Жора Жирняго - Палей Марина Анатольевна - Страница 2

Гениальной чертой представителей рода Жирняго (возможно, ген нездоровой полноты и ген здоровой изворотливости явились в их случае строго-сочетанными) было умение усесться на правильную полочку. То есть: на ту, которая находится в непосредственной близости к ГБ (что следует понимать, ясное дело, не как «Господь Бог», но «Главнейшие Блага»).

Итак: усесться. Устаканиться. Свить железобетонное гнездовище. Выдолбить бункер. Прогрызть альтернативноe метро. Забетонировать взлетную площадку для вертолета.

За три столетия, которые насчитывал этот род, в безумной стране не прекращались безумные преобразования. То Петрославль, то населенный пункт Смоква, перетягивая канат и пинаясь ногами, назначали себя первопрестольными. (Венец чаще добывала Смоква — возможно, потому, что название данного населенного пункта совпадало с таковым державы.) Сменяли друг друга — где по-тихому, а где откровенно-мокрушно — сотни управителей. Уходили в небытие, в совершеннейшее забвение такие, казалось бы, эпохальные лица, которые, в бытность свою, тиранили подданных даже в их снах. Перерезали друг другу веревочки вен закулисные кукловоды; валились в волчьи и выгребные ямы серые кардиналы; накладывали на себя руки отцы церкви; рубились на топорах самозванцы-президенты, претенденты в сенаторы, воскресители мертвых; потчевали друг друга вилами, батогами и паленой водкой бессчетные своры интриганов, шулеров, наперсточников, престидижитаторов, чревовещателей. Головы бывших фаворитов летели с эшафотов, как капустные кочаны, — музыканты, философы и художники, в которых еще квартировала совесть, в ужасе разлетались по миру, как ружейная дробь, пущенная наобум в облака, — военачальники валились навзничь, как кегли, причем вовсе не на поле брани, — особы высочайшей крови обнаруживали себя после бала на нарах, возле параши. Бога упраздняли в декретном порядке, а верующих, с целью формирования материалистического мировоззрения, сажали на кол, — затем Бога восстанавливали во всех правах, и, для духоподъемности масс, четвертовали неверующих, затем Бога, как несоответствующего рангу, увольняли с занимаемой должности, применяя к Его адептам воспитательную меру через повешенье, — после чего происходила реабилитация Бога (посмертно); на места депутатов, прокуроров, судей назначались Его ангелы, а неверующих, в порядке живой очереди, высаживали на электрические стулья, вдумчиво выбранные из обширной гуманитарной помощи.

Вот и утверждайте после этого, что смоквенским ойкуменам неведом прогресс.

Но какая бы эпоха ни наступала, какой бы ветер ни зачинал дуть — гнойный или, напротив того, очистительный, ледяной или огненный, повально-чумной или ландышево-фиалковый, — всякий раз очередной Жирняго, бывший до того фаворитом правителя низвергнутого — сосланного, задушенного, отравленного, обезглавленного, расстрелянного — вовсе не впадал в немилость, а наоборот: становился, как ни в чем не бывало, фаворитом правителя воцарившегося — сославшего, задушившего, отравившего, обезглавившего, расстрелявшего. (Злосчастные исключения составили лишь самый первый из рода Жирняго да блаженный петрославльский биохимик — лишь крепче подтверждая означенное правило.)

Непостижимы деяния твои, мать-природа! А может, так и должно быть? Ведь интеллект человеку даден не шутки шутковать, а для того, чтобы, идя путем дарвинского выживания, съесть всех других, а самому остаться целехоньким. А как же иначе? Это только в лишенном интеллекта растительном и животном царствах вслед за сменой климатических (геологических) эпох неизбежно происходят изменения в эволюционной цепочке: прежние рода угасают, приходят в упадок, хиреют — семейства зверей, прежде сильных, барахтаясь в Лете, пускают прощальные пузыри… уходят в небытие, к заоблачному праотцу Линнею, отряды хищников, подотряды жвачных… Да что там отряды-подотряды! Навсегда исчезают с лица Земли — так и не сумев приспособиться — целые классы — целые классы живых существ… Исчезают резко, словно их языком подчистую слизнуло! И то понятно: кто блаженствовал при температуре плюс тридцать, те при минус тридцать кайфа уж точно не словят. Даже если попробуют его, этот кайф, ради хорошей мины, сымитировать… И наоборот: у кого было лежбище на льдине и, соответственно, лафа при минус тридцать, — те, под пальмой, при плюс тридцать, божьей благодати уж точно не вкусят.

