Пешком через Ледовитый океан - Херберт Уолли - Страница 20

Следующие несколько дней мы упорно шли вперед, и 26 апреля, ровно через два месяца после того, как мы покинули эскимосский поселок Канак, увидели вдали метеорологическую станцию Юрика, где жили четырнадцать человек. При подходе к Юрике мы и собаки были в таком жалком состоянии, что одна собака, обессиленная, упала и околела в одной миле от станции, а мы, изнуренные и исхудавшие, вынуждены были отъедаться и отдыхать целую неделю, прежде чем двинуться дальше.

6 мая, на следующий день после того, как Плейстед официально отказался от своей затеи, мы покинули станцию Юрика и начали вторую часть нашего путешествия. Впереди простирались 700 миль ледяной поверхности, и лед с каждым днем становился все менее надежным.

11 мая вечером нам удалось добраться до самой северной точки острова Аксель-Хейберг, расположенной далеко за восемьдесят первой параллелью. К нашему удивлению, оказалось, что это то самое место, которое, по утверждению Кука, было отправным пунктом при его штурме Северного полюса. Перед нами открывался на редкость унылый пейзаж. Здесь не было даже признаков обитания птиц или других животных, никакого движения, и вокруг расстилалась устрашающая пустыня льда и снега.

Теперь мы направились на юг по другой стороне острова Аксель-Хейберг. Когда мы миновали полярный плавучий лед, дорога стала несколько лучше; однако наши собаки опять быстро устали, и, проделав примерно 120 миль, мы с облегчением вздохнули, когда увидели остров Майген. На ледяном щите этого далекого и необитаемого острова, на высоте около тысячи футов над уровнем моря, самолет Института по изучению полярного континентального шельфа оставил для нас последний склад припасов.

Усталые, мы с трудом взобрались на ледяной щит, быстро погрузили припасы и рано утром 22 мая двинулись дальше. Время теперь стало решающим фактором. Южнее уже наступила весна, вскоре лед будет вскрываться и вокруг нас. До Резольют-Бей оставалось приблизительно 400 миль, и нельзя было терять ни секунды. Нам благоприятствовало то обстоятельство, что теперь было постоянно светло, но, быстро двигаясь по гладкому льду к югу, мы вскоре очутились в густом тумане. В течение нескольких дней мы почти не видели солнца. Вокруг островов не было трещин, вдоль которых мы могли бы двигаться, а так как мы находились лишь в нескольких сотнях миль от Северного магнитного полюса, то нельзя было полагаться на компасы. Наконец начались снежные бури, и десять дней при видимости меньше чем 10 ярдов нам пришлось лежать и ждать. Это было тревожное время. Мы не знали, потрескался ли лед вокруг нас. Из боязни попасть в беду не решались идти на юг, к северной оконечности острова Девон.

Когда в конце концов нам удалось возобновить свой путь, оставалось пройти еще много миль, и сделать это надо было быстро. Я подсчитал, что в среднем нужно проходить не менее 20 миль в день. Но собаки, снова голодные, оказались не способными на это. В таких условиях едва ли можно делать больше одной мили в час. Поэтому нам приходилось ежедневно совершать пятнадцати-шестнадцатичасовые переходы, чтобы выполнить дневную норму; мы двигались восемь часов подряд, затем на четыре часа давали собакам отдых, а потом шли еще восемь часов.

В результате таких форсированных маршей 16 июня мы достигли фьорда Артур на острове Девон. Там нам сообщили то, чего мы боялись: лед в проливе к северо-востоку от Резольют-Бей вскрылся. Наше путешествие закончилось, когда мы находились ровно в 100 милях от цели.

Впоследствии мы очень огорчились, обнаружив, что летчики, сообщившие нам эти сведения, ошиблись. Местами лед был достаточно крепок, и мы могли бы добраться с нартами до Резольют-Бей. Правда, лед в тех местах, где мы шли последние несколько дней, вскрылся примерно через неделю, так что, по зрелому размышлению, нам, пожалуй, изрядно повезло: мы вовремя осели на твердую землю.

Меня с несколькими собаками самолет доставил в Резольют-Бей. Аллан, Роджер, остальные собаки и все имущество прибыли туда через неделю. Мы договорились с канадской конной полицией, чтобы собак перевезли на судне в эскимосский поселок на берегу пролива Джонс. Неизрасходованные запасы продуктов и снаряжение мы оставили в Резольют-Бей, с тем чтобы впоследствии, когда будем совершать переход через Северный Ледовитый океан, нам сбросили их с самолета.

