Спартак - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) - Страница 115

Радость этой блестящей победы была омрачена печалью; Спартак приказал считать этот день не праздником торжества, а, напротив, днем траура по погибшим.

На следующий день гладиаторы приступили к сожжению трупов павших собратьев; все окрестные поля покрылись гигантскими кострами, и на них лежали сложенные сотнями трупы гладиаторов, которых предстояло предать огню.

Вокруг костра, на котором покоилось тело одного только Эномая, безмолвно стояли опечаленные вожди и построенные в каре четыре легиона.

На теле доблестного великана-германца было двадцать семь ран. Сперва его обмыли и умастили благовонными мазями и ароматическими веществами, присланными по требованию Спартака жителями соседнего города Нурсии, трепетавшими от страха. Затем труп завернули в белую плащаницу из тончайшего полотна и, осыпав цветами, возложили на костер; Спартак подошел к нему и много раз поцеловал; весь бледный, с глубокой печалью в душе, он произнес речь, прерываемую рыданиями. Он восславил непоколебимую отвагу, честность, мужество Эномая, затем, взяв факел, первым поджег костер; вслед за ним подожгли костер сотнями других факелов, и он запылал тысячью багровых огненных языков, пронизывающих облака ароматного дыма.

Прах германца был собран в несгораемую ткань из волокна горного льна и пересыпан в бронзовую урну, также доставленную жителями Нурсии. Спартак взял ее с собой и хранил у себя как самую дорогую ему реликвию.

Из десяти тысяч германцев, сражавшихся с Эномаем, уцелело только пятьдесят семь человек; их нашли ранеными на поле битвы; девять из них выжили, и среди них — Эвтибида. Все считали, что она храбро сражалась и упала тяжело раненная в левую руку; белый конь, придавивший ее своей тяжестью, несомненно, был убит под ней, когда Эвтибида спешила передать войскам какие-то приказания Эномая.

В легионах гладиаторов превозносили храбрость столь достойной девушки, все восхищались ее доблестью; сам Спартак, великодушный и благородный человек, всегда с уважением относившийся к благородным и высоким поступкам, оказал гречанке высокую честь: он наградил ее гражданским венком через двадцать два дня после сражения под Нурсией на том же самом поле битвы под громкие рукоплескания всего войска гладиаторов.

Эвтибида приняла столь ценный знак отличия с видимым волнением, которое она всеми силами старалась побороть: она была бледна как полотно и дрожала всем телом. Гладиаторы сочли это волнение признаком скромности и смущения. Как знать, может быть оно было вызвано раскаянием!

Получив награду «за самоотверженность и храбрость», Эвтибида, еще не вполне оправившаяся после раны, — забинтованная рука ее еще висела на повязке, спускавшейся с шеи, — объявила о своем желании следовать за армией угнетенных; она просила оказать ей честь, назначив ее контуберналом Крикса, и получила на это согласие Спартака и Крикса.

Дав воинам восстановить свои силы, Спартак через двадцать пять дней после сражения под Нурсией двинулся оттуда к Апеннинам и, перейдя через них, вновь направился по области пицентов к области сеннонов, намереваясь дойти по Эмилиевой дороге до Пада и, перейдя реку, проникнуть в Галлию.

Совершив двухдневный переход, он дошел до Равенны, где и расположился лагерем в нескольких милях от города, чтобы составить три новых легиона, примерно из пятнадцати тысяч рабов и гладиаторов, примкнувших к нему во время его продвижения по области сеннонов.

Во главе этих новых легионов были поставлены три военачальника: свободнорожденный гладиатор Гай Канниций, галл Каст и фракиец Идумей, отличившийся исключительной доблестью в сражениях при Камерине и Нурсии. Таким образом, у Спартака образовалась армия в семьдесят пять тысяч человек, с ней он и двинулся в направлении к Паду.

В это время Гай Кассий, который был консулом в прошлом году, а теперь получил место претора Цизальпинской Галлии, узнав о поражениях, понесенных консулами Лентулом и Геллием, и о грозном продвижении Спартака, наскоро собрал, сколько мог, отрядов римской милиции и вспомогательных войск; вскоре у него оказалось десять тысяч солдат милиции и столько же вспомогательных сил. С этим двадцатитысячным войском он перешел реку Пад у Плацентии, желая помешать дальнейшему продвижению гладиаторов.

