Пристрастие к смерти - Джеймс Филлис Дороти - Страница 48

Книга третья

Помощь в расследовании

1

Ответ из Пембрук-Лодж был вежливым, однако недвусмысленным: мистер Лампарт будет оперировать все утро, но с радостью примет коммандера Дэлглиша, как только освободится, что случится, вероятно, около часа дня или чуть позже, в зависимости от количества пациентов. В переводе это означало, что мистер Лампарт — занятой человек, озабоченный спасением жизней и избавлением от боли, вследствие чего имеет законное право считать, что его благородная деятельность превыше низменной профессии полицейского, каким бы знаменитым тот ни был. И время встречи было выбрано с умом: едва ли Дэлглиш мог сетовать на то, что останется без обеда, если сам мистер Лампарт, чьи занятия куда более важны, очевидно, готов ради нее поголодать.

Дэлглиш взял с собой Кейт и попросил ее сесть за руль. Та без суеты скользнула на водительское сиденье и повела машину, как всегда, уверенно, в строгом соответствии с правилами — никакой нервозности, никаких внезапных скоростных рывков, свойственных иногда Массингему. Когда они поднялись на Хейверсток-Хилл и проезжали мимо Круглого пруда, Дэлглиш сказал:

— Пембрук-Лодж находится в полумиле за Спэньярдсом, въезд легко пропустить.

Она сбавила скорость, но даже при этом они лишь в самый последний момент увидели широкие, выкрашенные белой краской ворота, расположенные в глубине от дороги и скрытые за раскидистыми каштанами. Широкая подъездная аллея, посыпанная гравием, сворачивала налево, потом раздваивалась, огибая с обеих сторон безукоризненно подстриженную лужайку перед домом. На краю вересковой пустоши они увидели невысокую элегантную эдвардианскую виллу, построенную еще в те времена, когда богатый человек мог позволить себе роскошь дышать свежим воздухом и любоваться открытым простором в относительной близости от Лондона, без того чтобы местные планирующие организации и борцы за охрану природы, озабоченные посягательствами на общественную землю, строили ему козни. Когда «ровер», хрустя гравием, медленно остановился перед входом, Дэлглиш увидел, что конюшни справа от дома превращены в гаражи, а в остальном усадьба претерпела мало архитектурных изменений, по крайней мере внешне. Интересно, на сколько человек рассчитана клиника? — подумал Дэлглиш. Вероятно, не более чем на тридцать. Однако деятельность Лампарта наверняка не ограничивается только этим его частным заведением. Он, как уже выяснил Дэлглиш, состоит в штате двух крупнейших лондонских больниц, являющихся базами для практики студентов-медиков, а также, без сомнения, оперирует в других частных клиниках. Но здесь располагалась его личная и — Дэлглиш в этом не сомневался — прибыльная епархия.

Парадная дверь была открыта. Она вела в элегантный овальный вестибюль с двумя резными дверями и табличкой, приветствующей посетителей. Пройдя его, они очутились в квадратной, очень светлой приемной. Свет на лестницу с изящной балюстрадой падал из огромного витражного окна. Слева имелся резной камин из мрамора с прожилками. Над ним висела написанная маслом картина в стиле позднего Гейнсборо: молодая мать с серьезным лицом обнимает белыми руками двух дочерей, прижимающихся к ее пышной юбке из голубого шелка с кружевами. Справа стоял стол из красного полированного дерева, скорее декоративный, чем функциональный, изящный дизайн которого завершала ваза с розами; за ним сидела сестра-регистратор в белом халате. Запах дезинфекции был ощутим, но его перекрывал более сильный запах цветов, явно только что доставленных. Огромные охапки роз и гладиолусов, официальные корзины с лентами и более экстравагантные композиции флористов стояли у дверей в ожидании доставки непосредственно адресатам. Аура изнеженной женственности казалась почти угнетающей. Мужчина в таком месте не мог чувствовать себя как дома, хотя Дэлглиш подозревал, что Кейт здесь было еще более неуютно, чем ему. Он поймал ее взгляд, полный какого-то восхищенного отвращения при виде некоего особо уж причудливого поздравительного супружеского подношения: детская кроватка длиной более двух футов, вся сплошь покрытая нанизанными на проволоку головками роз, выкрашенных в голубой цвет, подушечка и одеяльце — так же «сотканные» из белых гвоздик, и все это уродство украшено огромным голубым бантом. Когда они, направляясь к регистраторше, пересекали приемную, ступая по ковру, такому толстому, что ноги в нем увязали, навстречу им попалась элегантная немолодая женщина в светло-розовом брючном костюме, судя по всему, косметолог, — она провезла тележку, уставленную разноцветными флаконами, лаками для ногтей и разного рода баночками. Дэлглишу припомнился разговор, случайно подслушанный на званом ужине несколько месяцев назад. «Ах, дорогая, это божественное место. О женщине там заботятся с момента поступления. Парикмахер, косметические маски, первоклассный повар, шампанское вместо валиума для неврастеничек. Словом — все! Вот только я не уверена, что они не перебарщивают. Когда начинаются схватки и ты понимаешь, что даже миляга Стивен ничем особо помочь не может, чувствуешь унижение и неловкость — словно над тобой надругались». Интересно, вдруг и совершенно некстати подумал Дэлглиш, умирали ли когда-нибудь пациентки Лампарта по его вине? Наверное, нет, во всяком случае, не здесь. Те, чье состояние внушает опасения, лежат в других местах. Едва заметная аура дурного вкуса витала в этом месте, однако смерти и неудачам, воплощающим дурной вкус в его предельном выражении, вход сюда был категорически воспрещен.

