Трофейная банка, разбитая на дуэли - Крапивин Владислав Петрович - Страница 31

"Тминов Вячеслав"... Лодька знал: никто не скажет, что Славику не надо давать удостоверение из-за малого возраста. Он ведь с давних пор "приложение" не только к Шурику Мурзинцеву, но и ко всей компании. Да теперь уже и не "приложение", а "один из..." Особенно после нырянья в бочку...

...Себя Лодька поставил в списке не по алфавиту, последним. И размышлять про себя не стал. Потому что все тут ясно. То есть не все, конечно, только... чем дольше про себя думаешь, тем больше находишь в себе совсем не героических черт. Кому это надо? Лучше поскорее закончить работу, сделать перевод (будь он проклят!) по-немецкому и залечь на кровать с романом Стивенсона "Похищенный"...

Лодька на всех удостоверениях вывел сверху мелкими буквами "ГерКом", сложил ватманские карточки в стопку и полез за учебником "Deutsch".

— Их хабе кайне вунш ди хаусауфгабе цу махен, — сказал он себе, зная, что фраза весьма далека от правильной немецкой грамматики. Но смысл ее вполне соответствовал настроению: "Я не имею желания делать домашнее задание". Но  "хабен" ты "вунш" или не "хабен", а пришлось посидеть минут сорок. Зато потом — скрип рангоута, вой шторма в такелаже, загадки и риск...

— На чтение — ровно час. Потом долой свет и носом в подушку, — решительно напомнила мама.

— И хабе кайне вунш ди лихт цу выключайтен и нос в подушку цу втыкайтен...

— Что-что?

— Я сказал: конечно, мамочка...

Когда следующим вечером собрались у печурки, Лодька раздал тем, кто был тут, ватманские карточки.

— А чего это печать такая? — подозрительно спросил Фома.

Лодька был готов к этому вопросу.

— Во первых, такая потому, что ее никто не подделает. Где найдешь вторую такую же? Во-вторых тут якорь, а он означает путешествия и приключения. А кроме того... мы разве собираемся устраивать пожары?

Сразу несколько голосов сказали, что "не..."

— Ну вот! А наводнения?

Оказалось, что тоже "не..."

— Вот видите! Значит, мы тоже Тюменское добровольное общество, которое против этих стихийных бедствий.

Объяснение было принято.

Конечно, в "герценской" компании крутились не только те, кто оказался у Лодьки в списке. Порой на Стрелке и в футбольной команде, когда затевалась игра с другими компаниями, появлялись всякие ребята:  и хорошо знакомые, и знакомые только чуть-чуть и совсем Лодьке неизвестные — жители Большой ограды, соседних кварталов, одноклассники "герценских" мальчишек. Их обычно встречали по-приятельски... А на горке — там вообще собиралась иногда целая толпа. Не разберешь: кто ближний, кто издалека. Не спрашивать же удостоверение! Пришел — ну и развлекайся на здоровье. Только Синий иногда ворчал: "Когда строили их тута никто не видал, а как кататься — целая кодла..." Но это он себе под нос и не всерьез, а так, по привычке...

Было лишь одно "запретительное" правило — и для своих, и для нездешних: не ездить с катушки на коньках! Дело в том, что если запнешься коньками за того, кто едет пузом на фанере, можно покалечить. А кроме того, коньки царапали и резали скользкую поверхность горки. Это разъясняли всякому, кто появлялся тут на "снегурках", "носорогах" и "дутышах".

Если "конькобежец" оказывался непонятливым, кто-нибудь из старших брал его за шиворот и вежливо говорил: "Мотай на фиг и на коньках больше здесь не проявляйся..."

С тем, кто пойман был второй раз, обходились суровее. Коньки с него снимали и несли на Первомайскую, к решетке городского сада (их владелец семенил сзади и канючил, чтобы отдали, потому что он все понял; а то и грозил местью какого-нибудь Грибани или Мини Зубатого). Потом коньки раскручивали на привязанных к ним веревках и запускали в сад. В общем-то месть не очень страшная, однако лезть по заиндевелым чугунным завиткам в садовые заросли и там искать коньки в глубоком снегу — занятие не из приятных...

Исключение делалось лишь для Славика Тминова: по причине его юного возраста и в память о "героическом" нырянии в бочку. Славик, пригнувшись, лихо скатывался на своих "снегурках" с двухметровой горки и мчался по ледяной дорожке аж до самой колонки на перекрестке...