Последние же в два перехода достигли Бононии и вечером по своему обыкновению расположились лагерем у города, который они и не собирались осаждать; Спартак хотел выждать здесь несколько дней, пока посланные им конные разведчики разузнают о планах и намерениях врага, привезут точные сведения о его войске и действиях военачальников.

На рассвете следующего дня, когда гладиаторы занимались в лагере установленными упражнениями (каждый из пятнадцати тысяч новых солдат обучался у одного из гладиаторов школ Равенны или же Капуи, образовавших ядро ветеранов в войске Спартака), Эвтибида явилась в палатку верховного вождя и спросила Мирцу.

Мирца вышла к ней навстречу, приняла ее ласково и радушно, восхищаясь ею как необыкновенной женщиной, которую все войско почитало за храбрость и стойкость.

Началась беседа, и среди дружеских, искренних излияний простодушной сестры Спартака и притворных уверений в любви со стороны коварной гречанки Эвтибида сказала Мирце, что всегда питала к ней живейшую симпатию, и, так как во всей армии есть только две женщины, ей представляется вполне естественным, чтобы их связывала тесная и нежная дружба.

Мирца с радостью, свойственной ее благородной душе, приняла слова Эвтибиды за чистую монету, и они поклялись во взаимной и вечной дружбе, скрепив этот союз на жизнь и на смерть горячим поцелуем. Они провели в задушевной беседе больше двух часов, поверяли друг другу свои тайны и всякие пустяки; эта милая болтовня женщин, целиком состоящая из безделиц, напоминала собой щебетание птиц, такое ласковое, красноречивое, хоть и непонятное.

Наконец Эвтибида решилась расстаться с Мирцей и, обняв и поцеловав ее на прощанье, пообещала опять прийти, если войско не отправится в поход; она ушла, развеселив и очаровав свою новую приятельницу, ловко пустив в ход все свои чары, чтобы подчинить себе ничего не подозревавшую сестру фракийца.

Что за планы созрели в голове куртизанки, для осуществления каких целей ей понадобилась дружба Мирцы, мы увидим из дальнейшего, а пока последуем за Эвтибидой в ту сторону лагеря, где стояли палатки галлов.

В уличках, отделявших один ряд палаток от другого, обучались военному строю пять тысяч гладиаторов, из которых состоял сформированный в области сеннонов четырнадцатый легион: к десяти легионам, которые первоначально составляли войско гладиаторов в Кампанье, добавлены были еще два в Апулии, а недавно, под Равенной, еще три; таким образом, в данный момент под Бононией у гладиаторов было тринадцать легионов, ибо первые два, состоявшие целиком из германцев, были уничтожены консулом Геллием.

Итак, в лагере шли занятия; против каждого солдата-новичка стоял ветеран, вооруженный деревянным мечом, и обучал его ударам и парированию по всем правилам фехтования. От возгласов команды этих пяти тысяч преподавателей, раздававшихся одновременно в этой обширной части лагеря, в воздухе стоял непрерывный гул.

— В позицию!

— Выше щит!

— Ниже острие меча!

— Смотри мне в глаза!

— Голову выше!

— Смотри смелее!

— Отбей щитом удар в голову! Рази мечом!

— Побыстрее, именем Тарана!.. В руках у тебя меч, а не прялка!

— Шаг вперед!.. Шаг назад!.. Быстро! Живей, ради Геза!

— В позицию!

— Колю в голову, отведи удар!

— Прыжок направо!

— Бей!

— Полкруга мечом налево!

— В позицию!

— Прыжок назад!

— Живо! Вперед! Нападай на меня! Вперед!..

Пять тысяч решительных воинственных голосов энергично выкрикивали слова команды, десять тысяч человек одновременно двигали двадцатью тысячами рук, — это придавало лагерю галлов весьма оживленный вид; глазам того, кто наблюдал издали, представлялось удивительное и внушительное зрелище.

Эвтибида дошла до Квинтанской улицы, которая отделяла палатки третьего и четвертого легионов от палаток пятого и шестого; она остановилась посмотреть на эту необыкновенную картину, как вдруг ее внимание привлекли голоса, доносившиеся из соседней палатки, которая, судя по знамени пятого легиона, находившемуся около нее, принадлежала начальнику этого легиона, галлу Арвинию.