загрязненным дорогам этого унылого поселка в ожидании, пока погода у берегов Гренландии прояснится и прилетит самолет, который затем перенесет меня в другой мир.

Дома в Эгедесминне (Западная Гренландия) были маленькие с крутыми крышами – коробки каштанового цвета, раскинутые вокруг каменистых обнажений; каждый домик сидел в своем уголке, безучастно глядя белыми глазами-окнами на соседей. У причала стояли гренландские эскимосы. Плечи у них были опущены, руки они держали в карманах, а лица их всегда готовы были расплыться в улыбке. Со временем я полюбил этих людей, но понять их до конца не смог. В глубине души они всегда благожелательны к чужеземцу, который сам готов смеяться над своими неумелыми попытками подражать их образу жизни и их технике путешествий. Они были людьми «сумеречной страны», потомками «иноуитов», что на их языке означает «настоящие люди», эскимосы. Ныне для удобства администрации они сосредоточены в поселках.

Лишь в четырех эскимосских поселениях на западном побережье Гренландии мне удалось купить собак. Одним из этих поселков был Канак, расположенный в 80 милях к северу от Туле, американской стратегической военно-воздушной базы; на это поселение прежде всего пал мой выбор. Тут же шесть лет спустя я, Аллан Джилл и Роджер Тафт пропели зиму и купили собак для предстоящего путешествия через ледяную шапку Северного полюса. Кроме Канака нам удалось купить собак также в Упернивике, расположенном к югу от залива Мелвилл, Уманаке, запрятанном несколько южнее, в ложбине на прекрасной охотничьей территории, и, наконец, на берегу залива Диско в поселке Якобсхавн, где «собачьего населения» насчитывалось свыше трех тысяч – по две собаки на каждого жителя. В прошлом Якобсхавн поставлял собак многим полярным экспедициям, к тому же из четырех названных поселений он был расположен ближе всего к Сондре Штром-фьорду, где производилась затем погрузка собак на суда.

Якобсхавн по разным причинам был выбран мною в качестве нашей базы; он представлял собой крошечный поселок с закрытой гаванью, окруженный низкими крутыми холмами, припорошенными летним снегом. В воде маленькой гавани, которая напоминала огромную птичью ванночку, плавали мелкобитый лед и шуга, и то тут, то там торчали столбы с желтовато-коричневыми отметками уровней приливов и отливов. В глубине этой бухточки товарные склады примостились у самого берега, и их фундаменты омывались водами залива, как будто притиснутые холмами к самому краю воды. Склады стояли в тени находившихся позади них холмов; эти тени тянулись далее поперек забитой льдом бухты и окрашивали мелкобитый лед и шугу в бледно-голубой цвет. В лучах солнца лед искрился, как сверкающие алмазы. Поодаль от края воды на всех лишенных растительности скалах торчали маленькие коробкообразные хижины и дома.

Когда дело дошло до покупки собак, жители Якобсхавна проявили свое искусство торговаться, и пререкания между мной и хозяевами собак, происходившие при посредстве двух переводчиков, относятся к числу моих самых веселых воспоминаний о Гренландии. Я часто получал нелепейшие ответы на вопросы, по-видимому перевранные при переводе, но, рисуя портреты владельцев собак и угощая их пивом перед самым окончанием торга, я в конце концов получал тех собак, каких мне хотелось иметь. Понимали ли гренландцы, зачем мне нужны эти собаки и куда я их увезу, определить я не смог. Вероятно, они не представляли себе, что через десять дней их друзья-животные перенесутся на 160° южнее – из страны осени попадут в страну весны, а через две недели потащат нарты по обширным и великолепным просторам ледникового плато Антарктики, находящегося меньше чем в десяти милях от той самой южной точки, которой удалось достичь в 1902 году экспедициям Скотта, Шеклтона и Уилсона.