…Сайентисты утверждают, что после ядерной катастрофы, посреди мертвой, вонючей планетарной пустыни, единственными останутся существовать радиорезистентные тараканы и мутировавшие грызуны.

Не думаю. Не только они. А на что ж тогда человеку разумному интеллект?

Глава 2. «Все мошенничают, друг мой!»

К упомянутому уже А. Н. Ж., кто расшифровывается как Армагеддон Никандрович Жирняго, зашел как-то на чаек творивший там же, в Воздусеево, Валентин Петрович Катаев.

— А знаешь, Гедоня, — вдруг признался размягченный Катаев, — а знаешь, да я за модный пиджак, за возможность носить добротные ботинки, за право жрать каждый день осетрину или вот эту вот семгу — я ведь не то что любой тебе роман наваляю, я ведь и убить способен...

— Да я то же самое за горсть орехов сделаю, — живо откликнулся привыкший во всем лидировать А. Н.

Выпалил, впрочем, искренне (под водочку). Однако тут же пред его мысленным взором некстати встала дворянская тень Пети Ростова, раздающая офицерам изюм и орехи.

— Да я даже за стакан семечек — пожалуйста, — вовремя скорректировал себя Народный Писатель, слуга пролетариата.

А. Н. был известен в те поры своей громоздкой верноподданической эпопеей (где современный ему супердеспот, Кормчий-Кормилец, благодаря ловкой параллели со знаменитым во времена оны тираном-реформатором, был облобызован-облизан — от фурункулезной лысины вплоть до порченных тюремным грибком стоп); напечатал он также полдюжины — с пылу, с жару — кудряво-боевитых, всегда со свежайшей патокой, баек — небесполезных нынче, по крайней мере, для тех, кто интересуется клонированием. Красной нитью проходит идея, что ядреные свойства души, навроде любви до гроба, верности, чистоты порывов и проч. — присущи лишь, скажем так, представителям титульной нации, а остальные недоразвитые этносы-народы, стеная и плача, и посыпая голову пеплом, до конца дней вынуждены довольствоваться своими генетическими обсевками.

Но главной причиной известности А. Н. Ж. стали бесчисленные о нем анекдоты (в которых, как ни странно, чувствовалась большая доля почтения), живописавшие, буквально, мифологическую разнузданность его чревоугодия. И по сей день в народе вспоминается, например, очередная супруга А. Н., вынужденная среди ночи, в одном исподнем, мчаться из Воздусеева к Тестову за копчеными угрями (или нырять за ними по-русалочьи в пруд, а потом и коптить собственноручно?..), — или другая, беременная, которая, съевши тельное и надевши исподнее, немедля отправляется в ночное — за кумысом от гнедых валдайских кобылиц, — или же третья жена, кормящая мать, совсем девочка, дни и ночи приготовлявшая яйца по-китайски, то есть с календарем в руках закапывавшая и, в нужный срок, выкапывавшая серые слепые овалы, кои высевались затем озимыми и яровыми, — и так — плотно начиненные куриными яйцами — серели в жирнягинских (литфондовских) владениях глиноземные поля — до самого горизонта...

В скобках отметим демократический, бригадный, отчасти даже квадратно-гнездовой метод получения Народным Писателем собственного потомства. Бессчетные жены, истощенные многочисленными родами, послушно сменяли друг друга у ложа своего неохватного, ненасытного, неуемного властелина. Он был взыскателен, прихотлив и капризен, как трехбунчужный паша. Для брачных игрищ выбирались все писаные красотки, истинные гурии, привозимые, бывалоча, аж из тридесятого царства, — все они были тоненькими как тростинки. Однако верткие личинки рода Жирняго, впрыснутые в их лона, проросшие там — разъедали, выжирали этих тростинок-былинок изнутри, иногда что и до смерти — и, ежели потом получались девочки, все они были толсты и неспособны к деторождению, но толстые мальчики были все как один резвы в осеменении, хотя — да простят мне авторское вмешательство — не могу, как ни бьюсь, даже вооружившись изрядным эмпирическим опытом, профессиональным воображением и иллюстративными пособиями по камасутре — нет, не могу представить себе означенных совокуплений, лишенных, ввиду всезатмевающей многоскладчатости жирнягинских животов, даже минимума конгруэнтности. Но факты говорят за себя: именно на этой резвости по мужеской линии и держался — разбавленный акварельной кровицей безгласных, безымянных, тонких на просвет великомучениц-куколок — род царедворцев Жирняго.