Затем мы разъехались в разные стороны. Роджер полетел в Эдмонтон, а оттуда в Монреаль, где он собирался немного отдохнуть перед возвращением домой. Аллан, верный себе, дал согласие участвовать в другой экспедиции. Через несколько минут по прибытии в Резольют-Бей он снова сел в самолет и полетел к базовому лагерю на острове Девон, чтобы весь остаток лета исполнять обязанности начальника научной станции Североамериканской экспедиции арктического института. Осенью он должен был прилететь ко мне в Англию и помочь управиться с многочисленными канцелярскими делами и составить окончательный план трансарктического путешествия. Я полетел в Эдмонтон, а оттуда прямо в Лондон.

5 СПЕШКА ПОСЛЕДНИХ МИНУТ

30 июня 1967 года я прилетел в лондонский аэропорт, обросший бородой, выцветшей на солнце, которую у меня не было времени подстричь, в широких спортивных брюках цвета хаки и в желтовато-коричневом анораке. Я сильно загорел и чувствовал себя лучше, чем в последние несколько лет. Взяв такси, я поехал на склад моих агентов по отправке грузов, провел через таможенный осмотр две охотничьи винтовки, два револьвера, кинематографическое оборудование стоимостью восемьсот фунтов стерлингов и несколько предметов из личного имущества. Побросав все в багажник автомобиля, я поехал прямо на Ред-Лайонсквер, чтобы повидаться с Джорджем Гринфилдом. Это было деловое свидание, но оно было таким волнующим, какого я не припомню за всю свою жизнь, так как мой друг и литературный агент, вероятно, впервые за все время нашего долголетнего сотрудничества увидел свет в противоположном конце туннеля. Он составил для меня график встреч на первые несколько дней моего пребывания в Англии и настаивал, чтобы я добился скорейшего созыва заседания распорядительного комитета для выработки плана кампании. Сказать, что я жаждал приступить к делу, было бы слишком мало: мне не терпелось проявить свою энергию точно так же, как человеку на пожаре, и если бы Джордж на основании своего длительного экспедиционного опыта не подсказал мне, что прежде всего надо постричься, а затем приобрести более подходящую для Сити экипировку, то я бы сам не подумал об этом.

Была пятница. Надо было уйти от дел на уик-энд, а в понедельник приехать на свидание с тремя представителями газеты «Санди таймс», назначенное в гостинице в нескольких милях от Рединга; там у меня возьмут интервью о моей прошлой деятельности и расспросят о задуманном мной трансарктическом путешествии. Я простился с Джорджем и на следующее утро помчался в Кембридж, позавтракал с сэром Вивьеном и леди Фукс, а затем еще быстрее помчался в Личфилд, где, объятый нетерпением, до понедельника расхаживал по саду, окружавшему дом моих родителей, и переходил из одной пивной в другую. Затем, испытывая огромное облегчение, я прогромыхал по автостраде на «тайное» свидание с «Санди таймс». Во вторник утром у меня было такое ощущение, словно из моей памяти извлекли все, что накопилось в ней за последние тридцать с лишним лет, ибо меня расспрашивали так обстоятельно, что мне пришлось признаться во всех полубессознательных желаниях и настроениях. Результатом всего этого была статья на полстраницы в «Санди таймс» от 9 июля, в которой под заголовком «Самая длинная прогулка по самым пустынным в мире местам» Питер Дунн рассказал о моем проекте. Несколько позднее «Таймс» откликнулся сообщением на первой странице, но все остальные английские газеты не пожелали уделить внимание задуманной мной Британской трансарктической экспедиции.

Через одиннадцать дней после возвращения в Лондон я, хорошо выбритый и аккуратно одетый, докладывал о результатах нашего тренировочного похода распорядительному комитету на заседании, происходившем в конторе сэра Вивьена. Пользу гренландской тренировочной программы я оценивал с точки зрения полученных уроков и указал на необходимые видоизменения в предметах снаряжения или замену их другими. Однако банкиры – люди дотошные. Мистер Триттон напомнил нам, что литературные договоры, заключенные при посредстве мистера Гринфилда, правда, могут дать 48 000 фунтов стерлингов, но 8000 из них были уже получены, от них осталась лишь одна тысяча. Но мне нужны были подотчетные деньги, контора, секретарь, автомобиль и беспроцентный заем в 50 000 фунтов стерлингов, однако финансовая обстановка в Англии была в это время не очень благоприятной. Банки испытывали сильный недостаток свободных средств, а всех богатых людей окружала армия личных телохранителей, которые получили инструкции и близко не подпускать молодых нищих с блестящими идеями. Как объяснил председатель распорядительного комитета, не могло быть и речи о том, чтобы обратиться за покровительством к королеве, пока финансовое положение экспедиции не станет более ясным.