Регистраторша, так же как и декор помещения, была тщательно подобрана: в ее задачу входило ободрять, ни в коем случае не устрашать. Это была женщина средних лет, скорее миловидная, чем красивая, ухоженная, безупречно причесанная. Их, разумеется, ждали. Мистер Лампарт выйдет к коммандеру не позднее чем через несколько минут. Не хотят ли они пока выпить кофе? Нет? Тогда, может быть, они соблаговолят подождать в гостиной?

Дэлглиш посмотрел на часы. Он предположил, что Лампарт появится через пять минут, — идеально высчитанная задержка: достаточно долгая, чтобы дать понять, что он совершенно не волнуется, и достаточно короткая, чтобы не восстановить против себя человека, который, в конце концов, является старшим офицером Скотленд-Ярда.

Гостиная, куда их проводили, была большой, с высоким потолком, центральным эркерным окном и двумя боковыми, поменьше, выходящими на лужайку, из которых открывался вид на вересковую пустошь. Что-то от эдвардианской официальности и плюшевого уюта еще оставалось в аксминстерском ковре,[19] тяжелых диванах, поставленных под прямыми углами к камину, и в самом открытом камине под резной полкой, где «жарились» синтетические угли. Стивен Лампарт устоял против искушения соединить домашний уют этой комнаты с функциональностью смотрового кабинета. Кушетка для осмотра пациенток была тактично спрятана за ширмами, нигде не было видно умывальника. В этой комнате легко на время забыть, что находишься в клинике. Лишь письменный стол красного дерева напоминал посетителю, что это также и деловое помещение.

Дэлглиш обвел взглядом картины. Над камином висел Фрит,[20] и он подошел поближе, чтобы рассмотреть в деталях его мастерскую романтизацию викторианской жизни. Картина изображала лондонский железнодорожный вокзал. Герои в военных мундирах возвращаются после небольшого колониального приключения. На переднем плане — вагоны первого класса. Дамы, все в лентах и богатых накидках, со своими благообразными дочерьми в выглядывающих из-под платьев панталончиках, благообразно же приветствуют своих вернувшихся мужчин, между тем как на периферии полотна разыгрывается сцена менее сдержанной встречи простых солдат. На противоположной стене были размещены макеты декораций, рисунки и костюмы к каким-то, скорее всего шекспировским, спектаклям. Дэлглиш предположил, что среди наиболее знатных пациенток Лампарта была театральная звезда и это благодарственное подношение от нее за оказанные услуги. Приставной столик возле дивана занимали фотопортреты с посвящениями в серебряных рамках. Два, с самыми вычурными подписями, — от дальних родственников бывших европейских монархов. Остальные — от безукоризненно ухоженных мамаш, полных надежд, сентиментальных, ликующих или меланхоличных, держащих новорожденных младенцев в неумелых руках. На заднем плане безошибочно угадывалось присутствие няни. Эта материнская фаланга в комнате, которая во всем остальном была сугубо мужской, вносила в атмосферу некоторый диссонанс. По крайней мере он не выставил напоказ свои многочисленные дипломы, подумал Дэлглиш.