У Лодьки были такие же "снегурки", как у Славика. Только побольше размером, конечно. Когда-то их подарил Лодьке Лешка Григорьев. Сперва коньки были Лодьке великоваты, затем стали впору, а потом смотрелись на подшитых валенках мелковато. Впрочем, катался на них Лодька не часто. И больше не по льду, а по затверделому снегу тротуаров. У некоторых пацанов была еще такая забава — железным крючком цеплялись за корму грузовика и мчались за ним по обледенелой мостовой. Иногда это кончалось паршиво. Мама у себя в Гороно наслышалась о всяких таких несчастьях и взяла с Лодьки клятву, что он "никогда, нигде, ни разу..." А с клятвами, как известно, не шутят...

От катания по снегу лезвия коньков делались "тупыми, как пимы" — по льду не прокатишься. В прошлом году Лодька попробовал поездить по ледяной дорожке у колонки недалеко от Андреевского дома (там резвилась малышня на таких же "снегурках" с загнутыми носами). Но коньки разъезжались, и Лодька к радости малокалиберных пацанят несколько раз шлепнулся. Впрочем, радовались ребятишки без ехидства, даже помогали встать, а второклассник Петька в похожей на махновскую папаху шапке предложил:

— Хочешь, я напильник принесу? Наточишь...

Напильник был и у Лодьки, просто до той поры в голову не приходило, что можно самому привести снегурки в "боевое состояние". А тут он пришел домой, около часа швыркал плоским рашпилем по лезвиям "снегурок", и после этого они сделались "вполне". Лодька несколько раз резвился с Петькиной компанией на дорожке, а потом и на ледяной площадке в Андреевском саду. Но на каток городского стадиона, на  "Динамо", он ходить стеснялся. Во-первых, ездить он умел не очень,  а во-вторых, снегурки — это коньки совсем детские. Встретишь кого-нибудь вроде Бахрюкова и Суглинкина — со свету сживут насмешками.

Но в этом году Лодьке повезло. Рашид Каюмов сказал:

— Севкин, у тебя ведь есть "снегурки"? Махнемся на мои "дутыши"...

"Дутыши" — это, как известно, коньки с полым, трубчатым "туловищем" и зубчиками на треугольных, чуть закругленных носах. Почти такие же, как "канады", на которых носятся лихие хоккеисты, лишь пониже. В общем, вполне взрослые, "как у всех". Конечно, совсем замечательно, когда они приклепаны к ботинкам, но и прикрученные  к валенкам они смотрелись солидно, никто не захихикает...

Лодька сперва даже не поверил: зачем Рашиду такой невыгодный обмен? Однако тот разъяснил, что скоро Каюмовы всем семейством уезжают в село под Челябинском, к своей родне, а там у мельницы большой пруд, на котором катаются местные пацаны. Конечно, на "дутышах" по пруду ездить ничуть не хуже, но это, если одному. Однако занудная Райка всю душу вытянула, что она "хочет тоже", а для нее коньков нет. На "снегурках" же брат и сестра могут кататься оба, по очереди...

Лодька между делом пожалел, что Рашид уезжает, но без большой грусти, поскольку близкими приятелями они не были. А "дутышам" обрадовался. Правда, коньки оказались ржавыми, помятыми и тупыми, но Лодьку это не смутило. Вмятины, как мог, поправил молотком, ржавчину отскреб, а потом взялся за напильник... Но оказалось, что неуклюжий, с грубой насечкой рашпиль слишком дерет узкие, изящные лезвия "дутышей" (это не "снегурки", где полозья как у саней). И Лодька вспомнил про Льва Семеновича.

Неделю назад, когда Лодька пришел, чтобы обменять книгу, он увидел прикрученный к письменному столу маленький точильный круг.

— Поверти-ка, Лодя, этот агрегат...

Лодька охотно завертел ручку, А Лев Семенович принялся править на жужжащем камне лезвие  тяжелого охотничьего ножа. Объяснил, что перед Новым годом собирается в северные края, снимать фоторепортажи про охотников и звероводов, а там без "такой вот вещицы" не обойтись.

— Джеклондоновские места...

Лодька тайно вздохнул — где-то в тех местах обитал и папа. Затем он попросил подержать нож, покачал его, удобный и увесистый, в ладони. Подумал, конечно: "Мне бы такой..." Если разобраться, на кой шут подобная "игрушка" городскому семикласснику, но все равно иметь было бы приятно.