Пешком через Ледовитый океан - Херберт Уолли - Страница 32

Несчастный случай с Джиллом вызвал громкую перепалку между Хербертом и лондонским комитетом. Когда комитет отверг план Херберта эвакуировать Джилла следующей весной, Херберт разразился градом упреков по поводу людей, которые «не понимают, какую чушь они городят». В ответ комитет возразил, что Херберт, по-видимому, страдает «уинтеритом» – полярным заболеванием, которое отуманивает сознание и может стать опасным для человека. Для некоторых наблюдателей здесь, в Барроу, такой диагноз представляется несколько необоснованным. У Херберта есть свои недостатки – наполеоновские драматические нотки, импульсивность и стремление думать вслух громким ясным голосом, но он, конечно, не потерял рассудка. Он хочет, чтобы Джилл остался с ними зимовать, потому что Арктика для него – жизнь, и любую возможность остаться на льдине, даже если она сулит смерть, он предпочел бы позорной неудаче экспедиции.

Через сутки после того, как было получено распоряжение комитета об эвакуации Джилла, Херберт заметил, что посадочная полоса у лагеря начинает разрушаться. Даже посадочная площадка на более толстой льдине становилась непригодной вследствие сильного снегопада. «Расчистить ее будет адовой работой», – сказал Херберт. На «Т-3» мы слышали, как Уолли жаловался на неполадки с ручным генератором, служившим для зарядки радиобатарей. Затем его голос исчез, и дальнейшая связь прервалась. На следующий день, достаточно светлый для наблюдений с самолета, у нас был условлен сеанс радиосвязи с Хербертом, и он должен был сообщить дальнейшие данные об обстановке вокруг лагеря. К несчастью, хотя мы слышали радио мыса Барроу, находившегося на побережье Северного Ледовитого океана в 800 милях от нас, мы не слышали Херберта, работавшего на той же частоте в 150 милях к западу от нас. Но когда посадка стала немыслимой, с радиопередатчиком Херберта произошло «какое-то странное улучшение». В это время Херберт был в прекрасном настроении.

Теперь все было так, как того хотел Херберт. Джилл останется до тех пор, пока Херберт не пожелает, чтобы его вывезли. Научное снаряжение, доставленное нами на «Т-3» для зимней программы экспедиции, было отправлено назад, на мыс Барроу, и оно будет сброшено на парашютах в зимний лагерь экспедиции самолетом Арктической исследовательской лаборатории. Особо хрупкий прибор мы оставили на «Т-3», и он, вероятно, будет доставлен в лагерь одним из высококвалифицированных канадских летчиков. Общее мнение таково: шумиха вокруг Аллана Джилла перешла границы дозволенного; что бы ни случилось этой зимой, у Херберта не будет недостатка в друзьях на северном побережье Аляски и ему не понадобится помощь самолетами, организованная в Лондоне».

О том, что лед сломался, я мог бы сообщить Питеру днем раньше, если бы имел возможность снестись с ним тогда по радио. При создавшемся положении я был вынужден 8 октября 1968 года послать гораздо более длинную радиограмму, пытаясь успокоить разыгравшиеся страсти. «А590. 090740.– Председателю от Херберта. Моя радиограмма от 17 сентября с предложенным комитету планом, благодаря которому можно было бы завершить и научную программу, и путешествие, основывалась на надежде, что геофизические приборы смогут быть доставлены на самолетах „Цесна“, обслуживающих АИЛ, и что Джиллу будет разрешено остаться на зиму с экспедицией».

Следующая радиограмма имела пометку «лично и секретно». В ней я советовал оставить Хеджеса с Джиллом в зимнем лагере, чтобы, во-первых, можно было завершить научную программу и передать построенную хижину сотрудникам Ламонтской обсерватории и, во-вторых, чтобы Кернер и я могли раньше отправиться в длинный путь к Шпицбергену.

«Я по-прежнему твердо убежден, – писал я, – что это предложение осуществимо и значительно более целесообразно, чем желание свернуть геофизическую программу и эвакуировать Джилла до наступления зимы.