В это первое лето моей работы с новозеландцами в Антарктике я провел два месяца в поле с собаками, доставленными мною из Гренландии, и в результате наших работ была составлена карта неисследованной местности площадью 10 тысяч квадратных миль в районе ледника Нимрод. Летний сезон был завершен очень успешно, и это делало честь всем участникам экспедиции. Однако для меня два месяца, проведенные здесь, были самым скучным и безрадостным временем за весь период моего пребывания в южных широтах. Климат и местность в новозеландском секторе Антарктики казались мне слишком приятными и безопасными по сравнению с Землей Грейама, где я пробыл два с половиной года, участвуя в британской экспедиции. Если бы к этому времени я не понял, какие чудесные возможности полевого сезона в горах Королевы Мод ожидают меня южным летом 1961/62 года – сезона, который я мечтал завершить броском к Южному полюсу, я всерьез подумал бы о том, чтобы отказаться от дальнейшего участия в экспедиции, так как чувствовал, что трачу даром драгоценное время. В первое же лето повсюду можно было наблюдать признаки того, что через несколько лет в Антарктике уже нечего будет исследовать. Большая часть американских полевых партий пользовалась огромными гусеничными тракторами, которые тащили вереницы саней; новозеландцы уже подумывали о замене собак моторизованными санями. На следующее лето проектировалась тщательная триангуляционная съемка с применением турбовинтовых вертолетов, которые должны были доставить топографов на вершины гор. Аэрофотосъемка Антарктиды неуклонно продолжалась. Повсюду были научные станции. Время путешествий на нартах с собачьими упряжками в Антарктике почти миновало; как мне представлялось, следующее лето должно быть последним, когда еще можно будет совершить большое путешествие и в последний раз использовать собак для достижения Южного полюса.

12 мая 1961 года, после тщательного обсуждения нашего плана с американцами на станции Мак-Мёрдо, я послал радиограмму мистеру Маркаму, директору антарктического отдела департамента научных и промышленных исследований в Веллингтоне (Новая Зеландия), и предложил ему послать партию из четырех человек в район к востоку от ледника Бирдмор. Я не слишком хорошо представлял себе этот район, так как единственными картами, имевшимися у меня, вернее, единственными существовавшими картами, были карты Шеклтона и Скотта, причем обе они не охватывали ледяную пустыню к востоку от горной цепи. Я планировал партию на нартах с собаками, поддерживаемую самолетом; она должна была подняться по району, оставшемуся белым пятном на карте Скотта – от шельфового льда до полярного плато, где нам встретится хребет Доминион. На картах Скотта и Шеклтона этот хребет не казался неприступной преградой на пути к полярному плато: на обеих он был изображен в виде узкой полосы кучевых облаков, сходившей на нет. Я предлагал завершить карту (по моим соображениям, на нее следовало нанести местность площадью еще 20 тысяч квадратных миль) у конца этого хребта, а затем направиться на юг, к полюсу. Такой бросок мне представлялся достойным ознаменованием пятидесятилетней годовщины достижения Южного полюса. К тому же имелась возможность возвратиться с попутным транспортом на станцию Мак-Мёрдо. Ответ мистера Маркама пришел черев две недели: «Мы ценим и считаем заслуживающими всякой похвалы вашу инициативу и ваш энтузиазм, направленный на расширение программы работ на следующее лето, проводимой в ознаменование годовщины открытий Скотта, однако…»– дальше в радиограмме мое предложение разбивалось в пух и прах и указывалось, что меня пока никто не назначал руководителем партии. Впрочем, Маркам любезно согласился в качестве заявки на будущее рассмотреть также и мой проект «наряду с другими поступившими проектами». Наступила середина зимы. Начались вечеринки, жилища украшались яркими флажками, полярники надевали бумажные шапки и чистые белые рубахи, но видно было, что мы необыкновенно быстро мчимся к весне. Контора топографической партии и санная мастерская ожили вместе с природой. Запах дерева и льняного масла, канатов и парусины, собак и тавота, ворвани и табака, ярко окрашенные ящики, недоделанные нарты, полевые рационы, туго упакованные в полиэтиленовые мешки, тихое урчание генераторов в соседней хижине и мурлыканье вентиляторов, магнитофонные записи классических симфоний, жужжание разговора и стук швейной машины – все это создавало атмосферу деловитости и творческого возбуждения. База Скотта была очагом, над которым витал дух старомодных экспедиций, где благодаря нагромождениям нарт, всем этим запахам и звукам базовая партия чувствовала себя вовлеченной в струю, которая несла участников экспедиции, вырвавшихся на свободу и торопившихся навстречу весне.