Должен подчеркнуть, что этот план окажется ненужным, если в конце февраля какой-нибудь самолет сможет сделать посадку в зимнем лагере, заберет накопленные материалы, кинофильмы и научные приборы, нуждающиеся в перекалибровке, и доставит ламонтских геофизиков. Должен подчеркнуть также, что такая посадка возможна. В этом случае Хеджес вместе с Кернером и мною примет участие в заключительном броске к Шпицбергену, а Джилл, если комитет разрешит ему зимовать, останется в зимнем лагере с ламонтской партией, чтобы продолжить геофизическую программу. Смею уверить комитет, что у меня нет и никогда не было намерения считать эти советы безапелляционными и ультимативными. Более подробно я попытаюсь изложить мои предложения в письме и охотно приму советы комитета во всех вопросах, в отношении которых он будет обладать достаточной информацией. Если эти советы будут противоречить моему мнению, я изложу свои доводы подробнее шифром и в более длинных радиограммах.

У меня нет никаких признаков умственного расстройства, как нет и недостатка почтения к комитету, несмотря на несдержанные замечания, сделанные мной 22 сентября и вопреки моим желаниям дословно приведенные в «Таймс» и других английских газетах. Если бы не комитет, наша экспедиция не была бы организована и не имела бы того успеха, какого она уже достигла, и в то же время, если бы я не сохранил ясности сознания и если бы вся партия не действовала с полным напряжением физических сил, она не могла бы достичь той широты, на которой сейчас находится. Следовательно, «моему поведению в течение последних нескольких дней» должно быть найдено другое объяснение. Ибо подобно моим замечаниям от 22 сентября упоминание об «уинтерите», несомненно, также было несдержанным порывом.

На протяжении последних восьми месяцев я каждый вечер по полчаса разговаривал по радио с майором авиации Чёрчем. Во время этих разговоров я редко думал о том, какое расстояние отделяет нас друг от друга, ибо я привык к его голосу в микрофоне так же, как к манерам трех моих спутников. Я рассказывал о пройденном пути и о событиях дня с дружеской непринужденностью, уверенный, что в это время суток редко кто пользуется нашей частотой, и зная, что мало найдется любителей подслушивать, чьи приемники достаточно чувствительны, чтобы улавливать мои передачи. Тем не менее мы соблюдали осторожность в своих замечаниях и пользовались иногда шифром, чтобы не причинить вреда интересам экспедиции, ее комитета и ее покровителей. Только в одном случае, объятый возмущением, я позволил себе непроизвольное и злое критическое замечание, и этот неучтивый поступок был вызван радиограммой экспедиционного комитета, посланной 22 сентября и предписывавшей мне эвакуировать Аллана Джилла на основании медицинского заключения.

Джилл – один из самых покладистых людей, с какими мне приходилось когда-либо встречаться; он идеальный товарищ для длительного и тяжелого санного путешествия или для зимнего дрейфа в хижине, отстоящей в 600 милях от ближайшей земли. В критических обстоятельствах он сохраняет спокойствие и уверенность; он работает не щадя сил и не стремится к славе. Нашу экспедицию Джилл рассматривает как продолжение того образа жизни, какой он вел в течение последних десяти с лишним лет, и готов скорее рискнуть своим здоровьем, чем согласиться на эвакуацию, вероятно совершенно ненужную.

Он готов заниматься зимой той частью нашей научной программы, которую можно выполнять сидя, и воздерживаться от всякой физической работы, которая могла бы ухудшить его состояние. Но, несмотря на такое ограничение своих возможностей, он, несомненно, будет здесь более счастлив, чем в любом другом месте, и принесет экспедиции значительную пользу, поддерживая своим примером ее моральный дух и помогая в выполнении научной программы.

Я заявил комитету, что выражал и выражаю готовность, конечно при его согласии, взять на себя ответственность за эвакуацию Джилла зимой, если в случае рецидива она станет необходимой.

Мы с Джиллом хорошо знаем друг друга и безоговорочно друг другу доверяем. Это самый верный товарищ. Неужели может показаться странным, что я поддерживаю человека, который готов подвергнуть себя риску и с которым мы в прошлом не раз делили опасности и переживали тяжелые времена? Предпринимая это путешествие, мы знали об ожидающих нас опасностях, и нам предстоит преодолеть еще немало трудностей, если мы хотим в конце концов достигнуть успеха.